– Наружу, быстрее! – кричу я, пытаясь столкнуть с себя какого-то парня, что лежит и боится поднять голову.
Между прочим, поезд уже стоит давно, надо бежать скорее! Наконец, мне удается спихнуть с себя это испугавшееся тело и начать движение к дверям вагона. Еще на подходе я увидел свет, ворота кто-то открыл и что-то командовал, но расслышать было тяжело. И вдруг новый, на этот раз очень сильный и близкий удар сбил меня с ног. Упав, я почему-то не удивился тому, что вагон перевернулся на бок, и меня завалило телами с головой. Чего-то такого я и ожидал, если честно, не знаю, почему, но, можно сказать, предчувствовал. Дышать было очень трудно, а вскоре что-то стало разъедать меня изнутри. Шум и гам стояли такие, что хотелось заткнуть уши. В вагон попала бомба, были раненые, возможно, и убитые, но для меня все было печальнее. Я ничего не вижу, двигаться почти не могу и… дым. Слезились глаза, кашель разрывал легкие, и сознание помаленьку уходило от меня.
«Эх, как же нелепо-то, даже доехать не успел…» – мелькнувшая на грани сознания мысль потухла.
Как я умер в этот раз, не понял. То ли задохнулся, то ли сгорел, скорее, все же задохнулся, ибо жара от огня не помню. Было очень обидно за то, что как-то глупо умер, не сделал вообще ничего полезного. Очнулся где-то в темноте, не знаю, что это и где, полнейшая тьма.
– Это что, ад, что ли? – пробормотал я, а затем меня закрутило в привычную карусель водоворота, и я вновь куда-то полетел.
Эх, если честно, была надежда, что это мое последнее попадание. Вроде я уже сам себе все доказал, знаю, что был неправ, точнее, был полным клоуном, но вот опять лечу…
– Ну, что, готов, боец? Винтовку береги, смотри, чтобы грязь не попадала, а то откажет в самый неподходящий момент…
Траншея. Значит, не простил дед, не поверил, что я все осознал. Выходит, я буду вновь и вновь переживать все, что уже видел? Тем легче и лучше, я уже знаю, что будет. Смерть ждет меня? Ну уж нет, теперь я так просто не сдохну. Молитесь фашисты, гейропейцы, Сева Молодцов вас убивать пришел! Сколько смогу, столько и протяну здесь, но вам легкой жизни не будет!
Да-да, я вновь на войне и прямо в окопе. Только в этот раз я не тот Севка-болтун, что насмехался над стариками, проклинал все совковое и трусил по поводу и без. Теперь я другой. Мысленно пробежался по телу. Стало радостно от осознания, что я вновь цел и здоров. Главное, теперь голову переключить. Конечно, весь тот мусор, что ранее был в ней, сложно в одну минуту выкинуть, но я буду очень стараться.
– Я готов, товарищ командир, покажите, если не сложно, как правильно целиться… – попросил я, хоть и понимал, что могут взгреть.
– Ну что ж ты, парень, забыл? Давай скорее, а то скоро фриц попрет!
Я удивленно взглянул на командира и улыбнулся. Не закричал, не угрожает, хороший командир!
А командир тем временем помог разобрать винтовку, показывая, как ее собирать, как и чем чистить и как заряжать. Хоть и знал я это, но с удовольствием выслушал. Почему-то теперь все вокруг воспринималось как-то иначе, как будто вокруг были совсем другие люди, а не те, что были в прошлый раз. Но не они другие…
– Просто наводишь ствол на фигуру врага, совмещаешь мушку и целик и жмешь на курок. Быстро, но плавно жмешь, а не дергаешь, понял? Одной подушечкой, если сунешь палец глубже, до середины, например, обязательно промажешь. Такое движение пальца уводит ствол немного, но этого хватит, чтобы промахнуться. Ну, готов? – Командир улыбается.
– Всегда готов! Спасибо, товарищ командир, – улыбаюсь в ответ.
Вспоминается один из первых моих заходов сюда. Атака врага с танками, минометный обстрел и мои кишки, вываливающиеся на землю. Свист и гул в небе чуть не застали врасплох, но все же я сообразил пригнуться, да и все так делали. Пока командир меня учил, я немного огляделся. Солдат вокруг немало, это придавало дополнительную уверенность. Насколько видел по сторонам, везде копошился народ. Поживем еще.
– Укрыться! Никому не высовываться! По моей команде открываем огонь! – прокричал командир. Рядом он, буквально в пяти метрах от меня.
Внимательно смотрю за ним, его решительность и смелость просто завораживают и придают сил. Бойцы вон, кто лежит, кто просто согнулся и стоит с закрытыми глазами, а командир смотрит вперед, на врага. Такая решительность во взгляде человека, который прекрасно осознает, для чего он тут, что он делает и как, заводили и меня. Как же отличаются люди здесь и там. Честность, вот что первым бросается в глаза в этом времени, и это несмотря на совсем нелегкую жизнь.
Разрывы мин вспухают то тут, то там, визжат осколки, с тупым чавканьем врезаясь в землю. Среди грохота различаю едва слышный в такой какофонии посторонний звук. Этот звук я также узнаю где хочешь. Танки!
– Бойцы, приготовиться! Отсекайте пехоту, танки без пехоты не пойдут вперед, да и наши пушкари помогут!
Новый приказ командира заставляет людей мгновенно подняться и, уложив оружие на бруствер, занять свои позиции. Всё. Все до единого готовы, ждут только команды. Ну и я жду. Никто не побежал, не струсил. Нет сидящих и причитающих, как я в прошлый раз. Ненавижу себя за это, просто ненавижу!
Немцы уже близко. Сколько метров, не знаю, но, близко, кажется, я уже спокойно различаю даже цвет волос под касками, но это обман зрения, не видно их. Почти одновременно с моими мыслями грохочет громкое:
– Огонь!
И начинается ад. Стреляю и я, в первый раз осознанно стреляю во врага, неловко, не умеючи, но стреляю. Винтовка тяжелая, подлетает после каждого выстрела, а еще нужно затвор дергать.
Кажется, что враг совсем подошел вплотную, от страха начинают трястись руки, а из-за этого тяжело справиться с затвором. Заедает, гад. Нет, Севка, это не затвор, это твои ручки бестолковые, из задницы растущие. А страх-то какой, липкий, противный, страх именно за то, что не успею выстрелить.
«Успокойся уже, ты не один, ребят много, не успеет фриц дойти. Вот!» – проговорив это про себя, замечаю, что помогло. Втыкаю новую обойму в винтовку, затвор клацает, удивительно, даже звук слышу. Попал ли я в кого-то из немецких солдат, не знаю, скорее всего, не попал, но появился какой-то азарт. Нет, не так, появилась уверенность. Я точно знаю, что смогу выстрелить, а быть может, даже убить. Я видел, к чему приводят трусость, нерешительность, слабость и глупость. Но я другой теперь, повторюсь, я готов убивать, как бы страшно не было от этой мысли.
А картина на поле уже поменялась. Горели немецкие танки, все три, что и наступали тут на наши окопы. Бойцы еще стреляли, но уже было видно, что враг дрогнул. Немцы сейчас лежат, кто прячется за танки, стоящие посреди поля, кто уткнулся в землю и притворился овощем, но атака у них заглохла.
Летит новая команда:
– Проверить оружие, поправить окопы!
Бойцы споро перезаряжают свои винтовки, кто-то берет лопатку и начинает махать, кидая осыпавшуюся землю наверх. Тупо смотрю по сторонам, не зная, что лучше сделать, винтовка в порядке вроде, но копать не хочу страшно. Страшно оторвать взгляд от поля, когда там, всего в нескольких десятках метров, враги. То, что немцы для меня враги, теперь уверен, вся та шелуха, что была в моей башке, вылетела наконец, когда пришлось сдохнуть такое количество раз…
Кто-то из наших еще постреливает. Видимо, заметили движение на поле, пытаются убить врага, чтобы он завтра снова к нам не пришел. Правильно, наверное.
Минут сорок было тихо, причем вообще. Казалось, мы тут словно в поход пошли, собрались большим табором, вышли в лес или в поле, да тут и остановились. Кто первым заметил в небе самолеты, не знаю, но крики «Воздух!» послышались с разных сторон. Вновь командир отдает приказ всем укрыться, никому не лезть наружу, лежать, как мыши под веником. Укладываюсь и я, положив винтовку под себя. Неудобно, а что делать?
Сколько там летело самолетов, я не знаю, да и никто, я думаю, не считал, но вот бомбы сыпались так густо и так долго, что казалось, это никогда не кончится. Взрывы раздавались без остановки тут и там, рядом, на отдалении, везде. Земля сыпалась на меня, но двигаться, чтобы скинуть ее с себя, было страшно. Только бы не засыпало, мне уже становится страшно, что я вновь погибну от удушья, как в вагоне.
Наконец, разрывы бомб стихли, на миг стало настолько тихо, что в ушах зазвенело. Первая же мысль, предательски подлая, от которой страх разгорался еще сильнее, была простой: я что, один? Пытаюсь осмотреться, но понимаю, что меня реально присыпало землей. Паника – худший помощник, и она разгоралась все сильнее. Шевелюсь, как червь навозный, локтями, коленками вперед-назад, пытаюсь скинуть то, что на мне лежит. Выходит с трудом.
Кто-то хлопает меня по каске, подхватывает под руку и помогает выбраться. Подняв немного голову, отплевываюсь, земли набилось в рот, просто ужас как много.
– Живой, братишка?
Слышу наконец чей-то голос, но ответить не могу, слишком много земли съел. Кивая в ответ, показываю большой палец на руке. Меня вновь хлопают по каске:
– Давай, братка, поднимайся!
Откапываюсь сам, нахожу винтовку. Блин, она как кусок глины. Сбиваю большую грязь, рукавом протираю ствол. Как там учили? «Нужно открыть затвор и проверить, если есть грязь, немедленно вычистить!» – вспоминаю я и проделываю все необходимые манипуляции. Помогло. Затвор оказался чистым, но ствол пришлось чистить. Успел буквально секунда в секунду перед новой командой:
– Внимание, бойцы, без команды не стрелять!
Высовываюсь из окопа.
– Ба, знакомые все лица. Фашисты, опять вы? – шепчу сам себе, попутно не переставая плеваться. Видимо, адреналин зашкаливает, и я сам себя так завожу перед новой схваткой с врагом.
В новую атаку враги шли не так споро. Видимо, несмотря на авианалет, все же побаивались нас, и это правильно. Только сейчас оглядываюсь по сторонам и с некоторой растерянностью замечаю, что бойцов в окопах стало меньше. Взгляд скользит вниз, буквально в трех шагах лежит кто-то, из-за большого количества земли на нем не понять, живой или нет. Хотя ведь он не шевелится совсем, значит…