Я не ответила, но мое лицо вспыхнуло. Тиё всегда позволяла мне ходить первой, и потому я думала, что первенство хода не имеет значения. Теперь я осознала, что, возможно, значение имело то, что я была ее богиней.
Икки бросил кости на доску и стал наблюдать, как они вращаются, а затем замирают. Какие-то упали красными словами вверх, другие – черными.
– Черные ходят первыми, – напомнил Икки и сгреб фигуры прежде, чем я успела их разглядеть. Он двинул свою фигуру вперед и выжидающе уставился на меня. – Ну?
Я выпрямилась, глядя на перепачканные грязью отрезанные части человеческого тела – кома походили на крошечное кладбище тех, кто бросил Икки вызов и проиграл.
Я сделала ход.
Мы с Икки по очереди двигали вперед свои фигуры, а все остальные нервно переводили взгляд с меня на призрака и обратно. От напряженного молчания Цукуёми веяло холодным осуждением, а широко распахнутые глаза Нивена заставляли меня чувствовать себя цирковой обезьянкой.
Ёкай свернулась калачиком у моей руки и молча наблюдала.
Икки делал ходы без колебаний. Обычно фигуры ударялись о деревянную доску с приятным стуком, но эта игра была устрашающе тихой: кома тонули в грязи и перекатывались с бока на бок из-за своей кривой формы. Обычно сёги напоминала живой разговор, но эта игра походила лишь на шепот.
Я пыталась вспомнить партии, которые были у нас с Тиё. Она всегда настаивала на том, чтобы я обдумывала каждый ход с особой тщательностью, а я же просто бросала фигуры вперед в спонтанной агрессивной атаке, придумывая стратегию по ходу дела. В основном это срабатывало.
Я потянулась за своей ладьей, и Икки усмехнулся, скрестив руки на груди. У меня по коже пробежали мурашки. Я осмелилась поднять на него взгляд: его губы скривились в улыбке, которая привела меня в бешенство. Он так доволен, потому что заманил меня в ловушку, или просто блефует?
Я двинула свою фигуру вперед и съела его золотого генерала, снимая того с доски. Икки лишь покачал головой, моментально забрав мою пешку.
Я пыталась продумать следующие ходы, но солнце садилось безумно быстро, и это сбивало меня с толку. Я видела тысячу негативных вариантов развития событий, миллион возможных ходов, которыми Икки мог захватить мои фигуры. Слишком много возможностей и слишком мало времени, чтобы их обдумать. Даже если бы я заморозила время, чтобы у меня было больше минут на размышления, я не смогла бы помешать солнцу упасть за горизонт.
– У тебя прекрасные пальцы, – заметил Икки. – Такие тонкие и длинные. И ногти такие чистые.
Я сделала еще один ход – просто чтобы он перестал на меня пялиться, но Икки лишь вздохнул.
– Тебе следует продумывать свои ходы на три шага вперед, – поучал он. – Прежде чем сдвинуть фигуру, ты должна понять, как я на это отреагирую. Я всегда знаю, как пойдешь ты, и именно поэтому я выиграю.
Я сглотнула. С Тиё я так никогда не играла. Мой план всегда менялся по мере изменения ситуации на доске. У меня не было единой, всеобъемлющей стратегии – лишь быстрый ответ на внезапные атаки.
– Ты не знаешь, как я пойду, – возразила я.
Икки покачал головой, захватывая еще одну из моих фигур.
– Я знал тысячу девушек, похожих на тебя, – сказал он. – Ты не такая уж и особенная, какой себя считаешь.
Но, видимо, Икки все же понимал меня не так хорошо, как предполагал: я вообще не считала себя особенной. Он был так уверен в том, каким будет мой следующий ход, – но почему? Какой он меня представляет?
«Невежественная девчонка, – сказал он. – Ты даже не умеешь играть».
Доска между нами была уже полупустой, Икки забрал больше половины моих фигур. Даже Нивену, который не умел играть, было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что я проигрываю. Икки тоже это понимал. Вот кого он видел во мне: чужеземку, невежду, неудачницу.
Может быть, пришло время доказать ему его правоту.
Я выхватила одну из съеденных мной фигур и занесла ее над рядом, где уже стояла одна из моих кома. Прежде чем та успела коснуться доски, Цукуёми закашлялся, а ёкай заерзала рядом со мной, щипая за кожу. Я отдернула руку, будто обожглась, и бросила на Цукуёми панический взгляд.
– Я не могу так пойти? – спросила я.
Он, морщась, покачал головой. Икки ухмыльнулся. Если раньше он и считал меня неумехой, то теперь лишь уверился в этом.
Я убрала фигуру и схватилась за ладью, бросая ее справа от короля Икки. Он вздохнул и тут же побил ее.
– Почему-то мне сейчас стало очень весело, – сказал он. – Твой нос отлично подойдет для кома. Очень высокий.
Теперь между его королем и моей последней фигурой оставалась только одна пустая клетка. Я изо всех сил старалась сохранять равнодушное выражение лица, чтобы Икки не догадался, что я замышляю. Но он даже не смотрел на своего короля – он следил за моим.
У меня оставался еще один трофейный золотой генерал, а солнце почти ушло за горизонт. Я подняла фигуру и швырнула ее между его королем и моей пешкой.
Икки уже потянулся за следующей кома, как вдруг его рука замерла, а глаза потемнели, превратившись в камень.
Его король в последнем ряду оказался в ловушке. Это был несложный ход, но он сработал, потому что Икки не думал, что я на него способна. Он считал, что видит меня насквозь, но усмотрел во мне лишь чужеземку – а должен был разглядеть богиню.
Он сжал свою фигуру в кулаке, превратив ее в пыль. Я перегнулась через доску и схватила его за воротник.
– Где твой меч? – спросила я.
– Грязная мошенница, – прошипел он, вырываясь из моей хватки.
Он становился все прозрачнее в моих руках: его душа возвращалась в Ёми. Ветер принес издалека запах праздничных костров: их уже зажгли. У меня оставалось всего несколько мгновений до того, как Икки поглотит ночь.
– Скажи мне! – рявкнула я, встряхнув его, хотя я уже чувствовала, как шелк его одеяния ускользает сквозь мои пальцы.
– Его получил мой правнук, – слова на языке Смерти вырвали из него ответ. – Из Якусимы.
Я застыла.
Якусима. Край голубых огней и зеленых лесов. Место, где жила моя мать.
По кладбищу пронесся порыв прохладного ветра, погасив фонарики. Рубашка Икки, в которую я вцепилась, превратилось в ничто – его дух унесся в небо, словно подхваченный ветром клочок бумаги. Ветер стер все следы от доски для сёги, оставив после нее лишь гладкую землю. Долгое время все молчали, уставившись туда, где всего несколько мгновений назад сидел Икки. Теперь там не было ничего, кроме пустой дорожки и кровоточащего горизонта.
– Якусима недалеко, – тихо произнес Цукуёми. – На самом деле нам даже повезло.
– О да, подходящее слово, – согласилась я, поднимаясь на ноги.
Ёкай переплела свои пальцы с моими и, размахивая нашими руками, потянула меня к воротам кладбища.
– Я знала, что ты победишь, Рэн, – сказала она.
«Да уж, как будто она и в самом деле знала». Ёкай сказала, что Икки меня недооценивает, но ведь она раньше никогда не видела, как я играю в сёги.
– Откуда? – спросила я, замерев.
Ёкай моргнула.
– Ты – это ты, Рэн. Ты способна на что угодно.
В этом я сомневалась. Возможно, она действительно считала меня настоящей богиней, и ее комплимент беспокоил меня лишь потому, что я к такому не привыкла. Но мне не нравились люди, чересчур уверенные в будущем. Обычно они либо оказывались дураками, либо знали что-то, чего не знала я.
– Рэн, – позвал Нивен.
Я тут же обернулась, услышав в его голосе тревогу. Он указывал на простирающийся за воротами кладбища город. Запах гари вдруг стал сильнее, а бледные звезды над головой скрыл дым.
Это были не традиционные костры и шум празднования Обона. Огонь перекинулся на крыши, охватив улицы, и радостные крики наполнились ужасом.
Кагосима горела.
Глава 14
Огонь уже поглотил все лотки на главной улице. Он прожег все бумажные фонарики и веревки, которые удерживали их в воздухе, и обрушился на дорогу. Дым поднимался высоко в ночной воздух, затмевая последние лучи заката и обволакивая небо удушливой тьмой.
Мы спустились с холма. Мимо бежали люди, некоторые из них тащили ведра с водой. Многие падали, кашляли и протирали глаза от жгучего дыма.
В конце улицы обвалилась высокая куча дров, собранная для прощальных костров, упав на ближайшие прилавки. Те вспыхнули, деревянные каркасы затрещали, и они стали медленно превращаться в пепел.
– Кто-то должен был следить за тем, чтобы подобного не происходило, – сказал Цукуёми, закрываясь от дыма рукавом.
– Ну, это уже произошло, – резонно заметил Нивен. – Мы что, будем стоять здесь и смотреть, как город горит?
«Цукуёми прав», – подумала я, но не стала произносить этого вслух при Нивене. Этот фестиваль проводят веками. Должны же были местные жители быть готовы к такому повороту событий – или, по крайней мере, иметь под рукой запасы воды, чтобы потушить пожар прежде, чем он достигнет таких масштабов.
Грязь хлюпала под моими ногами, затягивая в себя сандалии, – как будто недавно прошел дождь. Воздух был влажным от надвигающейся бури. Огонь не мог так быстро распространиться в дождливый день.
На мгновение ветер переменился, и дым рассеялся, открыв ясное небо. Без дыма, который щипал глаза и скапливался в горле, я ощутила над нами Смерть, рассекающую небо тысячей тончайших трещин, готовую разбить его и похоронить нас всех под осколками звезд.
Нивен дернул меня за рукав, и я отвела взгляд.
– Хватит глазеть. Нужно помочь им, – настоял он, потянув меня в сторону города.
– Верно, – согласилась я, оглядываясь через плечо на ёкая, которая тащила за собой Цукуёми.
– И как именно мы собираемся помочь? – спросил бог Луны, выдергивая свой рукав из пальцев ёкая. Мы остановились посреди улицы. Вокруг нас клубился дым, люди разбегались во всех направлениях. – Насколько мне известно, никто из нас не повелевает водой.
– Разве вы не управляете огнем? – спросил Нивен, сжимая мой рукав в кулаке, как будто возражения исходили от меня.