– Чего, до ветру приспичило? – спросил он, улыбнувшись.
– Ага. А ты чего здесь? Я думал, меня разбудили, чтобы на посту стоять.
– Нормально все. Старшина приказал тебя не назначать, ты ведь с ним бегал, побольше нашего устал. А разбудили тебя, чтобы поел. Дед картохи наварил, много, даже хлеба дал. Картоха с салом, да под соленый огурчик… Ой, до сих пор не верю, что так вкусно поел, а главное, досыта. Забыл уж, когда нормальную еду видел. На позициях все сухпай трескали, хлеба вообще не было, а тут…
Я поскорее побежал делать дела в нужник, а закончив, вернулся в сарай и схватил котелок. Точно, целый котелок вареной картошки, в мундире, а сверху приличный такой кусок сала лежит. Картошка была уже остывшей, поэтому сало не растаяло, а то не люблю, когда оно мягкое, мне нравится замерзшее, когда тает на языке… Тьфу ты, замечтался. С удивлением увидел кружку с чаем, тоже холодным, но чаем! Еще были огурцы, лук, чеснок и хлеб. Я лопал так, что трещало за ушами, как бы брюхо не прихватило от жадности. Все же не дал себе полную волю и, съев примерно половину, отставил котелок. Посмотрев по сторонам, увидел такую же картину у всех бойцов. Все спали, но котелки стояли не пустые, значит, не я один такой умный.
Выпив полкружки чая, ну, или чего там заварили, стало совсем хорошо. Я растянулся на своей соломе и закрыл глаза. Интересно, сколько на этот раз я протяну и как умру? В бою, в плену, от голода или утону в болоте? Прожив в этом времени уже несколько суток и удивившись, что до сих пор живой, понял, что как-то и не желаю умирать. Если откинуть ужасы войны, то мне тут нравится. Нравятся люди, которых повстречал, нравится отношение этих людей, их разговор, участливость. Главное тут, как мне кажется, быть честным, тогда и к тебе отношение будет хорошим. Хотелось бы пожить здесь подольше…
– Пора уходить, – подытожил наше пребывание в этом маленьком раю старшина.
Утро выдалось таким замечательным, что на миг даже забыл, где я. Вся деревня, а это восемь жителей из пяти домов, притащили нам еды, кто сколько смог. Мы отказывались, но нас уверили, что она не последняя. По немецкой карте нам идти еще километров двадцать, а дальше карта кончается, и что там, на востоке, никто не знает. Даже я, ибо не учил, дурень, историю.
Дед, что нас приютил, вызвался довести до укромной тропинки, которая по краю болот уведет отсюда. Куда дальше, будем думать позже, но и так понятно, что туда же, на восток. Как старшина собирается пройти по вражеским тылам так далеко, не понимаю, ведь сам знает, что наши уже очень далеко, но идти приказывает. Да и что нам тут делать, партизанить? Ха, вон парни рассказали такого, что не захочешь тут особо находиться. Оказывается, не все местные жители так приветствуют бойцов Красной Армии. Есть и такие, кто немцев наводит, а то и сам убивает, не все любят советскую власть, что поделать. Как тут партизанить, когда тебя простые граждане сдадут с потрохами, и превратится эта партизанщина в банальные прятки с известным итогом.
Дед какими-то неведомыми тропами завел нас в такую глушь, что даже страшно стало. Торчащие из мха стволы берез, пустые, ни листочка, да и мох сам серый такой, мрачный.
– Шаг мимо тропки ступите, хана, – поучал дед, давая наставления. Мы выразили общее настроение, начав бурчать, но дед пресек наши стоны на корню: – Идите след в след, и все получится. Варежку не разевайте, по сторонам не глазеть, немцев тут нет, то бишь вас никто не увидит, поэтому внимание только на тропу.
Ну, мы и поперлись. Честно, было очень страшно. Шесты, что срубили на входе в лес, уходили в болото полностью, едва только втыкаешь их в сторону от тропы. А сама тропка узкая, петляет без конца, но благодаря деду, а может, и еще кому, хорошо протоптана, а следовательно, видна отлично. Мы, кстати, спросили у старика, не могли ли и немцы пользоваться этой тропой, но тот заверил, что это невозможно.
– Это здесь тропочку видно, а как к ней выйти, если не знать, где она? Вы же видели, каким макаром мы сюда шли. Без знающего человека точно хана.
Это было действительно так. Мы пробирались больше часа по бурелому только для того, чтобы выйти на тропу. Она начиналась из ничего, прямо к ней с окраины леса не выйти, вот и выходит, что немцам сюда путь заказан, если только не возьмут старика на прицел.
Сутки на болоте выдержали с трудом. Хоть и говорил дед, что тропка безопасна, но береженого Бог бережет. Шли медленно, спотыкаясь, ощупывая каждый метр пути, но вышли. Это была опушка посреди болот, красивая, даже не верилось сначала, думали мираж. Теперь после отдыха, судя наставлениям деда, нам нужно найти зарубку на самой большой елке, и от нее – строго на север. Через пару километров будет выход, и к нему нужно подготовиться, мало ли что там нас ждет. Должна быть дорога, запущенная и забытая, двигаясь по которой, можно добраться почти до самого Минска. Конечно, она есть на планах у гитлеровцев, но поди туда сунься! Дед сказал, что там максимум телега пройдет, больше ни на чем не проехать. Этой дорогой пользовались в свое время пограничники, когда граница с Польшей была, двигались тут люди исключительно на лошадях. Там и заросло все серьезно, да и завалов много, не станут немцы расчищать, долго это.
Отдыхать старшина приказал остаток дня и половину ночи, как будет светать, выходим. Харчей у нас было немного, все же не в одно лицо идем, а почти отделением, поэтому экономили. Стоять на часах решили по два часа, чтобы все смогли выспаться, я попросился быть первым, не люблю сто раз просыпаться, по мне, хоть и устал, но лучше сразу дело сделать, то есть отстоять свое, и баста. Причем я сразу заявил, что выдержу не два, а четыре часа. Так как отбой старшина скомандовал в шесть вечера, то и стоять я должен буду до двадцати двух ноль-ноль. А подъем назначили на половину четвертого, чтобы с рассветом выйти. В утренних сумерках идти все же опасно, поэтому и спланировали выход вместе с лучами солнца.
Сидеть было тяжко, поэтому вскочил уже через полчаса и начал мерить шагами поляну. Ведь с усталости даже не заметишь, как из сидячего положения переместишься в лежачее, а это означает одно – уснул. Я и так тут самый неопытный, не хватало еще людей подвести, в миг люлей огребу. Вот и бродил по полянке кругами, благо она немаленькая, надоесть не успеет, метров сто, на глаз, в диаметре.
Бродил я около часа, ноги окончательно устали, и я тут же зарекся еще раз инициативу проявлять. Вот зачем я высунул язык о четырех часах? Дебил. Усевшись вновь на траву, я положил на колени немецкую винтовку и приступил к потрошению… Ну, то есть к чистке и смазке. Патронов благодаря немцам с мотоцикла у нас для их оружия было полно, значит, нужно познать свое новое оружие как самого себя.
Как же мягко ходит затвор на немецкой винтовке, просто душа радуется. Почему у наших на «мосинке» не так? Эх, умеют же немцы руками работать, не то что некоторые. Но это я придираюсь, оружие у нас хорошее, просто халтурить русские люди любят, а все от того, что нам платят мало, где бы мы ни работали. Любого спроси, почему он так работает, ответ будет простым:
– Как платят, так и работаю.
…Выходили рано утром, осторожно, но никого в округе не было, это уже удивляло. Где же немцы-то? Я о наших войсках и не говорю. Ходишь, ходишь тут, а вокруг – ни души. Двигаться решили, как и раньше, вдоль дороги по лесу, особо не углубляясь, но в то же время не показываясь на самой дороге, хоть она и была старой.
До Минска, не до Минска, а вот к предместьям какого-то городка мы все же вышли. Сначала было большое село, которое успешно обогнули лесом, а затем впереди, за огромным полем, появились дома. Разглядели мы их с трудом, помог немецкий трофейный бинокль.
– Так, хлопцы, не знаю, где мы, на карте этого уже нет, но город надо обойти, – собрал всех старшина.
– Товарищ старшина, а может, ночью сходить в город, постучаться в крайние дома, да и узнать, что и как? Вдруг там вообще наши еще стоят? – спросил один из бойцов.
– Вряд ли, в бинокль я разглядел немецкие машины, да и флаги виднелись, наших тут нет, окромя местных жителей.
– И что, как будем обходить?
– Да как и раньше. Идем по кромке поля, из леса не выходим. Глядишь, и пройдем.
– Товарищ старшина, может, ночью?
– Поддерживаю.
Ночью побрели дальше, но ввиду того что в лесу темно, пошли прямо по окраине поля, благо на нем никого нет. Город оставался справа, когда внезапно мы вышли к мосту. Не было печали, да, видно, пора пришла нам засветиться. Лес кончался, не доходя до моста примерно на полкилометра, шли по полю.
Светало, мост был в низине, и мы не могли видеть того, что там происходит, вот и выскочили прямо на немецкий пост. Кто первым выстрелил, не знаю, но вокруг сразу стало горячо. Пост-то мы снесли, но вот немцы с той стороны реки поперли на нас, как тараканы. Всего один бронетранспортер с их стороны привел наше войско к смятению. Да понятно, что и против него можно воевать, вот только все понимали, что рядом есть и другие враги, и техники явно побольше, чем у нас.
– Отходим в лес, быстрее! – командовал старшина.
Мы потеряли уже двоих бойцов, а немцы, скорее всего, получили из города подкрепление, так как огонь с той стороны реки велся уж очень плотный. Да, река-то небольшая, метров пятьдесят в ширину, так что им даже наступать на нас не нужно, стреляй не хочу. Мы в низине были, за спиной – открытая местность, не спрячешься, вот и стреляли в ответ больше для порядка.
Я лежал возле бывшего немецкого поста, укрываясь за мешками с песком. Вставать не хотелось, но что делать-то? Ребята ждали только отмашки старшины, а тот пока сам не знал, как осуществить отступление. Ведь пока мы стреляем, немцы не лезут, но стоит прекратить…
И тут началось что-то страшное. С промежутком в несколько секунд на нашем берегу вдруг начали разрываться мины. Это старшина так сказал, когда первая взорвалась. Немцы решили не церемониться с нами, а просто уничтожить. Одна из таких мин разорвалась уж очень близко ко мне, и что-то горячее, острое впилось мне в бок.