– Но прибудет еще больше жнецов, – продолжила я. До сих пор помню обещание, высеченное над входом в катакомбы Лондона: «Анку не уйдет с пустыми руками». Айви не уйдет, пока не получит то, чего хочет. – Если он имеет власть над морями, то может помешать Айви добраться до наших берегов.
Цукуёми медленно качнул головой, не отрывая взгляда от фрески, будто что-то за ней видел.
– Он может сделать многое, но вряд ли пойдет на это. Есть определенные причины, по которым наш отец попросил меня помочь тебе, а не Сусаноо или Аматэрасу.
– Какие, например?
Цукуёми наконец оторвал взгляд от стены. Сияние лунного света вокруг него стало тусклее, как и блеск в его глазах.
– Они не занимаются… благотворительностью, – сказал он.
Я подняла брови.
– Поэтому ты помогаешь мне? – спросила я прямо. – Это благотворительность?
Он покачал головой:
– Это мой долг.
– Но не их?
– Но не их… – Цукуёми покачал головой. – Я не думаю, что Сусаноо будет тебе так полезен, как ты себе представляешь.
Он с беспокойством взглянул направо, на другую фреску с Сусаноо. Я проследила за его взглядом. На картине были изображены ухмыляющийся бог моря над разорванным надвое трупом лошади посреди темного, пустого мира и богиня Солнца, съежившаяся в пещере на заднем плане. На следующей панели на месте полей золотой пшеницы виднелись зловещие колючие серые стебли – все посевы в мире погибли от мрака и холода. Тиё рассказывала мне, что однажды Сусаноо так напугал солнце, что оно спряталось, обрекая мир на вечную ночь.
– Но что еще мне остается? – спросила я, обмякая на полу. – Я должна что-то сделать. Айви будет здесь через четыре дня.
Цукуёми смотрел себе под ноги. Его глаза бегали из стороны в сторону, словно он обдумывал, как ответить.
– Я могу отвести тебя к нему, – сказал он наконец. – Но не могу предсказать его ответ.
Я кивнула, поднимаясь на ноги.
– Он – такая же часть этой страны, как и мы. Если он готов отдать Японию жнецам, то пусть скажет мне это в лицо.
Глава 6
Мы вновь отправились на берега Идзумо, но на этот раз не стали заходить в город. Цукуёми привел меня в укромное место на пляже. Мы сбросили обувь на белый песок и зашли в холодную воду.
Город идеально подходил для того, чтобы сквозь человеческое море войти в царство богов, где под самыми темными водами скрывался Сусаноо. Однако ничто на берегах Идзумо не намекало на божественное присутствие. Воды были неподвижны и гладки, сливались с далеким горизонтом в дымке тумана. На мокром песке не было никаких следов, кроме наших: все признаки жизни были смыты приливом.
– Мой брат живет во тьме, как и ты, – сказал Цукуёми. – Нам придется плыть в самую глубину океана.
Он вытащил из рукава тонкую пеньковую веревку с крошечными кисточками и обвязал один конец вокруг своего запястья.
– Что это? – спросила я.
– Это симэнава[5], – ответил Цукуёми. – Она ограждает священное место и отгоняет зло. Тот, кто пожелает навредить нам, не сможет разорвать ее, поэтому у океана не получится нас разлучить.
– Думаешь, Сусаноо попытается нам навредить?
Избегая моего взгляда, Цукуёми жестом попросил меня вытянуть руку. Он молча завязал веревку на моем запястье и затянул узел – веревка впилась мне в кожу. Я посмотрела на темную, зловеще неподвижную воду под ногами и засомневалась, была ли идея встретиться с Сусаноо удачной.
– Рэн, – сказал Цукуёми, не сводя глаз с симэнавы, – помнишь, я говорил тебе, что родился из глаза моего отца, когда он омыл его после побега из Ёми?
– Да, я читала «Кодзики», – ответила я.
– Создавая Сусаноо, наш отец совершил ошибку, – сказал он.
Я замерла.
– Какую ошибку?
– К нему прилипла Смерть из твоего царства, – Цукуёми не отводил взгляда от веревки. – Глаза моего отца были чисты, когда он вышел из Ёми, поэтому мы с сестрой не пострадали, но Сусаноо родился, покрытый тьмой Ёми.
Я моргнула, ожидая продолжения, но Цукуёми лишь уставился на меня, будто предполагал, что я закричу, или заплачу, или устрою еще одно землетрясение.
– И всё? – спросила я. – Тьма Ёми пропитала меня насквозь. Вряд ли это может меня напугать.
Цукуёми сжал губы в тонкую линию. Он смотрел куда-то мимо меня, словно тщательно взвешивал следующие слова.
– Сусаноо ведет себя не так, как положено божествам, – произнес он наконец.
– Тогда, похоже, мы поладим.
Цукуёми вздохнул.
– Я просто прошу тебя выражаться осторожнее, – сказал он. – Сусаноо может быть довольно непредсказуемым, а я не хочу, чтобы ты пострадала.
Странная искренность этой фразы заставила меня покраснеть. Я отвела взгляд, теребя распустившийся край веревки на запястье.
– Разве твоему отцу не должно быть безразлично, пострадаю ли я? – спросила я, но слова прозвучали резче, чем мне хотелось. – До тех пор, пока я не сдохну от рук чужеземцев, всё в порядке, разве нет?
Цукуёми ничего не ответил, просто потянул за веревку и шагнул в океан.
– Идем, – сказал он.
Затем отвернулся и погрузился в холодную темную воду, увлекая меня за собой.
Я зашла в океан, такой же ледяной, как моя кровь. Вода скользила между пальцев, и мне показалось, что я не плыву, а летаю в невесомости. Цукуёми с головой ушел под воду, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.
Мимо нас не проплыла ни одна рыба, рядом не покачивалась ни одна водоросль, а по песку не сновал ни один краб. Океан был таким же темным и бесплодным, как Ёми, – ровная песчаная плоскость, внезапно обрывающаяся невидимой бездной.
Пока я осматривала бесконечную пустоту, Цукуёми погружался все ниже, утягивая меня за собой. Я почти не видела солнечного света. Казалось, будто океан затянул нас гораздо глубже, чем мы предполагали, захлопнул за нами дверь и крепко ее запер.
Тупая боль в глазах напомнила о давлении. Внезапно вода стала еще холоднее, темнота поглотила последний далекий солнечный луч. А затем океан наконец наполнился жизнью.
Мимо проплывали рыбы, сливающиеся с черными водами, в которых были видны только их белые глаза, парившие в пустоте, точно созвездия. Морские водоросли – мертвые и серые – качались на волнах, готовые рассыпаться на части. Нас обступали кораллы цвета пепла – окаменелые деревья в мрачной безмолвной чаще.
В миг, когда мы коснулись дна, песок обволок наши ноги, удерживая на месте. Я попыталась высвободить ступни, но песок сковал их, царапая песчинками мою кожу.
– Он близко, – сказал Цукуёми, и его слова казались далекими, но в то же время звучали отчетливо сквозь толщу воды.
Затем со всех сторон раздался голос – он шел от ломких водорослей, от тысяч глаз, вращающихся вокруг нас, от мерцающих проблесков солнечного света высоко над нами, похожими на далекий сон.
– Зачем вы явились сюда? – спросил он.
Звук резонировал, отражаясь от песка, отдавался дрожью в моих костях. Я оглянулась, отчаянно желая увидеть лицо обладателя столь мощного голоса.
– Брат, это я, – отозвался Цукуёми.
– У меня много братьев, – ответил голос, – и не всем здесь рады.
– Тогда выйди и взгляни на меня своими глазами, – предложил Цукуёми, скрестив руки на груди.
На какое-то время воцарилось безмолвие. Водоросли замерли, перестав раскачиваться. Мягкие волны застыли. А потом из-за коралла вышла высокая фигура.
Как и Цукуёми, Сусаноо тоже напоминал Хиро, но был гораздо холоднее.
В его глазах словно собралась вся тьма Ёми, но так казалось не из-за их цвета, а из-за глубины – при взгляде в них возникало ощущение, будто падаешь в бездну. Лицо серое и узкое, под глазами и на щеках пролегли тени, губы – безжизненно синие. Он был выше братьев, очень худой, одет в белое кимоно, которое ритмично вздымалось, будто под ним билось сердце самого океана, тяжелая ткань рукавов пульсировала, как пара крыльев, жаждущих полета.
Он встретился со мной взглядом – и мои кости сковало холодом.
– Сусаноо, это Рэн, богиня… – начал было Цукуёми.
– Я знаю, кто она, – оборвал его Сусаноо, не сводя с меня глаз. – Ты уже забыла Хируко, я смотрю? Признаю, Цукуёми получше, но ненамного.
Я сжала кулаки и дернула ногами, пытаясь высвободиться из песчаных оков, но не могла сдвинуться с места.
– Его звали Хиро, – выдавила я.
– Мы здесь не поэтому, – продолжил Цукуёми, покосившись на меня.
– Тогда скажи, чего вы хотите, – отозвался Сусаноо. – Я спрашиваю уже во второй раз. Третьего раза не будет.
– Ты впустил в Японию жнецов, – сказала я. Я не собиралась бросаться обвинениями, но что-то в его резком тоне заставило и меня стать жестче, чтобы показать ему, что он не смеет предъявлять требования богине. Цукуёми окинул меня испепеляющим взглядом, полным разочарования.
– Да, я пропустил в наши воды корабль с чужеземцами, – ответил Сусаноо, поднимая брови. – Япония больше не закрытая страна, поэтому я должен дозволять торговлю. Ты просидела под землей, как картошка, так много времени, что ничего не знаешь о политике нашей страны?
– Жнецы не имеют никакого отношения к политике Японии! – воскликнула я.
Цукуёми переводил взгляд с меня на брата, будто в любой момент ожидал взрыва бомбы. Энергия Смерти вокруг нас уже выкрасила воду в черный, сделав ее горькой и острой, словно иголки.
– Богиня жнецов идет за мной, – продолжила я. – Я хочу, чтобы ты помешал ей ступить на берег.
Сусаноо хмыкнул, откинулся на спинку кораллового ложа и скрестил руки на груди.
– Это твоя проблема, а не моя, – сказал он. – Жнецов сюда привела ты – сама с ними и расправляйся.
У меня зачесались кулаки: хотелось стереть с его лица все самодовольство.
– Брат, – вмешался Цукуёми, – жнецы пришли сюда не из-за одной Рэн. Они навредят не только шинигами, но и людям.
Сусаноо повернулся к Цукуёми и направил в его сторону поток воды, тот пошатнулся и заслонился руками. Кристаллы соли оставляли на его предплечьях крошечные царапины.