Украина – возвращение домой
Униаты раскалывают страну
Украинский Запад и Восток – это проблема не Нового времени. Фундамент раскола закладывается уже сейчас, в XVII веке. Закладывается унией.
Униаты – это странный проект Запада на Востоке. Когда Ватикан понял бесплодность окатоличивания православных, он родил новый гибрид: католики греческого обряда. Церкви оставались православными, а подчинение их было папе Римскому.
В брестском храме Святителя Николая 9 октября 1596 года объявляется Брестская уния (Брест – тогда был частью мощной Речи Посполитой). То есть доля православных храмов – и немалая – переходит в подчинение папе и служится в них теперь чуть-чуть по-другому. Хотя по сути – это тот же православный византийский обряд.
То, что не удалось католикам на реке Неве и на Чудском озере, в битве с Александром Невским; то, что не удалось им в Великом княжестве Литовском, которое по сути оставалось русским и православным; то, что не вышло после Флорентийской унии в 1439 году, которую в основной массе православные так и не приняли; то, что не удалось во время Ливонской войны, у них получилось здесь, в Бресте. Большая часть епископов Киевской митрополии во главе с митрополитом Михаилом (Рогозой) поддержали Брестскую унию.
Хотя собрались на Брестском соборе не все. В те же дни там же, в Бресте, проходил и другой собор – противник унии. Он был меньше, но зато под руководством архидьякона Никифора Кантакузина, представителя патриарха Константинопольского. Закончились два собора в один день, 9 октября. Друг друга осудили и отлучили. Но православное отлучение – действенно, а униатское, как и вся эта уния, – канонически несостоятельно. Восточные патриархи не признали гибридную церковь, и благодати в ней нет.
Зато второй, малый, собор, о котором известно меньше, позволил сохранить православие на Украине.
Есть у святителя Петра Могилы (известный православный просветитель этих земель) в дневнике запись о событии, показавшем безблагодатность униатской Церкви. Святитель Петр записал, что однажды во время службы, совершаемой униатским митрополитом, вино вместо того, чтобы претвориться в Кровь Христову, превратилось в обычную воду.
Но в католической Польше после объявления унии униаты получили колоссальную государственную поддержку. А на православных начались чудовищные по своему размаху гонения.
Польский король Сигизмунд III (тот самый, что мечтал воссесть на русском престоле и окатоличить страну) поддержал униатов во всем. Борьба с унией станет расцениваться как выступление против государства. Против духовных лиц, принимавших особенно активное участие в деяниях православного Брестского собора, были начаты гонения. Никифор Кантакузин был арестован и замучен в тюрьме! Интересна риторика против него, никогда не бывавшего в России: его называли московским шпионом.
Существует медаль, выбитая папой Римским в память установления унии. В Риме тогда вышла целая повесть о «воссиянии нового света в странах полунощных». Но на самом деле «страны полунощные» погружались в кровавый мрак. Получившие власть над православными западные «христиане» пошли в очередной крестовый поход, против братьев по вере.
Православных священников били плетьми, сажали в тюрьмы, морили голодом, травили собаками, отрубали им саблями пальцы, ломали руки и ноги. На монастыри нападали толпы бесновавшейся черни, грабили и сжигали святые обители, монахов мучили и убивали.
Нередко православные храмы передавались католиками-помещиками в аренду иудеям, которые взимали плату за совершение богослужений и треб, а в случае неуплаты денег могли присвоить церковное имущество. Это только подстегнуло будущую волну еврейских погромов в этих землях.
Это они, униаты, начинают уверять свою паству, что она – никакой не русский, а отдельный украинский народ.
Иосафат Кунцевич – святой… мучитель
В этом полоцком епископе-униате будто воплотился некий экстракт униатских методов борьбы за «паству». Создатель «Истории России с древних времен» Соловьев писал, что Кунцевич – «человек страстный, фанатик, который поддерживал себя и унию средствами отчаянными». Причем фанатиком его считали не только в деле пропаганды унии, но и в деле насилия над православными. Историк Михаил Толстой считал, что Иосафат «среди всех униатов отличался бесчеловечной жестокостью». Его зверства пытался даже остудить польский канцлер Лев Сапега. Он писал:
«Не только я, но и все другие осуждают то, что отец владыка Полоцкий слишком жестоко начал поступать и очень надоел и омерзел народу как в Полоцке, так и всюду…»
Однажды православные Могилева не пустили в свой город Иосафата, а тот нажаловался королю. И Сигизмунд казнил руководителей восстания, наложил большой штраф на жителей и отобрал у них все православные церкви.
Кунцевич выхлопотал у короля грамоту на подчинение всех православных монастырей и церквей. Хотят ли того сами монахи и прихожане, не спрашивалось. По всей епархии были просто разосланы грамоты о «соединении церквей». Можно понять, почему такие «апостольские» методы не принимались.
Не раз Кунцевича спасали от бунта крестьян, не желавших переходить в унию. Так, в 1623 году в Варшаве состоялся сейм, на котором один из выступающих рассказывал о том, что молиться православным негде, так мало того, «в литовском Полоцке, тот же апостат-епископ, чтобы еще более досадить горожанам, намеренно приказал выкопать из земли христианские тела, недавно погребенные в церковной ограде, и выбросить из могил на съедение псам, как какую-нибудь падаль».
Вот еще фрагмент письма канцлера Сапеги, который вообще-то сам был сторонником унии, ее главному апологету, Кунцевичу:
«Говорите, что вольно вам неуниатов топить, рубить: нет, заповедь Господня всем мстителям строгое сделала запрещение, которое и вас касается… Когда насилуете совести людские, когда запираете церкви, чтоб люди без благочестия, без христианских обрядов, без священных треб пропадали, как неверные, когда своевольно злоупотребляете милостями и преимуществами, от короля полученными, то дело обходится и без нас; когда же по поводу этих беспутств в народе волнение, которое надобно усмирять, то нами дыры затыкать!.. Мы никогда в отечестве своем не имели таких раздоров, какие родила нам эта благовидная уния. Христос не печатал и не запирал церквей, как вы это делаете… Печатать и запирать церкви и ругаться над кем-либо ведет только к пагубному разрушению братского единомыслия и взаимного согласия. Покажите, кого вы приобрели, кого уловили своею суровостию, строгими мерами, печатанием и запиранием церквей? Вместо того, откроется, что вы потеряли и тех, которые в Полоцке у вас в послушании были. Из овец сделали вы их козлищами, навели опасность государству, а может быть, и гибель всем нам, католикам. Вот плоды вашей хваленой унии, ибо если отечество потрясется, то не знаю, что в то время с вашею униею будет!»
Кунцевич отвечал:
«Я же никогда никого к унии насилием не принуждал, такого никогда не было».
Некоторые историки и вправду считают его оклеветанной фигурой.
Осенью 1623 года Кунцевича убили в Витебске. История эта не красит православных и казаков, которые напали на его дом. Но понять их не сложно. Окровавленное тело Кунцевича поволокли через весь город и сбросили в Двину.
Польское правительство ответило на убийство Кунцевича репрессиями: около 100 человек было приговорено к смертной казни, город был лишен магдебургского права, с ратуши и церквей сняты были колокола.
При этом Кунцевича канонизировали в католической Церкви, а его могила – в сердце католического мира, соборе Св. Петра в Ватикане. Папа восторженно прозвал его «апостолом единения».
Монастырь преподобного Иова Почаевского – «…и свет во тьме светит»
Лавра преподобного Иова на западе Украины оказалась очагом православного сопротивления посреди униатства. Мы уже знаем, как один святой может изменить всю русскую историю. Преподобный Иов делает это же на западе Руси.
Почаевская гора стала известна еще в 1240 году, когда во времена татарского нашествия сама Пресвятая Богородица явилась на ней пастухам, причем в память этого оставила след Своей стопы, так и называющийся «Стопа Пресвятой Богородицы». С тех пор на этой горе стали подвизаться отшельники, на ней нашли убежище и монахи разрушенного при татарах Киево-Печерского монастыря.
Иов Почаевский родился около 1551 года в селе Угорники в Галиции. Уже в десять лет поступил послушником в Угорницкий монастырь (обитель в нынешней Ивано-Франковской области, ставшей потом одним из оплотов униатства). В двенадцать лет Иов принял постриг. А уже в 30 – великую схиму!
Даже только эти даты его биографии показывают, каких невероятных духовных даров был человек. И как приумножал эти дары с самого детства. А ведь к тридцати годам он не прожил и трети своей огромной 100-летней жизни.
Ревностный защитник православия в этих землях, князь городка Острог (в нынешней Ровенской области) Константин пригласил молодого Иова игуменом в Дубненский Крестовоздвиженский монастырь. И начался расцвет просветительской миссии двух союзников: Иова Почаевского и Константина Острожского. В типографии князя – а там трудился в ту пору наш первопечатник Иван Федоров – издается первая русская Библия, Острожская. Ее тираж по тем временам был колоссальный – 1000 или 1500 экземпляров, и около 350 книг сохранились до сегодняшнего дня.
Эта Библия вместе с другими переведенными и изданными Иовом трудами Отцов Церкви стали своего рода щитом православия в противостоянии католикам и униатам. Давление с их стороны на Иова было таким большим, что спустя 20 лет своего игуменства (ок. 1604 года) он, по примеру древних киево-печерских монахов, ушел на Почаевскую гору – желая усилить духовный подвиг, жил там простым монахом в пещере.
Вскоре братия Почаевского монастыря, разглядев в Иове подвижника, пригласила его стать игуменом. И начался расцвет Почаевской лавры: строительство церквей, открытие типографии, интенсивная просветительская деятельность[19].
Но самое поразительное в этом энергичном и постоянно находящемся под давлением недругов или обстоятельств человеке – тишина, которая была в нем и вокруг него.
Иов – из тех святых, кто настолько приблизился к Богу, что моментально от одного общения с ним люди сами приближались ко Христу. Видели, как, молясь в пещере, Иов начинал светиться неземным светом и светил в течение двух часов непрестанно. Вот еще случай: однажды, придя ночью на гумно монастыря, он увидел вора, который хотел взвалить себе на спину куль зерна. Преподобный помог ему поднять этот куль, но напомнил ему об ответе на Страшном суде Христовом. Потрясенный кратким словом святого, грешник упал ему в ноги с мольбой о прощении.
И эта тихая святость сделала неслыханное: сохранила здесь православную веру тогда, когда, казалось, она была окончательно задушена.
Сохранилась подпись Иова «Иоанн Железо, игумен Почаевский» под документом Киевского собора 1620 года, на котором осудили унию и постановили твердо стоять за православие.
Так навсегда Почаевская лавра останется «горячей точкой» духовной Украины, а иногда и земной. В 1675 году татары осадили Почаевский монастырь. На третий день осады, во время чтения акафиста, над монастырем явилась сама Царица Небесная. Татары пробовали пускать стрелы в божественное явление, но стрелы возвращались назад и поражали их самих. Тогда татары бежали.
В 1721 году Почаевским монастырем завладели униаты, доступ к мощам преподобного закрыли для верующих. Однако же через 20 лет чудеса преподобного заставили допустить к ним верующих снова!
Вот и теперь, когда страну потрясает раскол, на защиту Почаевской лавры встали тысячи казаков.
«И свет во тьме светит. И тьма не объяла его».
Этот блокпост православия несет свою службу здесь уже почти 800 лет.
Более того, Промысл устраивает сейчас, в XVII веке, так, что гонения стимулируют православных к единению. Образуются братства – островки веры посреди иноверия. Львовское и Виленское братства были основаны еще в XV веке. Крупнейшее из новооснованных – братство Киевское. Оно – еще одно сердце православия в Малороссии: через какое-то время в него вступят все запорожские казаки.
И хотя братство было создано без разрешения короля, запретить его не осмеливались, опасаясь казачества. Эта новая сила, казаки, подняла голову именно сейчас, сопротивляясь гонениям на православных. Так впервые была осознана новая миссия этого народа: казаки – защитники православия.
Восстание гетмана Богдана Хмельницкого приведет к тому, что Польша лишится половины Украины, а русские народы начнут воссоединение.
Казаки присоединяют Малороссию к России
Лихой вольный и воинственный народ из дикого Гуляйполя стал Христовым воинством и опорой православия не сразу.
Соединение разных казацких племен для отражения нападений хана произошло еще при Иване III, на верховьях Днепра и Дона. Русский царь тогда ставил им одно условие: хранить и защищать православие.
Но казакам на территории Украины было сложнее: оставаясь православным войском, они постоянно то сопротивлялись полякам, под чьей короной были в начале XVII века эти земли, то договаривались с ними. Условием одного из таких договоров был набег на русские земли – для поддержания польского короля Владислава. Предводитель запорожских казаков Петр Сагайдачный со своим 20-тысячным войском прошел разорительным рейдом, дошел до Москвы, где, соединившись с поляками, пролил немало крови единоверцев-москвичей в уличных боях. Это было в 1618 году. Тогда еще не окрепшая после Смутного времени Россия с трудом пережила этот московский поход запорожцев, в котором казаки также захватили и разорили Путивль, Рыльск, Курск, Елец, Лебедин, Скопин, Ряжск.
Этот поход кончился бесславным для нас Деулинским перемирием, по которому мы отдавали Речи Посполитой смоленскую и чернигово-северские земли (всего 29 городов). А казаки за это нападение на нас получили от польского короля льготы и… хорошие деньги: 20 тысяч золотых и семь тысяч штук сукна.
Спустя всего два года гетман Сагайдачный попросится на службу к московскому царю, но Михаил Федорович Романов сдержанно откажется от предложения.
Дальше, когда на польский престол вступил Владислав IV и началась война Речи Посполитой с Россией, следующий лидер казачества Богдан Хмельницкий так же успешно воевал против российских войск и в 1635 году получил даже от короля золотую саблю за храбрость. Почему же меньше чем через 20 лет Хмельницкий сам попросился под корону вчерашнего врага – России?
Богдан Хмельницкий«Волим под царя московского, православного»
Львовский университет вырос из иезуитского коллегиума (коллегии) – оплота католицизма на Западной Украине. Тем поразительнее, что, окончив это учебное заведение, Богдан Хмельницкий не отступал от православия, оставаясь горячим приверженцем этой веры. Сам он, правда, писал, что «… иезуиты не смогли добраться до самых недр» его души.
Может быть, близость с единоверцами, все острее ощущавшаяся с годами, может быть, неослабевающие притеснения от поляков и война с ними, а может быть, и личная трагедия сыграли ключевую роль в решении Богдана попроситься под власть русского царя.
Однажды польский пан ограбил его хутор, высек (или убил) сына и выкрал женщину, с которой Хмельницкий жил после смерти жены. Так началась стремительная война западнорусских казаков с поляками, в которой Богдан Хмельницкий призывает в союзники крымских татар, а после побед при Корсуне и на Желтых Водах, после успешной осады Львова триумфально и громко въезжает в Киев.
В самом начале 1649 года он вступал через Золотые ворота города, который приветствовал его перезвоном колоколов. По улицам декламировали тексты, в которых называли Хмельницкого Моисеем, Богом данным (игра слов с именем Богдан), освободителем православных от польской неволи.
Но ему нужны были сильные союзники. Первое письмо с просьбой о русском подданстве Богдан Хмельницкий написал царю в июне 1648 года, документ хранится в РГАДА (Российском государственном архиве древних актов).
Гетманство малороссийское просилось в Россию уже много раз. Всякий раз мы отказывали. Вот и сейчас не спешили принимать решение, несмотря на ходатайство самого иерусалимского Патриарха, который просил Алексея Михайловича «о принятии Войска Запорожского под высокую государеву руку».
В начале 1649 года перед переговорной комиссией предстал «новый» Хмельницкий. Он говорил:
«Правда в том, что я маленький, незаметный человек, но Бог выбрал меня и отныне я самодержец руський… Я освобожу из польской неволи весь руський народ, если я воевал раньше за себя, то отныне я воюю за нашу веру православную… Польша згинет, а Русь будет процветать…»
Победы Хмельницкого при Желтых Водах и под Корсунем вызвали всеобщее восстание малороссийского населения Речи Посполитой против поляков.
Хмельницкий давно уже убедился, что гетманщина не может бороться одними своими силами. Но москвичи не спешили с ответом. Гетман держался, бился несколько лет, снова посылал запросы в Москву. Лишь 1 октября 1653 года у нас был созван Земский собор, на котором вопрос о принятии Богдана Хмельницкого с войском запорожским в русское подданство был решен… 8 января 1654 года в Переяславле (сегодня Переяславль-Хмельницкий) была собрана рада, на которой после речи Хмельницкого, указывавшего на необходимость для Украины выбрать кого-нибудь из четырех государей: султана турецкого, хана крымского, короля польского или царя русского и отдаться в его подданство, народ единодушно закричал: «Волим под царя московского, православного».
Для России это означало новый крест: войну с Польшей. И мы повели ее, вернув в союзе с казаками в границы нашего Отечества все отнятые у нас земли. К концу лета 1655 года большая часть восточных земель Речи Посполитой оказались под властью Москвы.
При этом Богдан Хмельницкий и царь Алексей Михайлович Романов никогда лично не встречались.
Казаки подарили миру само название страны «Украина» – так на картах этого, XVII века, называют область расселения казачества.
Сложный и очень красивый в осознании своей миссии народ. Причем со всей своей предельной остротой эта миссия казаков – быть хранителем православия, православной армией – осозналась именно после воссоединения с Россией, страной, которая своей миссией на Земле была так созвучна этой казацкой идее.
При этом наше породнение с малороссийским казачеством было мучительным.
После смерти Хмельницкого лидером края стал гетман Выговской, ставленник Польши. Он предал присягу царю, чтобы снова уйти под польскую корону. Это при нем стали плодиться дурные слухи о «москалях»: будто они алчные и бессердечные, погонят в Сибирь, местные обычаи заменят москальскими, велят крестить младенцев посредством обливания, а не погружения! Традиции этой антирусской информвойны на Украине были положены.
Выговского свергли свои же. Он бежал, потом вернулся, воевал со своим зятем, гетманом Павлом Тетерей, но был казнен поляками.
Его не спас даже успешный для него исход Конотопской битвы, которая была частью внутренней казачьей гражданской войны, но иногда представляется сегодня чуть ли не как украино-российская битва.
Русские войска здесь сильно пострадали. Но в бою нас обошли хитростью не украинцы, т. е. не казаки с польскими, литовскими и прочими наемниками. А… татары. Отряд князя Семена Пожарского (родственника героя Смутного времени) в погоне за татарами попал в хитро устроенную ими ловушку и был весь истреблен.
Это была страшная битва. Почти шесть тысяч человек русских было убито. Самого князя казнили на глазах хана и Выговского в ханской ставке. Есть описания, как перед смертью Пожарский (человек, носивший великую русскую фамилию и, вероятно, исключительного воспитания) обвинил Выговского в измене, глядя ему в глаза, а в лицо хану – плюнул!
Когда же Выговской выступал против русских самостоятельно, то даже при огромном своем численном превосходстве терпел неудачи. Рассказывают, больше всего казаки Выговского перерезали русских, когда те были в татарском плену!
Татары оказались и главными выгодоприобретателями в этой войне. Потому что Конотопом были ослаблены русские границы, и в августе 1659 года крымцы совершили походы на 18 русских волостей, сожгли почти 5000 усадеб и увели в плен больше 25 000 человек. В Москве царила паника. Город укрепляли и ждали, что татары вот-вот дойдут до столицы.
Конотопская битва – это трагедия гражданской войны. Свои бились со своими. Казаки Выговского вышли против казаков, оставшихся верными московской присяге. Когда в 1667 году был заключен мир с Польшей, на месте братской могилы казаков – а в одну могилу положили погибших с обеих сторон – поставили церковь в честь сорока мучеников Севастийских. Сейчас это большой Свято-Вознесенский собор, который по привычке и через 350 лет называют Сорокосвятской церковью.
После Выговского правил гетман Брюховецкий. Он подписал в 1659 году новый договор с Русским царством, который существенно ограничивал власть гетманов. А сама гетманщина раскололась на правобережную и левобережную, пропольскую и прорусскую, заложив фундамент раскола украинского общества на века вперед.
Уверив сначала Москву в верности, Брюховецкий потом изменил – полагают, из простой жадности. Москвичей при нем прозывали злодеями и почему-то жидами. Он изгнал русскую администрацию и решил переходить под турецкий протекторат. Но тут против него выступил правобережный гетман Петр Дорошенко. Полковники и казаки предали Брюховецкого, и по приказу Дорошенко он был растерзан толпой.
В какой-то момент глава русской внешней политики Ордин-Нащокин требовал лишить Украину русского подданства, так ему надоели измены казаков и тяжелая цена, которую платила Россия за это хрупкое единство. Только религиозность царя Алексея Михайловича не позволила ему сделать это – чтобы братский народ не оказался под магометанами или католиками.
Когда в 1667 году Россия подпишет с Польшей Андрусовское перемирие (по деревне Андрусово в Смоленской области), то несмотря на привлекательность этого договора для России (мы возвращали себе земли, потерянные в Смутное время, – Смоленск, Черниговщину и даже больше), раскол Украины был в нем закреплен юридически. Левый берег останется за русскими. Правый отойдет к Речи Посполитой. Левый берег, включая Киев, будет сближаться с Россией. Правый – погружаться в анархию гетманщины. Гетман Дорошевич превратит его в сплошной невольничий рынок. А в 1672 году впустит туда 300-тысячное турецкое войско, выступит в коалиции с турками и отдаст туркам на разграбление красавец-город Каменец-Подольский. Мальчики там будут отобраны в янычары, мирные жители частью уничтожены, частью захвачены в рабство, а все церкви – обращены в мечети. Там до сих пор действует Турецкий мост.
Посеянные на правом берегу в эти годы семена «самостийства и антимоскальства» потом взращивали соседи Украины: сперва Польша, затем – Австро-Венгрия, желая отрезать Украину от русского влияния. Поэт Тарас Шевченко в XIX веке опишет настроения казаков века XVII:
Ляхи були – усе взяли,
Кров повипивали!
А москалі і світ божий
В путо закували.
«Россия, Украина, Беларусь – это есть святая Русь…»
И все же наше воссоединение с Украиной, испытывавшее сопротивление западного мира, было органичным возвращением в семью братских народов. Просто вспомним несколько даров нашей общей цивилизации – святых и духовных достижений Белорусской и Украинской земли.
На Украине, в Киево-Печерской лавре – мощи первых монахов Руси, недалеко отсюда – мощи первых русских святых Бориса и Глеба. В 1130 году в белорусском Турове на Припяти появился первый наш столпник (удивительная форма подвига – стояние круглогодичное на столпе) св. Кирилл Туровский! Еще раньше там же, в Турове, была основана первая на этих землях христианская епархия. И создано так называемое Туровское Евангелие – самая древняя книга в Беларуси.
В XVI веке белорус из Полоцка Григорий Скорина стал первым русским книгопечатником. А позднее украинская ученость оказалась выше, чем московская. Потому что там Запад был близко, и православному духовенству на Украине приходилось оттачивать свои доводы. Это духовная образованность спасла нас, когда вера стала оскудевать к XVIII веку. Целая волна архиепископов с Украины стала лидерами тогда нашей церкви. Митрополит Дмитрий Ростовский, Петр Могила, Феофан Прокопович, Стефан Яворский и другие.
Вот так работает Промысл. От нашего воссоединения мы взаимно обогатились. Потому что мы – части одной цивилизации. Нам дорога Украинская земля, с которой мы сами начались. А для западной цивилизации это просто территория.
В католических интенциях Украина и Белоруссия проходили как partes infidelium – страны неверных. (из словаря: «figuratively, uncivilized or uncultured countries»). Т. е. уже тогда были рождены в лоне ватиканской Церкви эти ярлычные понятия: «цивилизованные» и «нецивилизованные» страны.
После того как Левобережная Украина соединилась с Россией, Правобережную Украину, как и Белоруссию, продолжали «оцивилизовывать» в Речи Посполитой.
Белорусский архиепископ той поры Георгий (Конисский) описывал, как:
«…Духовные и сильные мирскою властью гоняли православный народ, как овец, в костел или униатский храм. Во время самого чтения Евангелия входил в храм приказчик, бил народ плетью и гнал его, как скот из хлева… Детей били розгами пред глазами матерей, матерей – пред глазами детей… На моих глазах несколько раз секли девицу сперва розгами, потом шиповником, чтобы отреклась от веры, и – не отреклась. Женщину с грудным младенцем полгода держали в тюрьме, младенца она лишилась там же, а муж бит и замучен особо; ей самой жгли пальцы, чтоб отреклась нашей веры, и – не отреклась. Другая закована была в кузницу (железный ошейник) и удавлена».
Так мучительно исцелялись другие раны – нанесенные нашей общей цивилизации еще татаро-монгольским игом: разорительный татаро-монгольский рейд и его последствия способствовали нашему дистанцированию друг от друга. Но теперь разбитый на осколки народ снова склеивался. И с новой остротой вставал вопрос о нашей общей самоидентификации.
Кто мы? Огромная, растущая, успешная страна, чей корабль несется по истории со стремительно силой и скоростью. Зачем? И куда?
Мы народ, неспособный просто гордиться достижениями и победами своей цивилизации, если за этими достижениями нет каких-то предельных высших смыслов. А когда осознаешь эти смыслы, то и в достижениях умеешь видеть Крест и ответственность. Поэтому каждое такое достижение – что воссоединение с Малороссией в XVII веке, что воссоединение с Крымом в XXI, что многое-многое другое – заставляет нас ставить вопрос: для чего? Будто внутреннее ментальное чувство ответственности и непроговариваемое ощущение своей миссии заставляют не ликовать и пьянеть от успехов, а мучительно формулировать национальную идею, формулировать и спорить о ней.
Эта тяга нашего народа к складыванию идеологии или описанию русской идеи происходит не только от безразмерности нашей страны и ее великих и парадоксальных прорывов, которые сама природа человека стремится осознать. На самом деле поиск национальный идеи – это еще и напряженное всматривание народной души в Промысл Бога о России. Сейчас, в XVII веке, происходит первый из известных споров об этой идее.