Она хлопает дверью смотровой. Верджил садится рядом со мной на железный стол, проводит рукой по лицу.
– Ты даже не представляешь, сколько мне должна.
У меня отпадает челюсть.
– Вы хотите сказать, что на самом деле она вам не нравится?
– Таллула? Боже мой, нет конечно! Раньше она лечила мне зубы, но потом уволилась и стала заниматься анализом ДНК. Каждый раз, глядя на нее, я вспоминаю, как она соскребала налет с моих зубов. Лучше уж я пойду на свидание с морским огурцом[16].
– Они выплевывают свой желудок, когда едят, – говорю я.
Он задумывается над сказанным.
– Я как-то водил Таллулу пообедать. Как я уже говорил, лучше бы пошел на свидание с морским огурцом.
– В таком случае, зачем вы ведете себя так, будто уже готовы к бою?
Верджил уставился на меня.
– Ты не должна такое говорить!
– Вставить свою колбаску, – улыбаюсь я, – войти в пещерку…
– Да что, черт возьми, с нынешними детьми! – бормочет Верджил.
– Всему виной мое воспитание. Мне не хватало родительского глаза.
– Ты считаешь, что я вызываю отвращение, потому что иногда позволяю себе выпить лишку?
– Вы пьете постоянно, и, если уж хотите начистоту, мне противно, потому что вы играете с Таллулой, которая верит, что вы намерены взять у нее номер телефона.
– И возьму ради общего дела, – обещает Верджил. – Ты хочешь выяснить, принадлежит ли твоей маме волос, найденный на теле Невви Рул? Тогда у нас есть два варианта. Мы можем попробовать уговорить кого-нибудь из полицейских запросить анализ ДНК через лабораторию штата, чего они точно не станут делать, потому что дело закрыто и потому что очередь на анализ расписана на год вперед… Или можно попытаться провести анализ в частной лаборатории. – Он поднимает на меня глаза. – Бесплатно.
– Ух ты! Вы действительно стараетесь ради общего дела, – отвечаю я, театрально округлив глаза, – сама невинность. – Можете прислать мне счет за презервативы. Понимаете, мне и так не по себе, не хочу беспокоиться еще и о том, как бы она вас не захомутала известием о беременности.
Он хмурится.
– Не собираюсь я спать с Таллулой. И на свидание ее приглашать не буду. Я всего лишь хочу вселить в нее надежду на возможность нашего свидания. И ради этого она, в качестве одолжения, возьмет у тебя образцы слюны и быстро сделает анализ.
Я, потрясенная планом, не свожу с него глаз. Если он такой хитрый, может, из него действительно вышел хороший частный детектив?
– Когда она вернется, так ей и скажите, – даю я наставление, – может, я и не Фред Флинтстоун, но смогу стать для вас надежным помощником.
Верджил хмыкает.
– Благодарю. Если мне понадобится помощь, сразу к тебе обращусь.
Дверь открывается, Верджил спрыгивает со стола, а я закрываю лицо руками и начинаю всхлипывать. По крайней мере, делаю вид.
– Боже мой! – восклицает Пума. – Что случилось?
Верджил озадачен не меньше Пумы.
– Какого черта? – одними губами произносит он.
Я всхлипываю еще громче.
– Я просто хочу найти м-м-маму. – Я смотрю заплаканными глазами на Таллулу. – Не знаю, куда мне еще идти…
Верджил тут же подыгрывает, обхватывает рукой мои плечи.
– Ее мама пропала несколько лет назад. Дело давно закрыто. И улик нет.
Черты лица Таллулы смягчаются. Должна признать, теперь она меньше напоминает Бобу Фетта[17].
– Бедняжка, – говорит она и поворачивается к Верджилу. – И ты ей помогаешь? Таких, как ты, Вик, больше нет!
– Нужно взять образец слюны. У меня есть волос, который предположительно принадлежит ее матери, я хотел бы провести митохондриальный анализ ДНК. По крайней мере, это стало бы для нас отправной точкой. – Он поднимает голову. – Лулу, пожалуйста. Помоги старому… другу.
– Не такой уж ты и старый, – мурлычет она. – Ты единственный зовешь меня Лулу. Волос у вас с собой?
Верджил протягивает ей пакет, который нашел в камере хранения улик.
– Отлично. Сейчас возьмем образцы у девочки.
Она наклоняется и роется в ящике в поисках бумажного пакета. Я уверена, что она ищет иголку. Я в ужасе, потому что терпеть не могу иголок, и меня начинает бить дрожь. Верджил встречается со мной взглядом.
– Ты переигрываешь, – шепчет он.
Но он довольно быстро понимает, что я всерьез напугана, потому что начинаю стучать зубами. Я не могу оторвать взгляда от пальцев Таллулы, когда та срывает стерильную упаковку.
Верджил крепко сжимает мою руку.
Не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь держал меня за руку. Возможно, бабушка, когда тысячу лет назад переводила через дорогу. Но она делала это из чувства долга, а не для того, чтобы выразить сочувствие и поддержку. Это совсем другое.
Я перестаю трястись.
– Расслабься, – просит Таллула. – Это всего лишь большая гигиеническая палочка. – Она надевает пару резиновых перчаток и маску, велит мне открыть рот. – Я только проведу ею по внутренней поверхности твоей щеки. Это совсем не больно.
Через десять секунд она убирает палочку с ваткой и засовывает ее в небольшую пробирку, которую подписывает. Потом повторяет всю процедуру сначала.
– Долго ждать? – спрашивает Верджил.
– Если «рыть землю», то пару дней.
– Не знаю, как тебя и благодарить.
– Я знаю. – Ее пальцы взбираются по изгибу его локтя. – Я свободна, можешь пригласить меня на обед.
– Вот только Верджил занят, – вмешиваюсь я. – Вы же сами говорили, что записаны к врачу, забыли?
Таллула наклоняется ближе и шепчет, я, к сожалению, слышу каждое слово:
– У меня еще остались гигиенические палочки, если захочешь поиграть в больницу.
– Если опоздаете, Виктор, – снова вмешиваюсь я, – не успеете получить рецепт на очередную порцию своей «виагры».
Я спрыгиваю со стола, хватаю Верджила за руку и вытаскиваю из кабинета.
Свернув за угол, мы так громко хохочем, что, кажется, лопнем со смеху, не успев выбежать на улицу. После прислоняемся спиной к стене здания лаборатории «Джензиматрон», пытаясь перевести дух.
– Не знаю, убивать тебя или благодарить, – говорит Верджил.
Я искоса смотрю на него и сиплым голосом Таллулы произношу:
– Я знаю. Я свободна, можете пригласить меня на обед.
Мы еще громче заливаемся смехом.
А потом, перестав смеяться, одновременно вспоминаем, зачем мы, собственно, здесь и что на самом деле никакого повода для веселья нет.
– И что теперь?
– Будем ждать.
– Целую неделю? Можно ведь еще что-то сделать.
Верджил смотрит на меня.
– Ты упоминала, что мама вела дневники.
– Да. А что?
– Там могут быть какие-нибудь зацепки.
– Я читала их миллион раз, – возражаю я. – Там только исследования, касающиеся слонов.
– Возможно, она упоминала своих коллег. Или написала о возникших конфликтах.
Я сползаю по кирпичной стене и сажусь на тротуар.
– Вы продолжаете считать мою маму убийцей.
Верджил присаживается рядом.
– Быть подозрительным – моя работа.
– Если быть точным, – поправляю я, – это когда-то было вашей работой. Теперь ваша работа – найти пропавшего человека.
– И что дальше? – интересуется Верджил.
Я не свожу с него глаз.
– Неужели вы способны на такое? Найдете мне маму, а потом опять ее отберете?
– Послушай, – вздыхает Верджил, – еще не поздно, можешь меня уволить. Могу поклясться, что я тут же забуду и о твоей матери, и обо всех преступлениях, которые она способна или не способна была совершить.
– Вы больше не полицейский, – говорю я.
И тут же вспоминаю, каким осторожным он был в участке, как мы крались через служебный вход, вместо того чтобы войти с парадного и приветствовать своих коллег.
– А кстати, почему вы уже не служите в полиции?
Он качает головой и неожиданно уходит в себя, наглухо закрывается.
– Тебя, черт побери, это не касается.
В одну секунду все меняется. Кажется невероятным, что еще несколько минут назад мы смеялись. Он всего в десяти сантиметрах от меня, но до него так же далеко, как и до Марса.
Что ж, этого и следовало ожидать. Верджилу на самом деле на меня плевать, ему лишь бы только дело раскрыть. Почувствовав себя неуютно, я молча иду к машине. Сам факт того, что я наняла Верджила раскрыть мамины секреты, не дает мне права копаться в его тайнах.
– Послушай, Дженна…
– Я все понимаю, – перебиваю я. – Исключительно деловые отношения.
Верджил колеблется.
– Ты любишь изюм?
– Не очень.
– Может, сходим на свидание?
Я недоуменно таращусь на него.
– Я слишком юна для вас, друг семьи, – отвечаю я в том же тоне.
– Я не пытаюсь с тобой заигрывать. Просто повторяю тебе фразу, которой охмурил Таллулу, когда она чистила мне зубы, а я пригласил ее в кафе. – Верджил замолкает. – В свою защиту могу сказать, что в то время я был совершенно чокнутым.
– И это все, что вы можете сказать в свою защиту?
– Можешь придумать что-то получше?
Верджил усмехается и в ту же секунду становится знакомым мне Верджилом – между нами уже нет пропасти, которую я создала своими словами.
– Понятно, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. – Это, наверное, худшая фраза, которой пытались охмурить девушку.
– В твоих устах она приобретает сакральный смысл.
Я смотрю на Верджила и улыбаюсь.
– Благодарю за комплимент, – отвечаю я.
Признаюсь вам, что иногда в моей голове брезжат какие-то воспоминания. То, что я списываю на кошмары, возможно, происходило со мной в действительности. А то, в чем я уверена на сто процентов, со временем меняется.
Взять, например, сон, который привиделся мне вчера ночью: мы с отцом играем в прятки, – я совершенно уверена, что это был не сон, а реальное воспоминание.
Или воспоминание о папином с мамой разговоре о животных, которые находят себе спутника на всю жизнь. Несмотря на то что я помню наизусть каждое слово, родительские голоса звучат менее отчетливо.