– Эти три иероглифа можно прочитать как Икки, – сообщила я, – но также можно и как…
– Кадзуки, – выдохнул Цукуёми. – Возможно, поэтому фунаюрэй сначала его не вспомнили. – Он повернулся к кёринрину, прищурившись. – И, возможно, поэтому наш педантичный друг так подозрительно молчалив.
– Откуда кёринрину вообще это может быть известно? – спросил Нивен, опуская рукав.
– Потому что эти ёкаи знают все, – ответил бог Луны. – Вопрос только в том, чем они соизволят поделиться. Не так ли, дракон?
– Не отвечай, – поспешно попросила я, когда дракон открыл рот. – Просто скажи нам, кто последний потомок Кадзуки из Якусимы.
– Ивасаки Сэйко, Якусима, тысяча восемьсот девяносто первого года рождения, – произнес кёринрин. Влажные чернила его глаз заблестели, когда он уставился на меня. Бумага вокруг рта разошлась, и губы растянула дьявольская ухмылка. Он знал ответ все это время.
– Что? – побледнел Цукуёми.
– Что? – повторил Нивен. – Ты его знаешь?
– Ее, – покосился на него бог Луны. – Как ты можешь ее не знать? Она же императрица-консорт.
– Уж прости, в непроглядной тьме газет не было, – съязвил Нивен.
Цукуёми произнес в ответ что-то резкое, но у меня в ушах звучали лишь зловещие слова Аматэрасу.
«Ничто из того, чего касались божества, не живет мирной, спокойной жизнью», – сказала она. Когда мир только возник, меч был подарен императорской семье, и спустя годы нашел дорогу обратно.
– Разве это не хорошо? – спросила Тамамо-но Маэ, спрыгивая со стола. – Теперь мы знаем, у кого сейчас меч!
– Неужели ты не понимаешь? – спросил Цукуёми. – Она из императорской семьи. Меч, вероятно, был частью ее приданого.
– Значит, теперь он принадлежит императору. – Нивен широко распахнул глаза. – Нам придется попросить у императора его меч?
Я рассмеялась, но смех вышел злее, чем мне хотелось. Тревога Цукуёми была заразительна, я онемела в предвкушении опасности.
– Император не отдаст нам дар богов просто так, – сказала я. – Нам придется ограбить императорскую семью.
Глава 16
Нивен отшатнулся, словно его ударили, зато Тамамо-но Маэ пришла в необычайное оживление:
– Это будет уже третий дворец, который я посещу за эту неделю! – обрадовалась она.
– Ты даже не приблизишься к дворцу, – отрезал Цукуёми. – В прошлой жизни ты чуть не убила императора.
– Не знал, что ты у нас теперь за главного, – сказал Нивен, буравя его взглядом.
– А я не знал, что ты абсолютно незнаком с понятием здравого смысла, – ответил Цукуёми. – О, нет, знал. Я сразу это понял, просто решил, что указывать на это будет невежливо.
Я вздохнула.
– Цукуёми…
– И бог Цукуёми голыми руками убил богиню Укэмоти, – сказал кёринрин. – Он погрузил большие пальцы ей в глазницы и давил, пока они не лопнули.
В комнате стало тихо. Я посмотрела на Цукуёми, четко понимая, насколько обвиняющим, должно быть, был мой взгляд, но сдержаться не смогла. Не так Цукуёми описывал мне свою встречу с Укэмоти.
– Что? – спросил Цукуёми, медленно поворачиваясь к кёринрину. Звезды в его глазах померкли. – Все произошло совсем не так.
Но кёринрин проигнорировал эти слова. Его бесконечная шея извивалась головокружительными спиралями, а потом замерла в нескольких дюймах от лица Цукуёми, и его чернильно-черная слюна липкими каплями стекала к ногам бога Луны.
– Она кричала и молила о пощаде, – продолжал кёринрин, – но он лишь смеялся, выпивая кровь из ее глаз и растирая ее кости в муку.
– Это ложь! – воскликнул Цукуёми, сжимая кулаки. Потрясение смылось с его лица, в глазах внезапно появилось убийственное намерение. Кожа засветилась, как поверхность луны ясной ночью, и это внезапное сияние обожгло мне глаза. – Почему ты говоришь такие вещи?
Я переводила взгляд с кёринрина на Цукуёми, не зная, что и думать. Все легенды раскрывали лишь одну точку зрения. Ни в одной истории никогда не было абсолютной правды, одной-единственной версии. Разумеется, Цукуёми я верила больше, чем ёкаю, которого встретила впервые в жизни, но слова дракона все равно заставили меня похолодеть.
– Он продолжал смеяться, пока ее слезы разливались по рекам Ниигаты, увлажняя землю, – говорил кёринрин. – Ее крики отдались громом высоко в горах, и эхо этого мучительного крика до сих пор можно услышать в ущелье в ненастную ночь.
– Хватит! – рявкнул Цукуёми, обнажая меч. Прежде чем я успела остановить его, он полоснул по извилистой шее кёринрина клинком.
Раздался хруст рвущейся бумаги, и ёкай развалился на тысячи листов. Металлические части свитков рухнули на пол, и бумага закружилась в воздухе, словно снежинки. Чернила собрались у наших ног, залив пол болотной грязью. Я подозревала, что ёкай вовсе не погиб, а просто снова впал в спячку.
Тамамо-но Маэ взяла меня за руку, глядя на последние падающие листы бумаги широко раскрытыми глазами. Цукуёми, тяжело дыша, вложил меч обратно в ножны.
– Объясниться не собираешься? – спросил Нивен, сложив руки на груди.
Цукуёми закрыл глаза и тяжело вздохнул.
– Кёринрин солгал, – произнес он низким голосом.
– Значит, обо всем другом он говорил правду, а о тебе – солгал? – недоверчиво спросил Нивен.
Цукуёми помассировал лоб.
– Твой любимый питомец долгое время шептался с ёкаем, пока остальные были заняты чем-то полезным, – ответил он. – Почему бы тебе не спросить, что лисица ему сказала?
– Я показывала ему своих бумажных журавликов! – возразила Тамамо-но Маэ, крепче сжимая мою руку.
– И она не питомец, – сказал Нивен, делая шаг вперед.
Цукуёми тоже двинулся вперед, но я схватила его за запястье и потянула назад. Я не хотела повторения инцидента в пруду. Какое бы отвращение у меня ни вызывала мысль о том, что Цукуёми с упоением пил кровь сестры, сейчас это не было нашей насущной проблемой. До прибытия Айви оставалось всего два дня, а наши поиски все еще не закончились.
– Мы получили то, чего хотели, – сказала я, сжимая запястье Цукуёми одной рукой и ладонь ёкая – другой. – Идем отсюда.
Когда мы вышли на улицу, на нас, как внезапный горячий ливень, обрушился запах Смерти. Те немногие люди, что оставались снаружи, уже спешили по домам, как будто тоже чувствовали, что земля содрогается под нашими ногами, словно нечто пытается выбраться наружу. Цветы потемнели и увяли в грязи, облака сгустились в плотный белый туман.
– Откуда все это? – спросил Нивен, как только за нами захлопнулась дверь.
Я огляделась, но не увидела ни пятен светлых волос, ни блеска серебряных часов. Улицы казались почти пустынными, за исключением небольшого прилавка, за которым торговец якитори собирал свою утварь.
– Нам следует вернуться, – сказала я. – Мы узнали то, ради чего пришли. Давайте найдем место с мягкой землей, чтобы я перенесла нас в Токио.
– Согласен, – сказал Цукуёми. – Следует путешествовать сквозь тени, так безопаснее.
Я направилась к берегу, откуда мы пришли. Цукуёми шел рядом, но шаги Нивена неожиданно оборвались.
– Что такое? – спросила я, оглядываясь через плечо и почти не скрывая своего раздражения.
– Где Микудзумэ? – тихо спросил мой брат.
Я обернулась, осматривая улицу. Всего мгновение назад она держала меня за руку, а сейчас будто растворилась в густом летнем воздухе, поглощенная волнами жара. Я взглянула на Нивена: его лицо стало пепельно-белым. Мы оба знали, что это означает.
Для жнецов, которые видели миллион граней каждого момента, ничто не случалось действительно неожиданно. Если только кто-то другой не играл со временем.
– Что-то потеряли? – спросил по-английски незнакомый мужской голос.
Посреди пустынной улицы, где еще минуту назад не было ничего, кроме грязи и следов, стояли три жнеца. Собиратель в центре, на голову выше своих спутников, держал за запястья Тамамо-но Маэ. Она было задергалась, но жнец выхватил нож и прижал лезвие к ее спине, заставив замереть.
«Здесь? – подумала я. – Они собираются угрожать нам средь бела дня, когда вокруг столько людей?» Улица была расположена в тихом жилом районе, непохожем на оживленный центр города, но люди все равно могли услышать звуки сражения за своими тонкими бумажными дверями и выйти, чтобы разузнать, в чем дело. Возможно, жнецы думали, что это подарит им преимущество, либо им было попросту наплевать. Но все же такая небрежность была не в характере собирателей душ.
Прежде чем я успела придумать ответ, оба моих запястья хрустнули. Я обернулась, но даже не успела почувствовать боли: я увидела, как другой жнец заломил Нивену руки за спину, выбивая его плечевые суставы, и сорвал его часы, после чего брат упал на колени. Третий собиратель толкнул Цукуёми на землю, ударив коленом по спине.
Я бросилась к Нивену, но что-то дернуло меня назад за горло. Кто-то схватил мою цепочку и душил меня, пока она не лопнула. Я рухнула лицом в грязь, не в силах удержаться из-за сломанных запястий. Я даже не поняла, что жнец забрал мое кольцо, пока он не заговорил.
– А, должно быть, это оно!
Я перевернулась на спину, чтобы увидеть, как жнец поднес кольцо Хиро к солнцу. Серебряная цепочка валялась на земле у его ног.
Я поднялась на колени и попыталась вырвать его, но кости все еще срастались и пальцы не слушались, поэтому я врезалась в собирателя плечом, но он дернул меня назад за волосы, все еще держа кольцо в правой руке. Кольцо Хиро, к которому никто другой не прикасался с тех пор, как он подарил его мне.
– Он сказал, что она останавливает время без часов, – сообщил жнец своим товарищам.
Кто? Речь идет о «глазах», о которых говорили те молодые жнецы?
Он сунул кольцо в карман, и мне показалось, что вместе с ним туда провалилась вся моя грудная клетка. Много лет назад Хиро опустился передо мной на колено, надел кольцо мне на палец и сказал, что я прекрасна. И неважно, сколько всего потом пошло не так, я хотела сохранить этот момент в памяти нетронутым. Я больше никогда не ощущала такой надежды, как в тот краткий миг. Я не хотела бы забыть это чувство, даже если никогда не смогу ощутить его снова.