– Как бы я это сделал, если она сбросила меня с неба? – прошептал он.
– Но это было тысячи лет назад! – воскликнула я. – И ты никогда…
– Рэн, – холод в его голосе заставил меня умолкнуть, – наши пути лишь ненадолго пересекаются во время солнечных затмений. Времени на объяснения у меня недостаточно, да и никакие слова не вернут нашу сестру к жизни.
– Но я могу…
– Она тебе не поверит, – возразил Цукуёми тихим голосом. – Лишь решит, что я обманул тебя, и еще больше разозлится.
Я хотела поспорить, но на этот раз лицо Цукуёми скривилось, как будто он был искренне огорчен, а не просто недоволен. Я захлопнула рот, и мы продолжили молча идти по тропе.
Мы поднимались все выше по склону горы, воздух становился все более разреженным. Вдруг тропа под нами задрожала, словно пробуждаясь от долгого сна. Вниз посыпались мелкие камешки, поднимая клубы пыли вокруг наших ног.
– Это землетрясение? – спросил Нивен.
Ёкай подошла к краю обрыва и принюхалась.
– Не думаю.
– Значит, ты еще и землетрясения умеешь определять? – спросила я. Я искренне хотела услышать ответ, но взгляд, брошенный на меня Нивеном, говорил о том, что мой вопрос прозвучал агрессивнее, чем мне хотелось.
– Есть неофициальные свидетельства того, что животные ощущают беспокойство перед стихийными бедствиями, – сказал Цукуёми. – Ёкай, ты чувствуешь необъяснимое желание сбежать? Или зарыться в землю?
– Она не животное, – прошипел Нивен сквозь стиснутые зубы.
– Ну, технически животное, – возразила лисица, пожав плечами. – Но нет, ничего подобного.
Я оглянулась на Цукуёми и вздрогнула от того, как близко он оказался – будто думал, что каким-то образом сможет защитить меня от лавины своим телом, крепким, точно стручковые бобы. Я отступила от него.
– Вы это чувствуете? – спросила ёкай, склонив голову набок.
Мы молчали. Грохот под нами сменился голодным бульканьем, листья на деревьях затрепетали, земля задрожала.
Она сделала шаг к обрыву.
– Звучит почти как…
Гора внезапно разверзлась, и на нас градом обрушились брызги грязи и град камней. Первым, что я увидела, были глаза – десять футов в высоту, обжигающе-золотые, состоящие из тысячи соединенных призм, словно пчелиные соты. За ними я заметила два широких уса, хлыстами рассекающих воздух, врезающихся в деревья и опрокидывающих их так легко, будто это были чайные чашки.
Зверь распахнул пасть, обнажив три ряда игольчатых зубов и крючковатых клыков, и выдохнул струю раскаленного воздуха, пахнущего сырой землей и костями. Он издал звук, похожий на скрежет старого механизма, и бросился вперед.
Я схватила Нивена за руку и дернула его на себя, из-за чего мы вдвоем покатились вниз по склону и врезались в вырванное с корнем дерево. Цукуёми нырнул в том же направлении, легко перекатился и вскочил на ноги.
Но ёкай не сдвинулась с места.
Зверь метнулся вперед и проглотил Тамамо-но Маэ целиком.
Глава 10
Когда Нивен закричал, я остановила время. Его крик оборвался, оставив меня смотреть на вырвавшегося из-под земли зверя.
Он был цвета глубокой подземной почвы – влажной, черно-коричневой, в которой хоронят тела. Его панцирь был гладким, как мрамор, а под ним в разные стороны расходились тысячи крохотных извилистых ножек.
«Сороконожка», – поняла я. Горы часто населяли ёкаи, называемые «омукадэ», – гигантские сколопендры, жаждущие крови. Хотя человекоподобные ёкаи уважали меня гораздо больше, чем Идзанами, просто за то, что я оставила их в покое, объяснить смену власти ёкаям-животным или ёкаям-насекомым было невозможно.
Я дотронулась до шей Нивена и Цукуёми и втянула их в остановленное время.
Цукуёми уставился на застывшую сцену широко раскрытыми глазами. Замороженное время было похоже на застекленный музей, где в действительности не существует никого, кроме вас. Того, кто привык пребывать в естественной временной шкале, это чувство сильно дезориентировало.
Нивен вскочил на ноги и бросился к чудищу, выкрикивая имя ёкая. Я метнулась вперед и схватила его за воротник прежде, чем он успел дотянуться до сороконожки.
– Не трогай ее! – воскликнула я. – Ты затянешь ее в замороженное время!
Он вывернулся из моей хватки, но, к счастью, остановился. Его лицо сморщилось. Любой из нас, выпав из естественного течения времени, мог разбудить прикосновением кого-то еще, так что вставшая перед нами задача подразумевала не просто убийство сороконожки и вызволение ёкая из ее пасти.
– Микудзумэ…
– С ней все в порядке, – сказала я. – Она прожила тысячи лет. Ее не убьет какое-то насекомое. – Я не знала, правда ли это, но мне не хотелось, чтобы Нивен грустил.
– Кроме того, она буддистка, – добавил Цукуёми. – Если ее проткнут зубы чудища или растворит желудочная кислота, то она просто перевоплотится где-нибудь еще в Японии.
Я удержала Нивена, чтобы он не бросился на Цукуёми.
– Ты не помогаешь, – упрекнула я бога Луны.
– Я думал, это может его успокоить, – сказал он, пожимая плечами.
Нивен сбросил мою руку.
– Я мог бы помочь ей! – воскликнул он. – Ты помешала мне!
– Ты не такой сильный, как этот ёкай, – заметила я, скрестив руки на груди. Вероятно, я спасла ему жизнь или, по крайней мере, избавила от неприятной нужды отращивать конечность, но благодарности за то, о чем он меня не просил, я не ждала. Если я не верну ему Тамамо-но Маэ, он ни за что меня не простит.
Он взвыл от раздражения и пнул расколовшееся пополам упавшее дерево.
– И что теперь? – спросил он. – Если мы не можем коснуться чудища, не разбудив его, как нам спасти ее?
Я обошла Нивена и остановилась в нескольких шагах от ёкая. Выхватила катану и нанесла ему пробный удар. По поверхности панциря пробежала трещина, и из нее, выжигая траву, хлынула дымящаяся черная жидкость. Когда запах обжег мне глаза, я отшатнулась, прикрыв лицо рукавом. Кажется, вернуть Тамамо-но Маэ будет не так просто – если только я не хочу, чтобы моя плоть сгорела до костей. Я призвала свои тени, но они лишь развевались вокруг меня, как шелковые ленты, нежно лаская морду омукадэ, – так высоко в горах, рядом с Солнечным дворцом, теней или тьмы, которую я могла контролировать, было слишком мало.
– Думаю, что ёкай еще где-то близко к пасти, – наконец произнес Цукуёми. – Возможно, нам удастся вырезать ее оттуда, а не пытаться убить чудище.
Услышав предложение Цукуёми, Нивен бросился к омукадэ. Оказавшись лицом к лицу с гигантским насекомым, я отчаянно пыталась сохранять невозмутимость. Призматические глаза тысячекратно отражали мой золотой силуэт, рот был шире, чем двустворчатые двери моего дворца, морда покрыта тонкими черными волосками.
«Насекомые – не самые страшные существа из всех, что ты видела, просто это немного больше обычного», – успокаивала я себя, сжимая вспотевшими ладонями катану. Я вонзила лезвие чудищу в пасть, легко разрубив плоть над губой, но затем катана звякнула о твердую поверхность – и глубже не вошла.
– Наверное, это зубы, – предположил Цукуёми, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть ёкая, как будто видел подобных насекомых каждый день и они были не примечательнее муравьев или белок.
– Может ли его разморозить прикосновение к зубам? – спросил Нивен. – Я оглянулась. Он стоял в грязи на коленях, казалось, его сейчас стошнит. – Может быть, мы сумеем разжать ему пасть? – предположил он.
При мысли о том, что нам придется войти во влажную пещеру рта ёкая, я содрогнулась.
– Возможно, – ответила я. – Нам всегда говорили, что сквозь измерения времени проводит кожа. Но волосы не пробуждают людей – вдруг и с зубами точно так же.
– У этого существа нет кожи, – заметил Цукуёми. – Что вам рассказывали про панцири?
– Ничего, потому что в Англии нет гигантских сороконожек, – ответил Нивен, бросив на Цукуёми измученный взгляд. Он встал и протянул мне руку: на мгновение я подумала, что он хочет помочь мне подняться на ноги.
– Дай мне свой кинжал, – потребовал он с суровым выражением лица.
Я вытащила из рукава один из своих клинков и вложила в его ладонь.
Даже не поколебавшись, он склонился перед пастью ёкая и с влажным хлюпаньем вонзил мой кинжал в губу насекомого и отвел им плоть в сторону. Мне вспомнился юный Нивен, который боялся пауков размером с ноготь.
– Значит, мы займемся его расчленением, – решил Цукуёми, протягивая мне руку. – Я тоже хочу в этом поучаствовать.
Я вздохнула и вложила в его руку второй кинжал.
– Не прикасайся к омукадэ голой кожей, – предостерегла я.
– Это я уже понял, – произнес он с раздражающим спокойствием и вонзил кинжал левее рта существа. Плоть ёкая начала постепенно отваливаться, обнажая пожелтевшие зубы – как будто сороконожка ухмылялась нам. Я опустилась перед ней на колени, нерешительно протягивая руку.
– А что ты будешь делать, если она очнется? – спросил Цукуёми, и моя рука застыла в нескольких дюймах от зубов. – Вдруг прикосновение к зубам все же разбудит ее и тебя она тоже проглотит?
– Тогда мы снова остановим время, – предложил Нивен.
– Чтобы внутри нее оказалось двое вместо одного? И что потом? Дотронемся до зубов и снова ее разбудим?
Я вздохнула, рассматривая морду существа в поисках слабого места. Я хорошо изучила большую часть своих ёкаев, но времени запомнить, как убить каждого из них, у меня не было.
– Тогда ты выколешь ей глаза, – предложила я наконец. Беспроигрышный вариант. Большинство живых существ, будь то люди или звери, несколько теряют свою эффективность, атакуя с ножами в глазах. – А я прорежу себе путь изнутри катаной Идзанами.
– Ты? – Нивен резко поднялся на ноги. Его голос показался бы мне пугающим, если бы я не знала, что раньше он плакал над мертвыми белками.
– Да, я, – ответила я. – Ведь катана Идзанами у меня.
Нивен сощурился.
– Микудзумэ – моя подруга, а не твоя.
«А ты – мой брат», – подумала я, но произнести это вслух не решилась, опасаяс