Не дойдя до конца моста, я остановилась, моя тень скрючилась на неровной земле, больше напоминая уродливое чудовище, каким я была внутри.
– Нет, это не так, – возразила я. – Я была никем.
На самом деле я была даже хуже, чем никем. Никто не занимал бы последнее место в классе, не опозорил бы семью Скарборо и не ослепил бы двух Высших жнецов, посеяв хаос в катакомбах.
– Ты не из благородной семьи? – спросил Цукуёми, приподняв брови.
Я фыркнула.
– Нет, – ответила я, хотя технически это было не так. Мой отец, Эмброуз, был членом Верховного совета. Я могла бы унаследовать его место, если бы он не отказал мне во всех правах, юридически оставив меня сиротой. Иногда я думала о нем, надеясь, что он наконец начал сморщиваться и увядать. Или что его обвинили в моем побеге и в конце концов исключили из Верховного совета – лишили единственного, что когда-либо было для него важно.
– Тогда зачем они пришли сюда за тобой?
Я вспомнила о том, как мы с Нивеном ползли по вентиляционной шахте над залом Совета, пока там планировали мою поимку и последующую казнь.
«Мы найдем ее, – сказал тогда Верховный советник Кромвель. – Она слишком опасна. Ее нельзя оставлять в живых».
– Потому что они поклялись, что накажут меня, – ответила я. – А если жнецы обещают что-то на языке Смерти, они обязаны это выполнить во что бы то ни стало.
Это была единственная причина, которую я могла назвать, но она не объясняла, почему они пришли за мной только сейчас, спустя десять лет после моего побега. Неужели меня так сложно было найти? Они, может, и поклялись прикончить меня, но не уточнили когда, так что должны были удовлетвориться моим уходом. Видимо, что-то изменилось.
Цукуёми кивнул, как будто все встало на свои места.
– Ни одно общество не может функционировать в бесчестии.
– Не в этом дело, – сказала я, покосившись на него. – И вряд ли есть что-то честное в убийстве моих шинигами.
– Тоже верно, – отозвался Цукуёми. – Какое странное противоречие. Интересно, знают ли они о нем?
– Можешь задать им этот вопрос, когда они будут ломать твой позвоночник.
Цукуёми кивнул, будто и впрямь обдумывая мое предложение. На его лице застыла безупречная маска спокойствия, не позволяющая прочесть ни одной мысли. Его взгляд упал на мою цепочку.
– Почему ты носишь кольцо на шее, а не на пальце? – спросил он.
Я спрятала кольцо под одежду и отвела взгляд. К черту Цукуёми и его бесконечные вопросы.
– Это серебро с золотом, – ответила я, глядя в землю. – Подходит, чтобы останавливать время.
– Но я читал о жнецах, – возразил Цукуёми. – Разве вам не нужны для этого часы?
– Не знала, что ты такой специалист по ювелирным украшениям, – съязвила я. – Для того, кто носит кимоно цвета кожи остывшего трупа, у тебя ужасно много замечаний по поводу моей внешности.
Цукуёми кивнул.
– Значит, кольцо тебе подарил мой брат.
Я нахмурилась:
– Как ты…
– Когда речь заходит о нем, это выводит тебя из себя.
Прежде чем снова заговорить, я сделала глубокий вдох – просто чтобы не дать ему убедиться в правоте своих слов.
– Ты еще не видел, как я «выхожу из себя», – возразила я.
– Меня интересует только од… – он прервался на полуслове, уставившись куда-то мне за спину.
– Нет уж, пожалуйста, закончи свое предложение, – процедила я, заранее сжав кулаки. Будет очень жаль, если его чистенькое кимоно окажется залитым кровью.
Он покачал головой и сощурился, глядя поверх моего плеча.
– Позади тебя стоит кто-то со светлыми волосами.
Не говоря ни слова, я схватила его за рукав и потащила под ближайшее дерево, натягивая на нас тени.
– Не произноси моего имени, – наказала я. – Ничего не говори по-английски. У них очень тонкий слух.
Цукуёми механически кивнул, широко раскрыв глаза. Я запоздало поняла, что прижала его к стволу дерева. Отпустив его руки, я отступила, мое лицо внезапно потеплело. Я выглянула из-за дерева, успев мельком увидеть светлые волосы прежде, чем незнакомец свернул за угол, на другую улицу.
– Идем, – сказала я и ворвалась в толпу, не удосужившись проверить, последовал ли Цукуёми за мной. Мы пробирались между людьми, ныряли в дверные проемы и под навесы, выслеживая двух жнецов, углублявшихся все дальше в город. Даже без светлых волос их легко было узнать по небрежно завязанным поясам и английским ботинкам.
Чем дольше мы за ними шли, тем нерешительнее становились их шаги. Должно быть, они чувствовали приближение Смерти, как птицы предчувствуют надвигающуюся бурю. Но лицо Цукуёми было им незнакомо, а мне достаточно было отвернуться, когда они оглядывались, чтобы они не заметили ничего, кроме завесы длинных темных волос, как у любой другой японской женщины.
– Кажется, кто-то нас преследует, – прошептал один из них другому. В море окружавшего нас японского языка вычленить эти несколько английских слов было проще простого.
Нужно схватить их немедленно. Стоит жнецам почувствовать угрозу, как они тут же возьмутся за часы и остановят время, чтобы перепрыгнуть куда-то в другое место, оставив своих преследователей позади.
Я увидела возможность, когда они прошли мимо переулка, окутанного тенями высоких зданий.
Тени потянулись и схватили жнецов за запястья, затаскивая их в переулок и набивая их рты тьмой, чтобы заглушить крики.
Я толкнула Цукуёми за угол вслед за ними и опустила завесу тьмы, чтобы отделить нас от мира живых.
Мои тени придавливали жнецов к стене, надежно связав им руки над головами, пока они бессильно бились, выпучивая глаза. Первым делом я выудила кинжал и срезала цепочки, которыми жнецы крепили часы к одежде. Цукуёми зачарованно наблюдал за моими действиями. Затем я наконец выдернула тени из их глоток.
Перед нами были два молодых жнеца, глядящих на меня ярко-голубыми глазами. Им было не больше трехсот лет.
– Зачем вы здесь? – спросила я. Было странно ощущать на языке английские слова. Прошло так много времени с тех пор, как я последний раз с кем-то говорила по-английски. – Отвечайте. Сейчас же.
Но вместо того, чтобы заговорить, один из жнецов сплюнул мне под ноги.
Я вздохнула и шагнула вперед. Одной рукой разжала его челюсть, а другой дернула за язык. Крепко держа его между пальцев, я занесла кинжал.
– Тебе когда-нибудь приходилось отращивать язык? – спросила я. – Не самое приятное чувство. Не так ужасно, как отращивать зубы или пальцы, но чуть позже мы дойдем и до этого.
Жнец задергался, но мои тени только крепче сжали его, обескровив руки и ноги.
– Кто ты, черт возьми? – яростно выплюнул второй жнец, но его глаза помутнели, выдавая страх.
– А, значит, ты тоже умеешь говорить, – отозвалась я. – Сначала ответь на мой вопрос. Зачем вы здесь?
Когда я сильнее сжала язык первого собирателя душ, он заскулил, впиваясь ногтями себе в руку. Второй перевел взгляд с его языка на мое лицо.
– Нас послали за шинигами по имени Скарборо, – сказал он.
Так я и думала.
– Зачем Совету это нужно? – спросила я. – Для чего отправлять столько жнецов за границу ради поимки одного человека?
Жнец нахмурился:
– Откуда ты знаешь о Совете?
– Отвечай! – рявкнула я, и первый жнец вскрикнул, когда я дернула его за язык.
– Я… я не знаю, – сказал его спутник. – С тех пор как Кромвели победили Анку…
– Что? – моя хватка ослабла настолько, что жнец выдернул свой язык и попытался укусить меня. Не отрывая взгляда от второго собирателя, я ударила его локтем в живот.
Семья Айви захватила власть? Предполагалось, что они, как наследники Анку, в конце концов все равно займут его место, но я не ожидала, что это произойдет так быстро.
– Кромвели свергли Анку, – сообщил жнец. – Следующим в очереди был Верховный советник, но его нашли мертвым за день до вознесения. Теперь Анку – Айви Кромвель, и она многое поменяла.
Я застыла, неотрывно глядя на собирателя и не чувствуя ничего, кроме того, как увлажнилась моя ладонь, в которой был зажат кинжал. Конечно, Айви пойдет ради власти на что угодно, даже на убийство собственного отца. Такими были Высшие жнецы – они вырезали слабых из стада, кем бы те ни были. Любовь означала слабость, а слабость вела к смерти.
– Она послала вас за мной? – прошептала я.
– За тобой? – второй жнец отшатнулся, его лицо исказилось от гнева. – Так и знал! Ты Рэн Скарборо?
Я тихо выругалась, поднося кинжал к горлу первого жнеца. Он вжался в стену, его глаза были похожи на сияющие аметисты.
– Так это из-за тебя нам пришлось провести десять месяцев в море и перерыть весь этот протухший город? – спросил второй собиратель.
– Заткни пасть, – оборвал его тот, которому я угрожала кинжалом. – Ты же слышал, что она сделала. Она сдерет кожу с наших лиц.
– И что же именно я сделала? – спросила я, сузив глаза. Я была далеко не милосердна, но пытки мне никогда не нравились, в отличие от некоторых. К тому же сдирание кожи с лиц – это скорее в стиле Айви, чем в моем.
– Айви сказала, что ты выколола глаза трем Высшим жнецам, – произнес второй, пытаясь стряхнуть оковы теней.
Я закатила глаза.
– Это был несчастный случай. И глаза я им не выкалывала. Просто ослепила.
Цукуёми позади меня издал удивленный возглас, но я не обратила на это внимания.
– Она сказала, что единственная причина, по которой тебе вообще было позволено пожинать, – то, что ты соблазнила Верховного советника Кромвеля.
– Что? Ну и бред!
Я оглянулась на Цукуёми, но по его лицу нельзя было понять, о чем он думает. Мне хотелось протестовать гораздо громче – чтобы у Цукуёми не возникло каких-нибудь отвратительных мыслей на мой счет, – но я не хотела показывать англичанам, что их слова задели меня за живое.
– Она сказала, что шинигами едят собственных детей, но, поскольку у тебя их нет, ты похитила своего брата, чтобы поджарить его на вертеле.
Я ударила кулаком по стене рядом с головой первого жнеца. Дерево раскололось, и все здание задрожало.