Я подняла руку – и мои тени, скользнув по полу, захлопнули двери.
Он обернулся.
– По-твоему, я оставил тебя в живых для того, чтобы теперь ты держала меня здесь, внизу, взаперти? – возмутился Нивен, ударяя по двери кулаком.
– Нет, – ответила я, дрожа всем телом. – Наверху меня ищут жнецы. Они могут схватить тебя и использовать как приманку.
– Значит, мы станем твоими пленниками? – спросил он, и его лицо покраснело от гнева, а на шее вздулись вены. Ёкай вздрогнула от того, как крепко он сжал ее руку, но промолчала.
– Нивен, они убьют тебя! – крикнула я, и от внезапно громкого звука моего голоса он отшатнулся от двери. На мгновение гнев исчез с его лица. Я отвернулась раньше, чем он приблизился.
– Мы находились во тьме веками, – заговорил Нивен более мягким голосом. – Больше я не намерен в ней оставаться.
Я повернулась к Тамамо-но Маэ, которая до сих пор не произнесла ни слова. Она не выглядела злой, как Нивен, но ее круглые глаза смотрели на меня так безучастно, словно я была лишь движущейся картинкой. Казалось, ее на самом деле даже не было в этой комнате – будто она наблюдала за мной из другого мира.
– Я выведу тебя на солнечный свет, – пообещала я, отрывая взгляд от ёкая. – И пойду с тобой – на случай, если появятся жнецы. Но сейчас в человеческом мире ночь. Нивен, пожалуйста, останься здесь. Только сегодня.
Мы смотрели друг на друга через всю комнату – два незнакомца, пытающихся понять друг друга. Наконец Нивен кивнул.
– Тиё! – Я повернулась к служанке, потому что смотреть на нее было проще, чем на брата. Она мгновенно очутилась рядом со мной. – Покажи им комнаты для гостей. Позаботься о том, чтобы они получили все, что попросят.
Тиё поклонилась сначала мне, потом Нивену и ёкаю.
– Следуйте за мной, – сказала она.
Я не смотрела, как они уходят, лишь слышала, как их шаги в коридоре становятся все тише и как к ним добавляются шаги слуг.
Цукуёми приблизился ко мне, но я все еще смотрела в пол.
– Прошу тебя, уходи, – сказала я. У меня сейчас не было сил что-либо ему объяснять или выслушивать его непрошеные мысли.
Но вместо слов он поднял катану Идзанами, вытер ее безупречно белым рукавом своего кимоно, так что тот почернел, а затем повесил обратно над троном. Он поднял что-то еще, тоже вытер, затем опустился передо мной на колени и раскрыл ладонь.
На ней лежали часы Нивена, сияющие ослепительным серебром, как и прежде.
Я потянулась, чтобы забрать их. Его пальцы, коснувшиеся моих, были поразительно теплыми. Я прижала часы к груди.
Цукуёми поднялся на ноги, предлагая мне руку.
– Богини не стоят на коленях в лужах непроглядной тьмы, – заметил он. Но, в отличие от того раза, когда впервые пришел в мой дворец, он говорил не снисходительно: теперь в его тоне звучала нежность.
– Богини не делают многое из того, что делала я.
– Тебя это удивит, – продолжил он, – но стоять здесь на коленях ниже твоего достоинства.
Я не до конца верила его словам, но все равно позволила ему помочь мне подняться. Чувствовал ли Цукуёми что-либо подобное, когда сестра сбросила его на Землю? Я с легкостью могла представить, как меня срывают с неба и швыряют вниз, точно падающую звезду, как моя плоть сгорает в атмосфере, а кости при ударе обращаются в пыль.
– Что ты сделал? – спросила я.
Цукуёми выдержал паузу, но по выражению его лица я догадалась: он понял, что я имею в виду.
– Я ничего не мог с этим поделать, – признался он. – Я вернулся на луну, потому что я есть тот, кто я есть, и должен делать то, чего от меня требует мир. – Его тон был идеально ровным – я поняла: все это напускное.
Но он был прав. Мир и от меня требовал многого.
Я оставила Цукуёми и вернулась в свою комнату, где могла погоревать наедине, чувствуя себя так, будто мир разбился на тысячи острых осколков.
Через час я постучала в дверь спальни Нивена. Мне казалось странным стучаться в своем дворце, ведь я всегда могла ворваться в любую комнату и потребовать, чтобы тот, кто находится в ней, покинул ее.
Открыла мне Тамамо-но Маэ, а не Нивен.
В ее круглых черных глазах, похожих на две чернильные лужи, повисло мое отражение. В последний раз я видела ее ребенком, сейчас же она казалась примерно моего возраста. Она абсолютно не напоминала давшую ей имя ряску[6] – больше была похожа на хризантемы, росшие вокруг дворцового озера: царственные и изысканные, совершенные в своей симметрии. Ее лицо было способно развязывать войны и ставить на колени великие королевства.
– Спасибо, что разрешила нам остаться здесь, – поблагодарила она. Ее слова звучали как стихи. Наверняка никто никогда не говорил по-японски столь сладко.
– Где мой брат? – спросила я, проигнорировав ее слова.
– В ванной, – ответила она, кивая на комнату позади себя. – Он пропустил меня вперед.
– Разве Тиё не предоставила вам раздельные комнаты? – спросила я, стиснув зубы.
– Предоставила, – ответила ёкай. – Но Нивен предположил, что ты можешь убить меня, если я надолго останусь одна.
Я вздохнула, прижав руку ко лбу.
– Я не собираюсь убивать тебя, ёкай.
Нивен уже ненавидит меня, и, причинив вред его единственной спутнице, я ничем себе не помогу. К тому же если она желала ему зла, то за столетие в непроглядной тьме у нее было достаточно времени, чтобы убить его и обвинить в этом чудовищ.
– Знаю, – сказала она, пожимая плечами. – Но мальчишки не всегда умны. – В этом я была с ней согласна. Я вспомнила о Цукуёми, все еще бродящем где-то во дворце. – Я также хотела поблагодарить тебя за то, что ты забрала меня из моей деревни, – продолжала она.
На коже выступил холодный пот.
– Что?
– Когда я была ребенком, – пояснила она. – Я помню, что меня собирались продать якудза, но ты придумала, как вызволить меня.
– Ты это помнишь? – спросила я, поморщившись при воспоминании о том, как Хиро проткнул катаной ее бабушку. – Почему ты благодаришь меня, а не злишься за то, что я бросила тебя в непроглядную тьму?
– Потому что знаю: ты не хотела, чтобы мы туда отправились, – произнесла она так легко, будто столетия во мраке для нее действительно ничего не значили. – Кроме того, ёкаи способны читать сердца людей. Я знаю твое, Рэн.
Я с трудом поборола желание отстраниться. Как ёкай могла знать, что у меня на сердце, если это неведомо мне самой?
– Ты меня не обманешь, – произнесла я наконец. – Я знаю, кто ты и что ты сделала.
Я ждала, что она разозлится на меня, что у нее на макушке прорежутся лисьи уши, из десен выскочат клыки и она вопьется мне в горло. Но ее губы лишь сжались в кривую линию, а плечи опустились, как лепестки поникшего без солнца цветка.
– Во всех моих прошлых жизнях меня воспитывали как приз, как шлюху или как оружие, – призналась она. – Никто никогда не заботился обо мне. Я не видела в их жестоких сердцах искренности. Но впервые за тысячи лет я встретила того, кому от меня ничего не нужно. – Она замолчала, через плечо бросила взгляд в сторону ванной и понизила голос. – Я не могу изменить то, что уже совершила, – продолжила она, – но в этой жизни я иная. Той ненависти негде пустить корни. От Нивена я видела лишь доброту – и ничего больше.
Я сощурилась, но ёкай просто стояла, словно раненый щенок, и ее круглые глаза были до странности печальными. Конечно, все это могли быть чары, но если чья-то любовь и могла смягчить даже самого жестокого человека, то это любовь Нивена.
Прежде чем я успела ответить, из ванной вышел Нивен: с мокрыми волосами, одетый в белое кимоно – такое же, как у Тамамо-но Маэ. Я снова поразилась тому, насколько он стал выше, но он все еще был очень худым, как будто время тянуло его только вверх; его светлые волосы отросли и спадали на глаза. Теперь он вполне мог сойти за моего старшего брата. И хотя черты его лица остались прежними, выражение глаз изменилось: былые искренность и невинность исчезли.
– Микудзумэ, – произнес он, прищурившись. Это имя дала Тамамо-но Маэ ее бабушка, и Нивен называл ее только так, вероятно, считая, что это слово не несет с собой ее вины за разрушение многочисленных королевств. – Что происходит?
– Пойду прогуляюсь, – сообщила ёкай. – Хочу увидеть фрески. – Она молча проскользнула мимо меня и босиком устремилась прочь по коридору.
Внезапный уход лисицы заставил Нивена моргнуть, и его взгляд переметнулся ко мне. Он прищурился, вероятно, из-за плохого зрения, а я продолжала чувствовать себя неуютно, когда он смотрел на меня. Надо попросить Тиё достать ему новые очки.
– Я чувствую твое осуждение даже при том, что плохо вижу твое лицо, – сказал он, отворачиваясь и хватая полотенце. – Для меня она еще дитя, Рэн, даже если уже не похожа на ребенка. Она мне как сестра.
«У тебя уже есть сестра», – подумала я. Но я промолчала – только переступила порог и захлопнула за собой дверь. Вынула из кимоно часы Нивена и положила их на столик у двери.
– Твои часы, – тихо сказала я, неуверенная, разглядит ли он их без очков. Он что-то промычал в знак благодарности, но не обернулся. – Я пришла рассказать тебе о жнецах, – сказала я. Было намного легче притвориться, что мы встретились посовещаться или обсудить дела, потому что для Нивена я теперь была не сестрой, а лишь хозяйкой дворца. – Некоторые из них уже прибыли в Японию и убили моих шинигами. Я заручилась помощью бога бурь и морей, но сначала мне нужно выполнить его просьбу.
– Ага, – отозвался Нивен, все еще стоя спиной ко мне и вытирая волосы полотенцем.
Я сделала шажок вглубь комнаты, но тут же остановилась, передумав.
– Возможно, у меня не будет времени возвращаться сюда каждую ночь, – рассуждала я дальше.
– Ладно, – отозвался Нивен.
– Мне нужно знать, что ты собираешься делать.
Нивен наконец обернулся и замер.
– Что?
– Я хочу, чтобы ты был в безопасности, – пояснила я. – Можешь остаться здесь, в Ёми, с моей охраной, а можешь отправиться со мной и Цукуёми, чтобы мы могли присматривать за тобой и защищать. – Я эгоистично надеялась, что он выберет второй вариант. Я не доверяла своим теневым стражам, которые однажды уже бросили его в непроглядную тьму. Единственной, кто мог защитить его и кто готов был отдать за него жизнь, была я. Кроме того, я не хотела, чтобы он снова покинул меня, даже если это означало, что мы оба окажемся в опасности. Ничего не изменилось – я по-прежнему была эгоисткой: желала, чтобы Нивен остался со мной любой ценой. Мысль о том, что он ускользнет, пока меня нет, была невыносима.