– Чего встал, место открытое, с дуба рухнул? Вперед, быстрее! – эти брошенные, скорее всего, без злобы слова, добавили скорости.
Я закрутил задницей так, что тут же догнал ползущих впереди. Хорошо, что в нас не стреляли, ибо вряд ли я полз, скорее, бежал на четвереньках.
Вот и стены первого ближайшего дома. Солдаты буквально прилипают к ним, проверяя оружие и готовясь к броску. Здесь немцев нет, сидят наши. По приказу командира двигаемся дальше. Улочки не очень широкие, целых домов нет, одни развалины, поэтому смотреть нужно в четыре глаза.
Так, от кучи мусора до следующей кучи, мы подобрались к останкам еще одного когда-то высоким дома. По команде прижимаемся к стенам, вокруг суета, а я с интересом осматриваюсь. Следом за нами ползли четверо солдат с какими-то досками, только сейчас я сообразил, что это щиты. Не для защиты от немцев, а для того, чтобы с их помощью проникнуть в окна первого этажа, которые были расположены достаточно высоко. Несшие щиты установили их сразу, едва оказались возле стен. Новая команда – и все устремляются по щитам в пустые оконные проемы, пропадая из виду в темноте помещений. Бегу и я.
Прыгнув с подоконника вниз, внутрь, чуть не подвернул ногу. Полов тут не было, все выгорело, высота оказалась серьезной. Запах гари, еще не выветрившийся, ударил в нос. Видно, что здание горело не сегодня, и даже не вчера, а вонь стоит страшная. Кругом все закопченное, прижмись к стене – и будешь как трубочист.
– Внимательно, идем к выходу…
Проделав несколько шагов, как и все, оказываюсь на площадке. Впереди лестница, ведущая вверх и вниз. Командир приказывает двоим остаться здесь и прикрывать. К моей радости, одним из этих двоих оказываюсь я. Почему-то мне показалось это наиболее безопасным сейчас. Не хотелось бы где-то в здании наткнуться на противника. Что я там смогу сделать?
Бойцы начинают подниматься наверх, но не все. Еще одну двойку командир отправляет по лестнице вниз. Мы же, оставленные на площадке, должны контролировать выходы из помещений, ведущие к нам.
– Может, проверить, есть там кто или нет? – спрашивает меня мой напарник.
Он стоял слева, а я – справа. Я вообще еле стою, трясун такой, что хоть стой, хоть падай, а этот чудик предлагает погеройствовать. Нет уж, это без меня.
– Нам тут сказали стоять… – замечаю я робко.
– Давай, стой, смотри в оба, я погляжу, а то командир не проверил этот этаж, а вдруг там немцы?
Я снова хотел было возмутиться, вдвоем-то не так страшно, как парень, словно извиняясь, добавил:
– Выскочит какой-нибудь фашист, будет нам с тобой кисло.
Боец поднял в руках автомат с круглым диском снизу и исчез в ближайшем дверном проеме.
Стою теперь один, где-то стреляют, уже не вздрагиваю, но страшно. Чего ведь только не слышал в будущем о Сталинграде, жуть. Вообще не понятно, что это за здание, огромное, потолки такие высокие, что в баскетбол можно играть, лестницы, опять же, широченные, явно дом нежилой, какая-нибудь контора. Остатки перил на лестнице, когда-то красивые были, ажурные, сейчас почти везде поломаны, но также, как и размеры самой лестницы, говорили о том, что дом был нежилым.
Мой напарник пропал, минут пять прошло, да и тех, кто наверх ушел, не слышно и не видно. Становилось все страшнее, желудок воет, ноги трясутся, как и руки, впрочем. Я прижался к стене и замер. Стою так, чтобы видеть любое движение рядом. Снизу, куда командир отправлял двух бойцов, послышался шум, сначала возня, а затем движение, больше похожее на шарканье ног по засыпанной песком дороге.
Винтовка у меня в руках, а ведь я даже не знаю, как из нее стрелять. Что толку от нее? Все же надо было посмотреть у кого-нибудь, как с ней правильно обращаться. Стрелять из такой я уже стрелял, да вот не заряжал ни разу, не чистил, хрен ее знает, как проверить, выстрелит или нет.
Противник появился внезапно, я даже вздрогнуть не успел. Ведь вроде ожидал, что кто-то придет, но, увидев немца, застыл. Вообще интересно, конечно. То, что передо мной, буквально в пяти метрах, был фашист, я понял как-то подсознательно, ведь сейчас все такие грязные, чумазые, что и не определишь сразу, кто есть кто. Форма от пыли и грязи похожа у всех, разве что каска сразу бросилась в глаза. Тупо глядя на этого человека, я просто разглядывал его, не в силах даже пошевелиться. Немец, увидев меня, поднял свою винтовку и направил мне в лицо. Какая же большая дырка в дуле! Кажется, я не сводил с нее взгляда целую вечность, не сразу услышав, что немец что-то говорит мне.
– А? – переспросил я.
– Ты здесь один?
Я кивнул.
– Положи винтовку и подними руки вверх! – потребовал немец негромким голосом.
Я тут же подчинился. Немец приблизился и спросил, понимаю ли я его? Это он, наверное, сделал вывод на основании моего быстрого выполнения его приказа. Я ответил, что да, понимаю. Он смотрел мне прямо в глаза, а я на него – как кролик на удава.
– Сколько вас в здании? – Фашист спокойно взял мою винтовку и осмотрел что-то на ней.
– Я не знаю, – пожал я плечами. – Меня тут оставили, а сами ушли…
– Куда? – немец спрашивал тихо и был вроде не таким уж и страшным, обычный мужик, чуть старше меня, наверное.
Такой же чумазый, как и все тут. Из-под каски виднеется челка, волосы черного цвета, не блондин, каких ими описывали позже, хотя я уже всяких немцев насмотрелся. Комплекция вроде тоже средняя, ничего такого ужасного в его виде не было, говорю же, обычный такой парень. Таких сотнями видел в Турции на отдыхе в свое время. Видно, что он подтянутый, как спортсмен, а грязная форма удивительно четко сидит, не как на мне, мешком.
Я показал наверх, заметив про себя, что как-то легко сдался, в голове было пусто, мыслей никаких. Да и плевать, может, уже домой отправлюсь скорее. Ведь, как убьют, вернусь в больницу. Там, правда, опять дед будет, скорее всего, вновь куда-нибудь засунет, но это будет потом.
Немец медленно отступил назад к лестнице и махнул рукой. Тут же снизу появились еще трое, лица злые, у одного руки все красные от крови. Вот эти уже выглядели страшнее, похожи на тех немцев, в концлагере, глаза злые и постоянно в движении.
– Альберт, ты почему не убил этого русского? – удивился именно этот, с кровавыми руками.
– Да он не опасен, Ульрих. В штаны навалил, наверняка только пригнали сюда, он и винтовку-то на предохранителе держал, представь. Да и зачем шуметь?
– Новое мясо, ясно. Но винтовку не оставляй тут.
– Хорошо. Он сказал, что русские ушли наверх, надо подниматься. Сколько их, правда, он не говорит, точнее, сказал, что не знает…
– Врет свинья… – фыркнул Ульрих.
– Я не вру, – тут же ответил я, набравшись храбрости, – правда не знаю. На берегу было много, а сюда залезли несколько человек всего, сколько точно, извините, не считал.
– Двоих мы на входе сняли, плюс этот, – рассуждал Ульрих (старший он у них, что ли?). – Наверняка отделение. Альберт, давай назад, веди сюда взвод, и пусть огнеметчик выдвигается. Наверняка придется русских выкуривать, а у Отто это хорошо получается, – и так противно улыбнулся этот Ульрих, что я сглотнул.
Альберт, который и появился тут первым, ушел, а наглый, с красными от крови руками Ульрих приказал мне отвернуться и встать на колени. Опасаясь, я поглядывал через плечо. Хоть и понимал, что все равно убьют, а все же трясся, как лист на ветру. Удар прикладом между лопаток вышел у немца сильным и резким. Естественно, увернуться я не успел, и сильная боль прокатилась по спине. Так как я стоял на коленях возле стены, то впечатался в нее головой, разбив еще и нос. На краю сознания я заметил движение в дверном проеме, куда недавно ушел мой напарник, но больше ничего не разглядел, потерял сознание. Удар немца был очень сильным.
…Когда меня привели в чувство, я ожидал чего угодно, но не склонившегося надо мной напарника, хлещущего меня по щекам. Ужасно болело в груди и спине, дышать было больно так, что резало все тело и кашель выворачивал наизнанку.
– Братух, давай уже, вставай! – как-то даже умоляюще бормотал напарник. – Немцев нет, но могут прийти, ты мне нужен.
– Я слышал, что они отправили одного за подмогой… – прошептал я в ответ.
– Ты по-ихнему разумеешь? – даже удивился боец.
– Да, немного понимаю, – ответил я.
Ну, не говорить же ему, что я на нем как на русском шпарю. Спросят еще, откуда такие знания. Вон, даже немец удивился моему произношению, ни разу не переспрашивал, пока говорили. Кстати, а где немцы?
Скосив взгляд и начиная подниматься, увидел тела на полу. Двое, у обоих на груди рваные следы, от пуль, скорее всего. Когда я поднялся, меня мотнуло, но напарник поддержал, не дав завалиться, прислонил к стене. Затем я разглядел и третьего, тот лежал на ступенях лестницы, ведущей вниз. Спина сильно болела, да и разбитый нос зудел. Стою скрючившись и думаю над тем, что произошло.
– Ты где пропадал так долго? Фашисты наших внизу убили, меня почему-то только ударили…
– Обошел левое крыло, немцев нет, но комнат много, пока все обошел, время и ушло. Вернулся, а тут тебя бьют как раз. Хорошо, что у меня автомат, а не винтарь, всех положил одной очередью. Бери себе тоже, вон, фрицевский валяется. Я пока документы соберу. Надо дать нашим знать, дом большой, в этом грохоте могли и не услышать нашу стрельбу. Наверху наш наблюдатель сидит, но наверняка ничего не заметил. Как фрицы так тихо подкрались? И, собаки, опытные какие! Вон тот, что тебя бил, унтер-офицер, сержант по-нашему. Я посмотрел внизу, наших ножами изрезали, а у этого все руки в крови, наверняка он и резал, сука. Ну ничего, сейчас уже на том свете, со своими богами общается… – Напарник улыбнулся, а мне стало жутко.
– Не знаю, как они так прошли, но то, что никто их не видел, факт, – пожал я плечами и вновь скрючился, любое движение причиняет боль. Сильно же мне влепили, до сих пор болит все.
– Ты сам-то чего не стрелял?
Вот черт, я уж думал, не спросит, надо что-то соврать.