Русская идея
Латиняне и грекофилы
После Смуты, отрезвления, укрепления и возвращения утраченных земель в стране происходит примерно то же, что произошло с Россией после крушения СССР и разрушительных 90-х: возрождение национального чувства на фоне отторжения полюбившихся прежде иноземных идей.
Тогда, в начале XVII века, западные веяния были настолько сильны, что ко второй половине его – опротивели. С ними началась борьба – иногда с перегибами, но это нам так кажется по меркам сегодняшнего времени. Например, у бояр отнимались образа с итальянской живописью. Патриарх Никон в сердцах изрезал у царского родственника боярина Романова на куски ливрею, сделанную для прислуги по западному крою.
С культурными поветриями и обычаями Запада боролись жестко. Примерно так же, как через несколько десятилетий Петр I будет, напротив, их насаждать. Ох уж эта наша пассионарная тяга к крайностям, пределам во всем!
Многих клириков возмущала новая иконопись на западный манер. Протопоп Аввакум (будущий лидер раскольников) писал про образ Христа на новых иконах:
«…лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не писано».
Так в России снова оживает никогда до конца не утихавший спор о путях, а главное – смыслах развития: о «русской идее» (тогда он еще так не формулируется).
Главные спорщики века – так называемые грекофилы и латиняне. Предтечи славянофилов и западников XIX века.
Еще в 40–50-е годы этого столетия при царском духовнике образовался «кружок ревнителей благочестия». Это и есть грекофилы. Они считали, что Церковь слишком отдалилась от греческого православия, что России надо вернуться ближе к родному ей греческому, византийскому благочестию. В этом они на самом деле не совпадали с будущими славянофилами. Потому что отрицали самостоятельный путь России в истории, рвали с идеей «Третьего Рима», предлагали быть ближе к Риму Второму. Идеолог грекофилов Епифаний Славинецкий называл Россию «богоизбранной невестой» и «Новым Израилем».
«Латинствующие» – это западники. Они утверждали, что наша духовная жизнь исчерпала себя. Вдохновлялись примером протестантского рационалистического Запада, требовали нового взгляда на все, в т. ч. и на Священное Писание.
Этот спор не был в то время праздным философствованием. Это была настоящая битва за массовое сознание, за влияние на умы, на самого царя. От выбора пути зависела судьба страны. Спор этот есть и теперь. Но верно ли выбирать между двумя этими путями в принципе?
Промысл дает России пройти и тем и другим путем. И сегодня мы можем увидеть результаты. Был ли хоть один из этих подражательных путей собственно путем России?
Латинствующие победят только в будущем, XVIII, веке. После Петровских реформ и дворцовых переворотов империя окажется в руках иностранцев, равнодушных к России, ее традициям, тем более – вере.
Ну а пока – время грекофилов. Они становятся самым влиятельным движением русской мысли, поддерживаются царской властью, претендуют на формулирование официальной идеологии Русской Церкви, если такая идеология вообще может быть.
Грекофилы мало того что зовут вернуться к греческим корням нашей традиции, но еще формулируют доктрину о России как главной защитнице мирового православия. Во многом это они, греко-филы, вдохнули в царя и патриарха Никона мысль освободить Царьград от магометан, водрузить снова Крест на святую Софию. Это была мысль о России как Вселенском православном царстве, в котором Русская Церковь должна занять главенствующее место, а страна – стать «новым Израилем». Никогда, наверно, ни до ни после в нашей истории национальное и религиозное чувства – а они у нас всегда связаны – не достигали таких сложных высот, не ставили мессианских задач такого масштаба. Было ли осуществимо задуманное? Дело не в этом. Дело в том, что само формулирование таких целей говорит о состоянии государственной и народной души этого периода.
Сам царь Алексей Михайлович был убежденным грекофилом. В переписке с восточными патриархами он вполне определенно высказывал цель привести русскую Церковь в полное единение с греческой. Там же видны политические взгляды царя, его самоосознание как наследника Византии, защитника всего православия, который, быть может, освободит христиан от турок и станет царем в Константинополе. С Востока поддерживали планы царя. Так, в 1649 году патриарх Паисий, приезжая в Москву, на приеме у царя прямо высказал пожелание, чтобы Алексей Михайлович стал царем в Константинополе:
«…да будешь Новый Моисей, да освободишь нас от пленения».
Положение греков в Османской империи этой поры было правда плачевным. И в идее царя, конечно, присутствовало еще чувство прямой христианской обязанности защитить угнетаемых, гонимых братьев.
Немецкий философ Шубарт только в XX веке сформулировал:
«Русские имеют самую глубокую и всеобъемлющую национальную идею – идею спасения человечества».
Сил бы, может, на этот своего рода «православный крестовый поход» и хватило. Но подход грекофилов и их последователей был такой: чтобы возглавить мировое православие, надо приблизиться к нему. А наша Церковь слишком-де удалилась от греческих традиций. Так была спровоцирована церковная реформа 1653–1667 годов. Началось согласование наших книг с греческими.
Русская Церковь стремительно «огречивается»: Патриарх переодевает духовенство в греческое платье. Правда, позднего образца – того, что греки стали носить уже после османского пленения. Так в русской Церкви появляются, например, камилавки – греческие духовные лица начали носить их при турках, сама форма восходит к турецкой феске, – и рясу с широкими рукавами, также отражающую турецкий стиль одежды. Вслед за греческим духовенством русские священнослужители и монахи начинают носить длинные волосы – греки их стали носить тоже только при турках, потому что длинные волосы в Османской империи были знаком светской, а не духовной власти. А при турках духовенство оказалось облечено и светской властью – империя наложила на них административную ответственность.
Следы этих больших перемен и великого духовного настроения эпохи остались на нашей земле и теперь.
Афон и Иерусалим на Русской земле
Чудотворная Иверская икона Божией Матери – главная святыня Афонской горы. По преданию, когда икона сама исчезнет отсюда, значит, пришло время и инокам бежать, покидать гору. Наступают последние времена. Иверская икона, написанная рукой евангелиста Луки, оказалась одной из жертв последней византийской ереси – иконоборчества. Иконы тогда принимали за идолы, велели выбрасывать их из домов. В доме одной женщины в Никее воин ударил по этой иконе копьем, из нее полилась кровь. Щербинка видна и теперь. Было это в IX веке. Женщина, спасая святыню от поругания, положила ее на воды Средиземноморья. Спустя два века святыня явилась в огненном столбе у берегов грузинского Афонского монастыря. Святой инок, подвизавшийся там, Гавриил, пешком пошел по воде и принес икону в монастырь.
У кромки прибоя подле Иверского монастыря в том месте, где Гавриил выносил икону на сушу, забил источник чистейшей родниковой воды. Буквально в паре метров от моря бьет этот родник и теперь.
Утром икона была обнаружена над воротами обители. Предание сообщает, что так повторилось несколько раз, поэтому икону оставили у ворот и назвали «Вратарницей», или «Привратницей», а от имени обители – «Иверской».
В России к Иверской Богоматери относились с неслыханным благоговением. Афон к этому, XVII, веку, оставался уже последним осколком бывшей Византийской империи. Чтобы восстановить и как-то материализовать эту преемственность России и Византии, в 1648 году в Россию приносят список с Иверской иконы. Ее переписывали для нас монахи – в красках была тогда и святая вода, и даже частицы мощей.
Ее принесение в Москву стало колоссальным праздником и лучшим знаком преемственности нашей связи со Вторым Римом, к которому мы теперь тянулись.
Так завязалась особая таинственная связь Иверской иконы и судьбы нашей страны. От Иверской часовни на Красной площади начинаются все русские дороги.
Последний самый известный список с Иверской иконы Богородицы – это т. н. монреальская Иверская икона, написанная в 1981 году на Афоне греческим монахом Хризостомом. Икона непрерывно мироточила в течение 15 лет. Ее хранитель, чилийский иконописец Иосиф Муньос, связывал мироточение иконы с будущим воскресением православной России. В 1997 году Иосиф был убит, икона украдена. Россия воскресла.
Могила Иосифа Муньоса находится в Джорданвильском православном монастыре в Америке. Говорят, что во время похорон, несмотря на следы пыток на теле, от него стояло благоухание (хотя уже пошел девятый день). А спустя короткое время после погребения на могиле сами собой зажглись две свечи и горели невероятно долго.
После того как в Россию пришла главная Афонская святыня, здесь нужен был теперь и свой Афон. Валаам, который северным Афоном по сути уже и был, находился под шведами и в полном разорении. Патриарх Никон выбирает место поближе к Москве. На Валдайском озере он основывает Валдайский Иверский монастырь. Любимое детище пассионарного Патриарха. Монастырь предполагалось строить на афонский манер. Даже облачение монахов должно было быть как у греков. Валдайское озеро было прозвано Святым, соседнее село – переименовано в Богородицкое. Построили все стремительно, года за четыре. Уже в 1656 году перенесли список чудотворной иконы сюда, на Валдай. Он и стал ей домом.
Представление о России как о новой Святой земле реализуется в строительстве здесь Нового Иерусалима (Новоиерусалимский монастырь восстановлен сейчас). Последний самый амбициозный проект Патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. Идея – на одном фрагменте земли воссоздать все святыни Святой Земли… Хорошую округу надо было выпросить у прежних владельцев – Патриарх сделал это через царя. Прежние наименования изменили на новые, взятые из евангельских текстов. Холм, на котором строился монастырь, прозвали Сион. Восточнее насыпали Елеонский холм и поставили Елеонскую часовню. Есть здесь еще холм Фавор. Реку Истру переименовали в Иордан. Здесь был свой Гефсиманский сад и даже своя Вифания – небольшой женский монастырь, названный по городу, упомянутому в Новом Завете. Главный собор монастыря – Воскресенский – копия иерусалимского храма Гроба Господня. Его крыша-ротонда завершалась грандиозным шатром, что в то время было большой архитектурной дерзостью.
Название Новый Иерусалим дал месту сам царь, когда присутствовал на освящении первого храма здесь в 1657 году. Патриарх обожал новоиерусалимскую стройку. Трудился здесь наравне с рабочими: копал пруды, разводил рыбу, строил мельницы, разбивал огороды и плодовые сады.
Алтарь главного собора имел пять отделений с пятью престолами для всех пяти вселенских патриархов. Средний престол Никон предназначал для себя как наиболее авторитетного. Россия тогда была единственным свободным православным государством на планете. И единственным – таким сильным.
Можно ли считать Новый Иерусалим воплощением осознания русской святой миссии? Живым возрождением Китеж-града – святого русского города-рая на Земле?
Спустя века писатель Иван Шмелев сформулирует:
«Миссия, миссия России! Вот она, миссия – Бога найти Живого, всю жизнь Богом наполнить, Бога показать родине и миру. Иначе – смерть. Во имя сего – стоит дерзать, дерзать!»
Вот и дерзали! Но как этот вселенский идейный проект, символом которого стал Новый Иерусалим, надорвал страну? Как этот восхитительный монастырь станет и символом будущего раскола в России? Почему через короткое время после начала строительства друг царя Патриарх Никон будет низвержен, а после здесь и погребен?
Как вышло, что великая цель и путь к ней, частью которого было и исправление ошибок в богослужебных книгах и церковных обрядах, привели к грандиозному расколу и чуть не ввергли страну в чудовищную религиозную войну? Как стремление отождествить русскую и греческую Церкви породит раскол в самой России?
Религиозную трагедию, которая загубит все планы на освобождение Царьграда и лучшие порывы этой поры национального возрождения и самосознания.