– Я знаю, что ты не расскажешь, – сказала она, и ее слова упали на мои губы кипящей медью. – Мертвецы не болтают.
Глаза Эмброуза помутнели, как будто он наконец понял, что ему не выиграть. Он уставился на меня со странной решимостью, будто хотел умереть, глядя в глаза самой Смерти.
Все свое детство я только и мечтала о том, чтобы разбить эту маску, снять ее, словно скорлупу с яйца, заставить его испытать те же страдания, что и я. Ему повезло, что меня никогда не обучали, как всех Высших жнецов, и потому я не знала, как мучить его временем, иначе заставила бы его умереть тысячу раз, как в замедленной съемке. Темнота сгустилась так сильно, что я не видела сквозь нее почти ничего, кроме ярко-голубых глаз Эмброуза.
Но он больше не был похож на Высшего жнеца, не был жестокой мраморной статуей, неподвижно сидящей на заседаниях Верховного совета. Он выглядел грустным и старым, заблудшей душой, бредущей навстречу собственной смерти.
– Хорошо, – прошептал он. – Я понимаю, Рэн.
И внезапно я потеряла способность двигаться и отпустила зажатый в руке нож. Он должен был рыдать, умолять меня, говорить еще более сладкую ложь. Он должен был молить Анку о спасении, а не опуститься на колени и принять свое наказание, будто и в самом деле считал, что заслужил его. Мои тени стали бледнеть, лунный свет сделал их полупрозрачными. Рев в ушах стих, и я услышала всхлипывания и мольбы Нивена. Он больше не боролся с Цукуёми, а упал на колени, уткнувшись в грязь. Я обещала, что больше никогда не причиню ему боль. Я повернулась к Эмброузу, и мой гнев внезапно поблек, как фантомная боль от конечности, которой у меня больше не было.
Я с размаху воткнула кинжал в дерево над головой Эмброуза.
Кора треснула и разлетелась на куски. Это было совсем не то, чего я хотела, но хотя бы что-то разрушилось. Я хотела, чтобы вся Вселенная разлетелась на куски и поглотила нас всех, но оставалось только это.
Нивен замолк, глядя на меня влажными глазами, когда я отступила назад. Эмброуз моргнул и открыл рот.
– Рэн, – прошептал он.
Я отвернулась, чтобы не видеть его лица. Нивен поднялся на ноги, но я бросилась в лес, и тьма поволочилась за мной, как мокрое одеяло.
Я должна была убить Эмброуза. Будь на моем месте Айви, она бы так и поступила, и именно поэтому она была сильнее меня. Но Айви не любила Нивена. Она вообще никого не любила.
– Рэн!
Я ускорила шаг, даже когда лунный свет Цукуёми прорезал завесу тьмы. Он схватил меня за руку.
– Рэн.
Я вывернулась.
– Разве облако тьмы позади меня – это недостаточно ясный намек, что я хочу побыть одна? – спросила я. – Давай я скажу прямо: оставь меня в покое.
– Здесь могут быть и другие жнецы.
– Разве это не чудесно? – спросила я, отводя ветки и отпуская, так что они били Цукуёми по лицу. – Какой тогда это был бы фантастический денек.
– Помедленнее, – попросил бог Луны. – Мы уходим слишком далеко от твоего брата и ёкая.
Он был прав. Я остановилась на опушке леса, озеро мерцало за деревьями в лунном свете.
– Я должна была убить его, – сказала я, опускаясь на колени. – Оставив его в живых, я подвергаю нас всех риску. Мы не можем доверять тому, кто боится Айви больше, чем меня.
Цукуёми вздохнул и сел рядом со мной.
– Думаю, что все не так просто.
– Почему нет? – спросила я.
– Потому что он твой отец. Или, по крайней мере, отец Нивена.
Я подавила крик разочарования.
– Почему ты-то так сентиментален по отношению к убийству члена семьи?
Лицо Цукуёми помрачнело.
– Ты жестока.
– Я всегда была жестокой.
– Нет, – возразил он. – Поэтому ты и злишься.
Резко развернувшись, я схватила Цукуёми за горло и вжала в дерево. Ствол содрогнулся от удара, сотрясая ветви, но он не сопротивлялся. Лишь схватил меня за запястье, чтобы я не раздавила его горло, но оттолкнуть меня не пытался. Как он смеет рассказывать мне, кем я была?
– Укэмоти не умерла, Рэн, – произнес он. Из-за нажима моей руки слова звучали глухо и тихо.
Я покачала головой, пытаясь надавить сильнее, но хватка Цукуёми была крепкой.
– Ты убил ее.
– И тем не менее она повсюду, – продолжил он, его пальцы сжали мое запястье так сильно, что кости заскрипели, а хватка ослабла. – Она в каждом зернышке риса, в каждом клубне сладкого картофеля, в каждом побеге бамбука в Японии. Она в глазах Аматэрасу каждый раз, когда наши пути пересекаются во время солнечного затмения, и она смотрит на меня как на незнакомца. Она в голосе моего отца, когда он говорит о том, какое я разочарование. Она здесь даже сейчас, когда ты ведешь себя так, будто я чудовище, из-за того, что сделал с ней. Убить кого-то – это не то же самое, что стереть его, Рэн.
Мои пальцы онемели на горле Цукуёми, его слова вибрировали сквозь ладонь.
Я покачала головой.
– Я просто хочу…
– Знаю, – сказал Цукуёми. – Я знаю, ты думаешь, это принесет тебе облегчение, но ты ошибаешься.
Он нежно потянул меня за запястье, легко освободив горло, но не отпустил. Провел большим пальцем по моим венам, пока синяки растворялись на коже. Тьма жгла меня изнутри, моля о том, чтобы ее выпустили наружу, но деваться ей было некуда.
В его глазах было слишком много терпения. Тот, кто смотрел, как я зубами разрываю на части пульсирующее сердце, должен был видеть во мне лишь чудовище, и все же он касался меня так, будто у меня была бумажная кожа и птичьи кости, которые он мог сломать одним прикосновением. Я протянула руку и обхватила его лицо ладонью, почему-то чувствуя, что он может привязать меня к земле и помешать мне разорвать весь мир в клочья.
– Рэн, – прошептал он.
Я обвела большим пальцем край его губ, и они с прерывистым вздохом разомкнулись.
– Рэн, – повторил он, и это слово согрело мое лицо.
Как легко было сократить это расстояние между нами. Ничто в нем больше не напоминало мне о Хиро. Теперь, узнав Цукуёми, я не понимала, как вообще могла их спутать, когда их души были такими разными. Я была способна начать все сначала с Цукуёми и позволить его прикосновениями навсегда выжечь память о Хиро.
Но когда он наклонился ближе, моя грудь сжалась, а выдох застрял в горле. Стоит нам пересечь этот мост, и мы больше не сможем притвориться, что все это – лишь простая сделка. Точно так же, как если бы, стоя на мосту к дворцу солнца, я взяла Цукуёми за руку и позволила ему утянуть себя в пустое небо, просто доверившись его словам, что мы не упадем. Было так легко мечтать о счастливом конце, но теперь, когда я действительно его видела, он оказался не более чем фантазией, полупрозрачным стеклом под ногами.
Может быть, Хиро и не стало, но он по-прежнему оставался в моем сердце зияющей раной, которая с каждым годом лишь расползалась все шире и шире. Я отдала ему всю себя и в результате осталась одна во тьме, на коленях, перед залитым кровью святилищем. Я больше не могла представить себе жизнь с Цукуёми – или с любым другим – и заставить себя поверить, что на этот раз все реально. Я ненавидела Хиро за то, что он забрал у меня брата, но до того, как я взяла Цукуёми за руку, я не осознавала, как сильно он разрушил и меня саму.
Когда Цукуёми приблизился, я отвернулась, и его губы скользнули по моей щеке. Он отстранился, все еще крепко держа меня за запястье.
– Скажи мне, о чем ты думаешь, – прошептал он. – Я не понимаю.
Но ему никогда не понять. Он не знал, каково это – чувствовать себя такой же пустой и холодной, как мертвецы, за душами которых ты приходишь. Ему не понять, каково это – никогда даже не знать, что у тебя есть сердце, пока не встретишь того, кто докажет, что оно есть, полюбить его, опьянев от прекрасных обещаний, сжечь мир дотла только затем, чтобы удержать его, а потом обнаружить, что даже не знаешь его настоящего имени.
Взгляд Цукуёми упал на мои руки, и я осознала, что верчу в пальцах кольцо Хиро.
– Это из-за него? – спросил он.
Я не ответила, и он склонил голову набок. Он имел полное право расстраиваться, но вместо этого выглядел озадаченным.
– Я не знаю, какие слова правильно говорить в такой ситуации, – наконец сказал он, и его плечи поникли, будто это разочаровывало его. – Если бы я мог снять свое лицо и надеть другое, я бы сделал это, чтобы понравиться тебе.
Я сухо хмыкнула.
– Не надо ничего снимать ради меня, пожалуйста. В твоем сходстве с ним на самом деле нет ничего плохого.
– Тогда что ты хочешь, чтобы я сделал?
«Я не знаю», – подумала я, но эти слова были настолько мучительно бесполезны, что я не хотела впустую сотрясать ими воздух.
Цукуёми вздохнул, возможно, почувствовав, что я не хочу отвечать. Он заправил мне за ухо прядь спутанных волос и вытащил из них листик.
– Я не требую ответа, – продолжил он, нежно стряхивая пальцами грязь с моего лица, – но ты же знаешь, что наше время вместе не бесконечно.
Я закрыла глаза, подставляя лицо его прикосновениям.
– Знаю.
Его пальцы замерли.
– Знаешь?
– Айви прибудет через два дня, – напомнила я, открывая глаза.
Он моргнул, и все звезды в его глазах замерли.
– О, – подтвердил он, – верно.
– А что я, по-твоему, имела в виду?
Цукуёми застыл. Я бы добилась от него ответа, если бы не внезапный шорох шагов. Цукуёми встал передо мной, но я все равно выхватила кинжалы.
Из-за дерева, пряча лицо в тени, вышла Тамамо-но Маэ.
– Нивен хочет поговорить с тобой, – сообщила она ровным холодным тоном, будто на пианино сыграли одну-единственную ноту. Она бросила мрачный взгляд на Цукуёми, а затем отвернулась и пошла прочь.
Я спрятала кинжалы в рукава. Во мне снова поднялся страх увидеть Эмброуза. Пока мы возвращались к остальным, Цукуёми шел в некотором отдалении от меня.
На поляне рядом с Эмброузом стоял Нивен, скрестив руки на груди. У Эмброуза под глазами стремительно бледнели синяки, зубы стучали. Я опустила взгляд на окровавленные костяшки пальцев Нивена, которые он быстро спрятал в рукава.