– Можешь передать ей, что она зря тратит время, – прошипела я. Ядовитые слова на языке Смерти слетали с языка точно искры. – Только шинигами могут добраться до моего дома в Ёми. Ее ложь не поможет ей найти меня, пока я сама этого не захочу.
Говорливый жнец резко хохотнул, и первый бросил на него страдальческий взгляд.
– Мы уже убили троих шинигами, – признался он. – Как думаешь, что сделает Айви, если ты спрячешься под землей, точно репа? Думаешь, она пожмет плечами и вернется обратно в Англию? Здесь достаточно душ, которые она, я уверен, будет готова собирать, пока это не убедит тебя выйти и поговорить с ней.
Сама того не желая, я сильнее прижала клинок к шее первого жнеца. По его ключице потекла холодная капля крови.
– Где она? – спросила я. – Скажи мне.
Собиратель подо мной сжался, оглушенный мощью языка Смерти, дохнувшей ему прямо в лицо.
– Ее тут еще нет, – выжал он из себя.
Когда жнец попытался сморгнуть тошноту, его глаза окрасились в разные цвета.
– Еще? – потребовала я, сильнее надавливая на лезвие. Парень вздрогнул, стараясь не сглатывать, чтобы я не перерезала ему горло.
– Мы делаем для нее карту этих земель, – произнес он сухим, осипшим голосом. – Ее корабль отправился на неделю позже нашего.
«Всего неделя?» – подумала я, пытаясь заставить руку не дрожать.
Впервые я порадовалась, что мои глаза не меняют цвета, как у жнецов. Они не смогут определить по ним мою тревогу.
– И как долго вы здесь?
– Лиам, – сказал другой собиратель, бросив на своего спутника предупреждающий взгляд. Но я лишь чуть сильнее надавила на лезвие – и Лиам задрожал. Я была намного страшнее Высшего жнеца.
– Три дня, – сказал он.
У меня перехватило дыхание. Осталось всего четыре дня до прибытия Айви – едва ли этого достаточно, чтобы подготовиться, учитывая, что я даже не знала, что мне следует сделать.
Другой жнец тяжело вздохнул и перевел взгляд на меня.
– Не волнуйся, полукровка, – произнес он. – Скоро она придет за тобой.
Все мое тело напряглось.
– Как ты меня назвал? – прошептала я.
Вокруг запястий обоих собирателей сомкнулись тени, ломая их, точно ветки. Мужчины закричали, но я уже почти ничего не замечала. Сколько времени я не слышала этого слова? Вероятно, последней, кто так меня назвал, была Айви.
Вместо желания обрушить на них свою ярость – прошептать на языке Смерти, как легко я могу сломать их позвоночники, вскрыть грудные клетки и полакомиться их сердцами, – я будто проглотила океан льда.
Руки задрожали, горло сжалось. Шинигами не нужно было дышать, но мне это требовалось, мои легкие отчаянно нуждались в воздухе. Кости стали такими хрупкими и замерзшими, что, казалось, любое неосторожное движение могло разбить меня на осколки.
Десять лет назад Айви сорвала с меня капюшон, издеваясь надо мной.
«Полукровка! – насмехалась она, – Можно подумать, одежда скроет твою истинную сущность».
Сейчас ее здесь не было, но каким-то образом она все равно отнимала у меня мой дворец, слуг и позолоченную катану, шепча мне на ухо эти жестокие слова. Если и я, и Айви теперь богини, то кто из нас могущественнее? Я знала, что, если придется, я кость за костью разорву старого Анку на части, но представить Айви истекающей кровью было невозможно.
– Оу, посмотрите-ка, кажется, я задел ее чувства, – ухмыльнулся второй жнец, глядя на дрожащий кинжал, который больше не холодил горло его спутника. – И это наследница Высшего жнеца? Неудивительно, что от тебя отказались.
Я увереннее сжала кинжал. Прежде чем жнецы успели сказать что-то еще, я вогнала его грубияну между ребер.
Он вскрикнул, белая рубашка расцвела красным. Я вырвала лезвие, вызвав брызги крови, и двинулась к другому жнецу, но меня остановила рука Цукуёми.
– Рэн, – позвал он.
Я обернулась. Я почти забыла, что Цукуёми тоже здесь.
– Рэн, я думаю, если оставить тела здесь, это может вызвать среди людей панику, – заметил он. – Можем закончить допрос в другом месте.
– Нет, – возразила я, пытаясь стряхнуть его руку, но хватка Цукуёми оставалась твердой, будто он обратился в мрамор.
– Рэн, я понимаю, что они были с тобой нелюбезны, но…
– Ты ничего не понимаешь! – воскликнула я, перехватывая кинжал второй рукой и молниеносно отшвыривая его назад. Он вошел второму жнецу в живот, пригвоздив того к стене. Мужчина взвыл, захлебываясь кровью. Давным-давно мои кинжалы, вероятно, не нанесли бы Высшим жнецам вреда, потому что победить их могли только более могущественные существа. Но теперь я была богиней. Мое лезвие несло смерть любому собирателю, вне зависимости от его статуса.
Цукуёми отпустил меня, широко распахнув глаза.
– Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о них, – сказала я, делая шаг ему навстречу. – Больше никогда не стой у меня на пути.
– Рэн, – произнес Цукуёми нарочито терпеливым тоном, будто я была диким зверем, которого он пытается приручить. Мои тени отпустили жнецов, и те, истекая кровью, сползли на землю. – Я лишь имел в виду, что стратегически, возможно, было бы мудрее…
– Когда это ты успел выработать стратегию? – спросила я, и тьма поднялась за моей спиной, словно крылья падшего ангела – тысяча острых когтей, готовых атаковать. – Не учи меня, что делать с мне подобными! Они уже узнали, кто я, Цукуёми. Они побежали бы обратно к Айви и рассказали ей, что видели меня.
Цукуёми ничего не ответил, но почему-то его каменное лицо снова разозлило меня.
– Думаешь, что все знаешь, но ты родился в величии, – сказала я. – Ты получил все при рождении, а я свое право стоять рядом с богами вырвала силой. Так что не читай мне лекций о том, как правильнее получить то, чего я хочу.
На долю секунды – миг, который я смогла уловить лишь потому, что была жнецом и могла разорвать время на миллион мгновений, – лицо Цукуёми потеряло свое идеальное мраморное совершенство.
Его губы распахнулись, глаза вспыхнули болью, звезды в них померкли. В эту долю секунды, когда он оказался таким беззащитным, он до боли напомнил мне Хиро. Весь мой гнев смыло холодной волной раскаяния.
– Это… это неправда, Рэн, – произнес он наконец. Его слова были настолько тихими, что разобрать их стоило мне определенных усилий. Его голос звучал так же, как у Хиро: та же неприкрытая честность, которая могла выскоблить меня изнутри. Затем Цукуёми моргнул, и момент улетучился. Он расправил плечи, и его лицо снова стало безразличным. Он взглянул на жнецов позади меня и вздохнул.
– Полагаю, больше здесь делать нечего, – сказал он, поворачиваясь, и вышел из переулка.
Я собрала свои кинжалы, бросив на мертвых жнецов в залитой кровью улочке лишь один, последний, взгляд. Может быть, другие жнецы придут, чтобы собрать их души, или они навсегда зависнут в небытии. В любом случае это уже не моя забота.
Должно быть, людей отпугнуло убийственное выражение моего лица, потому что никто не осмелился сказать ни слова ни об испачканных кровью кинжалах в моих руках, ни о тянущейся за мной дорожке кровавых следов, которые становились все бледнее и бледнее, пока не исчезли во влажной земле на окраине города.
Глава 5
Мои шинигами всегда приходили на мой зов. У них не было выбора.
Тиё принесла мне чистый лист тутовой бумаги, кисточку из конского волоса и чернильницу. С поклоном она положила все это на стол. Я отпустила ее и вытащила из рукава кинжал.
Провела лезвием по ладони. На ней появилась ярко-красная линия, и к запястью потекла холодная алая капля. Я поспешила сжать кулак над чернильницей и наполнила ее неглубокую чашу кровью. Затем рана закрылась, оставив после себя только красные пятна.
Я взяла кисть, окунула ее в чернильницу и начала писать на чистом листе бумаги имена.
Киё из Токусимы.
Ама из Нагано.
Мэго из Сайтамы.
Одно за другим я писала имена всех своих верховных шинигами – по одному на каждую из сорока семи префектур Японии. Кровь была гуще чернил и быстро сворачивалась, поэтому иероглифы были неровными, но сейчас красота почерка не имела значения. Когда богиня писала имена шинигами своей кровью, татуировки на их позвоночниках вспыхивали и начинали гореть в ожидании сообщения. На этот раз под всеми этими именами я написала лишь одно слово.
«Возвращайтесь».
Обычно я вызывала своих шинигами только на ежегодный сбор после Нового года. Мое сообщение наверняка вызовет у них много вопросов, но я не могла ждать до весны. Жнецы уже здесь.
– Тиё, – позвала я, открывая дверь в свою комнату, – подготовь…
Но Тиё и другие служанки уже разложили на моей кровати императорское дзюни-хитоэ. Я вздохнула и шагнула вперед, на ходу развязывая черное кимоно и сбрасывая его на пол, чтобы они могли одеть меня.
Только присутствие моих верховных шинигами могло заставить меня надеть императорское дзюни-хитоэ. Я не могла появиться перед старейшими и самыми могущественными шинигами Японии в одежде простолюдинки, потому что они были способны ясно видеть даже в полной темноте и могли осудить меня. Хотя кровь была холодна, как смерть, я все равно потела под всеми этими слоями ткани. Юбки будто были вытканы из свинца: они намертво приковывали меня к полу.
Самый верхний слой был из королевского пурпурного шелка, с узорами в виде сот и с вышитыми белыми солнцами – символами господства шинигами над светом. Рукава – такие широкие, что доставали мне до колен, – обнажали остальные слои ткани: бледно-сиреневый, королевский золотой, мшисто-зеленый и похоронно-белый. Ткань не имела швов и скреплялась лишь рисовым клеем.
Служанки нанесли мне на лицо белую пудру, а губы и щеки покрыли сафлоровым пигментом. Я запрещала им сбривать мне брови или чернить зубы, утверждая, что даже люди уже начали отходить от этих традиций. Тиё никогда не спорила со мной по этому поводу, но в такие моменты начинала пудрить мое лицо с чуть большей силой, чем нужно.