Я так давно не чувствовала ничего, кроме хаоса и мрака. Даже во сне я видела имена и лица умерших. И, когда уходили слуги, тьма Ёми кричала мне в постоянной агонии, вся боль мертвых в моем царстве собиралась над моей головой, словно грозовые тучи, видимые только мне. Но сейчас, впервые за столь долгое время, я снова могла дышать, не чувствуя, что тону.
Когда я открыла глаза, в комнате стояла тишина, а передо мной был Хиро.
«Нет, не Хиро», – напомнила я себе.
Прохладные руки Цукуёми лежали на моих плечах, полумесяцы в его глазах светились в темноте комнаты, в которой погасли все свечи.
– Ты в порядке? – спросил он.
Я отвернулась от него, глядя в разбитое окно, из которого дул прохладный ночной ветерок. Конечно же, я была не в порядке.
– Да, – прошептала я.
Цукуёми кивнул и вежливо сделал шаг назад. Пространство между нами снова похолодело.
– Рэн, кто они такие? – спросил он.
– Жнецы, – ответила я. Слово, которое я давно не произносила вслух. Я сказала его по-английски, чтобы он понял, что я имела в виду не своих шинигами, но он кивнул, будто и так знал.
– Британские жнецы?
Я кивнула, все еще глядя в сторону.
– Зачем они пришли сюда?
– За мной, – отозвалась я. – Потому что я – одна из них. – Я подняла часы вверх, показывая ему.
– Интересно, – Цукуёми наклонил голову вбок, рассматривая меня так, будто я была каким-то редким, вымирающим видом птиц. – Знаешь, другие боги шепчутся о тебе: «Шинигами-полукровка, убившая наследника Идзанами». Они так и не сказали, чья еще кровь в тебе течет.
– У меня есть проблемы посерьезнее, чем глупые сплетни, – огрызнулась я, отворачиваясь. – Мне плевать, что обо мне «шепчут» твои друзья, да и ты, – солгала я.
Цукуёми покачал головой:
– Они мне не…
– Мне нужно идти, – перебила его я, махнув рукой, чтобы он заткнулся. – Жнецы все еще в Идзумо?
– Не знаю, – ответил Цукуёми. – Они были там прошлой ночью, но…
– Тогда мне нужно с ними поговорить.
Меня снедало предчувствие, что эта встреча не обещает быть приятной, однако так или иначе их нужно было выгнать.
Я повернулась к Цукуёми, но не нашла слов, чтобы прогнать и его. Часть меня хотела, чтобы он остался – идеальный образ человека, которого я не надеялась увидеть. Однако другая, большая, часть мечтала, чтобы он ушел и никогда не возвращался, позволив мне притвориться, что я вообще его не встречала. Так было бы намного проще.
– Стражи проводят тебя, – произнесла я наконец. – Спасибо за предупреждение, – быстро добавила я только потому, что, по моим ощущениям, именно это должна была сказать богиня.
Но Цукуёми даже не шевельнулся.
– Боюсь, не все так просто.
Я замерла в дверях, рука напряженно ухватилась за косяк.
– Почему нет?
– Отец приказал мне присматривать за тобой на случай, если тебе понадобится защита. Я уверен, тебе известно: тот, кто убьет тебя, унаследует твое царство.
– Ага, слышала об этом, – отозвалась я, подавляя желание закатить глаза. Не секрет, что Идзанаги считал меня некомпетентной. – Мне не нужен телохранитель. Уверяю: я не собираюсь вручать жнецам ключи от своего царства. Все, теперь можешь идти.
– От приказов моего отца… не то чтобы можно отмахнуться, – поморщился Цукуёми. – Если с тобой случится какое-либо… несчастье, я буду сурово наказан.
– Если я и умру, то не от рук жнецов, – твердо сказала я. Если я в чем-то и была уверена, то только в этом. Я сделаю все, чтобы остановить собирателей душ, которые загнали меня в эту страну тьмы, проглотившую моего брата. Тех, кто погубил меня, сделал жестокой и бессердечной.
– Мой отец не хочет брать на себя ненужный риск, – отозвался Цукуёми.
Я стиснула зубы. Мне некогда было спорить. Жнецы оказались здесь по мою душу. Если Цукуёми хотел узнать, что такое пытки временем от Высших жнецов, то это его выбор. Вероятно, это отпугнет его.
– Если пойдешь со мной, – произнесла я, – я не берусь нести ответственность за то, что жнецы могут с тобой сделать.
– Без проблем, – ответил он, отковыривая от своего безупречно белого кимоно застывший воск.
– Ты никогда раньше не встречал жнецов.
– Ну, теперь я знаю одного, – сказал он, кивая в мою сторону. – И могу поклясться, Рэн, что видел созданий и пострашнее.
Глава 4
Идзумо был городом божеств, и именно поэтому я его ненавидела.
Здесь находились одно из старейших святилищ во всей Японии и первая дверь в Ёми, скрывающаяся под сенью горы Якума. Самой высокой точкой города была украшенная золотом святыня храма, наклонная крыша которого тянулась к ясному небу, словно мост от земли к небесам. Идзумо представлял собой вытянутую, поросшую молодым лесом и будто бесконечную береговую линию чистейшей реки, словно сияющей изнутри. Мне здесь были совершенно не рады.
Шесть лет назад я узнала, что каждый год в десятый месяц по лунному календарю в Идзумо собираются все божества и жители приветствуют их великим празднеством. Всех, кроме меня.
Когда я спросила об этом Тиё, она лишь покачала головой и ответила, что раз уж меня намеренно не пригласили, то заявляться туда и злить одновременно всех синтоистских божеств – не лучшая идея.
Я, прищурившись, смотрела на Цукуёми и размышляла, как бы ненавязчиво спросить у него, что происходит на этих собраниях, – так, чтобы не показаться озлобленным ребенком.
Мы продвигались по пыльным дорогам. Солнце позднего лета палило настолько сильно, что я задалась вопросом, не ненавидит ли меня вдобавок и богиня Солнца, обжигая, чтобы я не уползла обратно в свою тьму, как таракан. Солнце было еще низко над горизонтом, и я поняла, что вновь наступило утро. В Ёми различия между днем и ночью стирались, а дни сливались друг с другом, словно лужи горячего воска. Глаза щипало от недосыпа, но откладывать это путешествие было нельзя.
Мы прошли по мягкой траве, усеянной гробницами – округлыми полусферами, нарушающими четкие линии полей. Я чувствовала под нами кости древнейших времен Японии, смерть, которую людям еще предстояло обнаружить. Мы пересекли канал, рассекавший город, точно свежая рана, истекающая серой водой реки Хиикава. На скалах высоко над нами вырос белый маяк, его мигающий свет напоминал пульс медленно бьющегося сердца.
Пока мы приближались к городу, люди обходили нас по широкой дуге. Возможно, они ощущали вокруг меня облако Смерти или реагировали так потому, что самураи упразднены несколько десятилетий назад и женщина с катаной – крайне необычное явление. А может быть, они просто принимали меня за чужестранку.
Я проводила среди людей так мало времени, что последнее десятилетие их мнение обо мне не слишком меня волновало.
Шинигами и мертвые Ёми, по крайней мере, вынуждены изображать уважение, пока я не вызову у них недовольство, но для живых во мне не было ничего особенного. Для них моих знаний никогда не будет достаточно – даже после десяти лет страданий на уроках с суровой Тиё.
Когда Тиё впервые увидела, как я пишу по-японски, она чуть не потеряла сознание, – мой почерк представлял собой кривые каракули со случайным порядком черт, которые я и сама не могла разобрать. Уж после этого она решила позаботиться о том, чтобы богине Ёми не приходилось краснеть оттого, что она была «чересчур англичанкой». Она заставила меня изучить японскую классику, каллиграфию, чайную церемонию и даже игру в сёги. Поскольку никто в моем окружении не говорил по-английски, мой японский за эти годы стал намного лучше. Но ни в одном из языков – ни в японском, ни в английском, ни в любом другом – не было слов, способных убедить японцев увидеть во мне кого-то, кроме иностранки.
Я часами просиживала перед зеркалом, пытаясь разглядеть то, что видели они. Ни одна черта лица не выдавала во мне англичанку – ничего из того, что я была в силах изменить. Мне просто не хватало всего понемножку: излишне строгое лицо, напоминавшее об отце, очень много его же холодного высокомерия и вечная разочарованность во взгляде.
Когда-то людское осуждение пробуждало во мне желание выколоть им глаза и пустить кровь. Теперь их слова и взгляды я воспринимала, скорее, как солнце, обжигающее мою бледную кожу. Я никогда не буду полностью соответствовать их идеалу. Мой гнев должен утихнуть, как только я смогу проглотить эту правду. Я стала богиней, и предполагалось, что меня перестанет заботить то, что думают обо мне люди и другие существа. Неважно, что для меня нет дома ни на одном клочке земли. Я была Рэн из Якусимы, богиней смерти, девушкой, которая должна была умереть, но вместо этого каким-то образом украла целое царство, и этим все сказано.
Я с вызовом посмотрела на женщину, напоминая себе, что однажды она умрет и станет одной из моих подданных, и эта мысль помогла мне почувствовать себя немного лучше. Я положила ладонь на рукоятку катаны, надеясь, что это отпугнет еще больше людей, и зашагала перед Цукуёми.
Я предполагала, что в солнечном свете он будет выглядеть бледным призраком, но, к моему раздражению, когда солнце растягивало его темную тень, как плащ, он, наоборот, казался еще более царственным. Я могла с легкостью представить, будто снова путешествую по Японии с Хиро, а не пытаюсь предотвратить худшее из того, что может случиться, с Цукуёми. Мы пересекли деревянный мост через реку, настолько спокойную, что она была похожа на лист стекла, и направились к серой горной тени.
– Сейчас я не вижу никого со светлыми волосами, – заметил Цукуёми, держась позади и соблюдая вежливую дистанцию. Казалось, солнце беспокоит его намного больше, чем меня: он постоянно прикрывал лицо рукой и бросал настороженные взгляды в небо. – Однако ночью мое зрение намного лучше. Может быть, они прячутся?
Я покачала головой.
– Сомневаюсь, что они ожидают моего прихода так скоро, – ответила я. – Они не знают, что у меня есть всевидящий бог Луны, который рассказал мне о них.
– Меня вряд ли можно назвать всевидящим, – отозвался Цукуёми. – Должно быть, ты очень важна для них, раз они притащились в такую даль, чтобы найти тебя.