Ничего сделать я не успел. Едва закончился обстрел минами, мы услыхали, как стрельба идет в самом здании вокзала. Казалось, что стреляли где-то вообще под нами, а мы никого не видели. Когда в коридоре, где были в этот момент я и Ваня, появились немцы, я просто застыл. Они не стали тупо идти вперед, а что-то кинули в нас. Увидевший это Иван, не раздумывая ни секунды, рванул в сторону, туда, куда упало то, что швырнули немцы. Падая на пол, он повернул голову на меня и… улыбнулся. Грохнуло, небольшое облачко дыма вырвалось из-под тела Ивана, вжикнули несколько кусочков металла, ударяясь о стены, и все стихло.
Я стоял как столб и смотрел на то, что еще минуту назад было солдатом и просто человеком. А в следующую секунду в дверном проеме вновь появились немцы, и их автоматы были направлены в мою сторону. Я даже шевельнуться не успел, как сразу три автомата выплюнули в мою сторону тяжелые пули, и мое тело затряслось от попаданий. Два, три, шесть, дальше я уже не соображал, так как отправился в путешествие в будущее. Назад. Домой. Но перед глазами так и остался взгляд Ивана, с улыбкой на лице отдавшего жизнь за…
Сталинград… Хотелось подумать, что я узнал? Как вообще было там, в Сталинграде, но нет, не могу. Сколько я там пробыл? Сутки, двое? Сколько человек убили у меня на глазах, рядом, в соседней комнате или яме? Как в России люди не кончились за эту войну? Господи, сколько вопросов, а ответов нет вообще.
Главный вопрос один: сколько мне еще такого предстоит повидать? Ведь я уже видел столько, что не каждый взрослый мужик видел за свою жизнь. Как деду удалось такое? Черт, опять один и тот же вопрос.
Фанатичное сопротивление солдат Красной Армии, умиравших за… за Родину? В том мире, где я живу сейчас, это понятие давно размыто, эфемерно. Какая Родина? Родина там, где хорошо. Но вот тогда люди не выбирали себе Родину. Жили, работали и умирали там, где родились. Правильно это? В голове каша, ответа я не знаю.
Во мне все клокочет от того, как люди шли на смерть, как государство толкало их на смерть. Но разговор с Иваном открыл глаза на другую сторону вопроса. Я ведь серьезно считал, что людей заставляли воевать. А тут? Он прекрасно осознавал, что делает, шел на смерть, понимая, за что он воюет. С каким выражением лица он принял смерть, укрывая меня, чужого для него человека! А как же сейчас? Мы считаем, что государству на нас наплевать, лишь бы душить налогами и запретами, а как на самом деле? Увы, столько вопросов, ответов на которые никогда, наверное, мне не узнать.
– Даже странно: не орешь, не материшься… – услышал я вновь голос старика-фронтовика.
– А смысл?
– Ну, раньше орал как резаный, а теперь что?
– Думаю я…
– А есть чем?
– Вам-то что, запихнули меня туда, сами-то тут!
– Я везде, – как-то странно ответил старик. – Готов продолжать, наверное, мало увидел, раз мысли глупые остались?
– Может, хватит? – робко спросил я, не надеясь, честное слово, на снисхождение деда.
– Ты что, еще и не видел ничего толком, а уже сдался?
– Ничего не видел? Да был ли хоть один человек, что пережил столько, сколько досталось мне? Ведь никто не может умирать несколько раз! Что вы ко мне привязались?.. А, впрочем, отправляйте куда хотите, мне уже все равно, какая разница… – махнул я рукой.
– Не скажи, разница есть, но ты никак не поймешь главного, вот и придется тебе еще посмотреть и прочувствовать кое-что. Никто не умирал дважды или трижды? Зато умирали с чистой совестью, тебе далеко до этого. Да, кстати, ты из-под Москвы тогда сбежал как, сам себя добил? Смотри, это может и не помочь, точнее, верный путь не найдешь!
…Грохот, лязг, вонь и дым. Дышать нечем, видимости никакой, кашель, но не мой. Хотя и я дохаю как туберкулезник. Но где же я все-таки в этот раз? Несильный удар по плечу заставил вылезти из раздумий.
– Севка, твою мать, чего встал? Сейчас сожгут к чертовой маме! – кто-то заорал таким трехэтажным матом, что я аж заслушался.
Чего встал, кого сожгут? Ничего не понятно, но вот то, что передо мной узкая щель, которую я еле-еле разглядел в этом дыму, навевала странные ощущения, это факт.
– Сержант Молодцов, ходу, я сказал, под трибунал отдам!
Я мельком глянул вокруг и вдруг понял, наконец, что руки лежали на каких-то рычагах, значит, я в какой-то машине…
– Командир, слева, пятьсот, «Тигр»! – слышу новый голос.
– А-а-а, вашу маман! Бронебойный!
Клацанье механизма над головой, какое-то шуршание и скрежет металла.
– После выстрела – рывок вперед, не сдвинешь машину – застрелю лично! – крикнули мне почти в ухо.
Точнее, в ухо и крикнули, на голове шапка какая-то, а в ней, видимо, наушник. Черт, это я в танке, что ли? А рычаги? Я – водитель танка? Как это? Я же не умею!
Грохот выстрела, звон металла, и ко мне вниз падает горячая гильза, огромная, мать ее.
– Вперед! – протяжно, громко и требовательно орет все тот же голос, что угрожал мне совсем недавно.
Что-то инстинктивно заставило меня потянуть рычаги, и…
– Вот так, засранец!
Чую, что танк поехал, решил не думать о том, как и что нужно делать, и все стало получаться само собой.
– Мимо, командир! – слышу, как орет тот, второй голос.
– Сам вижу. Сева, ты в порядке? Больше не будешь спать?
– Норма, – ответил я первое, что пришло в голову.
– Короткая!
Вновь машинально делаю движение ногами и руками, и танк застывает на месте. Выстрел, небольшое покачивание, и меня вновь пинают, ага, вперед надо.
– Справа яма, давай в нее. Корпус держи прямо. Бронебойный…
Почти ничего не вижу, узкая щель перед глазами, в которую что-то разглядеть просто нереально. Повинуясь командам, направляю тяжелую машину в сторону, куда подсказывают. В какой-то момент сверху раздается сильный удар, и звон идет по всей машине.
– Черт, попадание! – кричит кто-то.
– Нормально все, не пробили, – отвечает, видимо, командир, который недавно кричал на меня. – Севка, жми, успеешь заехать в овраг, спасемся!
Я пытаюсь, тяну рычаги, жму педали, машина трясется и уверенно продолжает движение. Внезапно передок проваливается куда-то, ударяюсь лбом обо что-то твердое, но шапка спасает.
– Севка, твою мать, осторожнее, перевернешь же! – вновь орут на меня.
Стараюсь не думать, руки и ноги сами все делают, но вот глаза-то не видят почти. Куда ехать?
– Все, стой! Здесь не достанет. Василенко, осмотреть башню, я на выход!
Надо мной что-то заскрежетало, подняв голову и повернув ее, увидел, как наверху распахнулся люк и через него кто-то вылезает.
– Сержант, у тебя по топливу как? – кричит командир.
А откуда я знаю?
– Надо смотреть, – отвечаю.
– Ну, так смотри, пока фрицы не подошли. До нас больше полукилометра, они сейчас другим заняты, не до нас. Но долго сидеть нельзя, под трибунал я не собираюсь!
Я осмотрел люк перед собой, понял, как его открывать, и попытался вылезти. Получилось. Когда оказался на ногах перед танком, охнул:
– Вот громадина!
Проведя рукой по голове, стащил шапку. О, да это же шлем какой-то, а я думал, шапка, еще удивился, откуда в ней наушник. Вспомнил, шлемофон это называется!
– Сержант, быстрее проверяй горючку, доливай масло и ходу. Комбат на связь выходил, приказал подготовить танк к атаке. Сейчас еще наши подойдут. Тут, по ложбине за кустами, можно удачно немцам во фланг зайти, надо этим пользоваться. Высунем башню, глядишь, не сразу попадут.
Дальше командир еще пояснил, что мы в результате нашего вроде как бегства с поля боя оказались даже в выгодной позиции. Дело в том, что немецкие танки открывают огонь с большей дистанции, чем наши, точнее, они могут нас пробить с большей дистанции. Когда мы шли на них в лоб, шансов у нас было мало, «Тигры» очень крепкие, не пробиваем мы их, а сблизиться они не дают. А тут мы мало того, что стали ближе, так еще и зашли почти в борт.
Как проверить топливо, если ничего не знаешь о танке? Попробовал вновь заставить тело действовать само. Взял какую-то канистру, сразу пришло понимание, что в ней масло, и даже «вспомнил», куда его нужно лить. Попросил помочь наводчика, тот спокойно кивнул, а дальше, сам того не понимая, подсказал мне, что делать.
– Баки-то проверил? – Видя, как я отрицательно качаю головой, парень, что был за наводчика, сплюнул, но без злобы, схватил какую-то палку и полез на танк. – Половина еще, нормально.
Мне помогали, а это радовало. Вопросы, конечно, еще будут, но как-нибудь выкручусь. На лбу была ссадина, даже кровила чуток, поэтому пока на меня никто не злился.
– О, Афонин идет со своим взводом! – крикнул командир.
Я глянул в ту же сторону, куда смотрел командир, и увидел, как по этой же ложбинке к нам следуют три танка. Остановились метрах в десяти от нас. С головного выскочил маленький и худой парнишка и побежал к нам.
– Здорово, Афонин!
– Привет Коля. А где твои? – обвел взглядом ложбинку прибывший Афонин.
– Да нет никого, всех сожгли фрицы. У меня механика контузило, похоже, встал посреди поля, как не сожгли, до сих пор не пойму.
– Ясно. Как пойдем?
– Командуй сам, твой взвод, я пристроюсь. У тебя боекомплект как?
– Полный, мы ж в резерве стояли, – как-то даже удивляясь, ответил Афонин.
– Это хорошо. У немчуры «Тигры» на этом фланге, а у меня бронебойных мало осталось.
– Сюда через полчаса грузовик придет, комбат приказал. Сгрузит прямо тут, место хорошее. Подождем?
– Некогда, слышишь ведь?
Где-то слева, предположительно там, откуда мы и свалились в эту ложбинку, раздавались стрельба и взрывы.
– Тогда давай к нам в хвост, ты дальше овраг смотрел?
– Да, повышение идет метров через двести. Там будет удобно, но все не поместимся. Зато в кустах нас не сразу увидят, может, успеем «бесплатно» кого-то зажечь.
Диалог был коротким, командиры как-то быстро договорились между собой, все обсудили, и три танка командира взвода Афонина, рыкнув моторами, прогрохотали мимо нас.