Кинт торопился, поэтому, не тратя времени на разговоры, приобрел еще по сотне патронов к карабину и пистолету, и спустя час был уже в мастерской. Где застал Бара у верстака с задумчивым видом.
— Что, получилось парню комнату снять? — спросил Кинт, поднимаясь по лестнице.
— Угу…
— У меня пароход через полтора часа, буду собираться.
— Угу…
Упаковав все вещи, и привязав чехол с карабином к ранцу Кинт уже был готов идти прощаться с Баром, но тот уже сам поднялся наверх, прошел к камину и поддев кочергой кусок недогоревшей окровавленной ткани бросил ее под ноги Кинту…
— Это что?
— Похоже, тряпка не догоревшая, — Кинт присел на корточки и приподнял ее, — да тряпка.
— Ты дурака–то из меня не делай. Жандармерия ищет молодого, высокого и бородатого мужчину.
— Да я заметил, — Кинт бросил кусок в печь, — и что, нашли?
— Похоже, не найдут! Это твоих рук дело?
— Что именно?
Бар вдохнул и сел на стул.
— На набережной, в ресторане ты был? Макта в его доме, до полусмерти ты избил?
Кинт тоже присел на диван и поставил ранец на колени.
— Да…
— Зачем?
— Я наказал их… за то, что они делали, за то что …
— Что ты о себе возомнил! — вскочил со стула Бар, — ты что, судья? У Макта, какой бы он ни был мерзавец, и гадкий человек, у него осталась семья и двое детей.
— Именно поэтому я не стал его убивать.
— Да уж лучше убил бы! Мало того, что ты принес несчастье в его семью, так еще и обрек их на мучение!
— Ты… ты себя вообще слышишь? Обрек на мучения? — Кинт отшвырнул ранец и вскочил, — а скольких он, пусть и не своими руками обрек на мучение и на смерть… ты вот потом как–нибудь у Парэ поинтересуйся.
— Так нельзя Кинт, — спокойно сказал Бар и покачал головой, — в скором времени хозяином рынка станет кто–то другой, и наберет себе таких же ублюдков из подворотен для поддержания порядка. Этим поступком, ты ничего не изменил, лишь добавил крови и греха в свою жизнь, и когда наступит момент, ты будешь стоять на пороге преисподней…
— Вот тогда я и вспомню каждого, и предъявлю дьяволу счет на патроны!
— Ты очень самонадеян Кинт… Жаль… не понял я тебя… Ступай, опоздаешь на пароход, и вот еще что… Если в следующий раз приедешь, прошу, не навещай меня.
— Хорошо Бар, спасибо за все и прощай…
Кинт накинул лямку ранца на одно плечо и пошел вниз по лестнице. Дверь хлопнула и Бар подойдя к окну и посмотрел как Кинт сел в повозку, и тихо сказал:
— Не понял я тебя парень, не понял…
Бар больше никогда не увидит Кинта. Спустя два года, он тяжело заболеет и умрет, и единственным, кто несколько месяцев проведет у его покрытого глубокими язвами тела, будет Парэ, который полюбил старика как отца, а Бар, на своем последнем вздохе, позовет Кинта…
Глава восьмая
Самоходная баржа, взбивая речную воду в пену огромным гребным колесом за кормой уже второй день медленно движется вниз по течению. Соседями Кинта по крохотной каюте оказались два торговца, которые, откупорили уже не известно какую по счету бутыль, а почтенного вида старик — инженер горного дела, всю дорогу читал книгу, делая заметки на полях. Кинт старался весь день проводить на палубе, постелив на мешки с зерном плащ и глядя на обрывистые берега. Мимо проплывали небольшие рыбацкие деревушки, фермы, а также попадались крохотные городки, в которых были размещены какие–то цеха. По реке, навстречу плыли баржи, пароходы и трудяги–буксиры, нещадно коптящие небо и волочащие за собой увязанные в длинные плоты лес. Кинт пытался почитать газету, но порыв ветра вырвал ее из рук, когда он немного задремал, удалось лишь запомнить, что на главной полосе была новость о том, что все монаршее семейство переехало из столицы в свой дворец на одном из южных островов. Общаться Кинту ни с кем не хотелось, и последнюю ночь перед прибытием в Илкан, он проспал на палубе, завернувшись в плащ. Потом несколько дней тряски в провонявшем потом, тухлой едой и спиртным общем вагоне. Добравшись до форта, оставшиеся сутки отпуска, Кинт провалялся в кровати, отпивая из фляги и много раз перечитывая строки истертого письма и пытаясь вспомнить лицо Маани, которое стало стираться из его памяти.
— Спасибо, угодил… — капитан Брэтэ разглядывал авторучку, которую Кинт привез ему в подарок, — и что, на долго хватает?
— Продавец уверял, что на десяток листов.
— Хм… — Брэтэ раскрутил авторучку и посмотрел на крохотную стеклянную колбу с поршнем, — а чернила?
— Любые.
— А ну–ка, — Брэтэ вытащил из стола чернильницу, опустил в нее перо и потянул за поршень, — сейчас… Красота!
Брэтэ вывел несколько букв на листе, и посмотрел на результат…
— И края ровные получаются. Спасибо Кинт. Но что–то я смотрю не рад ты проведенному времени в отпуске.
— Так какая радость может быть от двух недель дороги?
— Верно. Ну, хоть повидался с кем хотел?
— Да.
— Ну и хорошо, — Брэтэ убрал чернильницу и авторучку в стол, нахмурился и встал из–за стола, — на днях телеграмма пришла. Знаешь судью–то нашего?
— Который художник и любитель маленьких художниц?
— Вот то, что ты в конце сказал, я сделаю вид, что не слышал… кхм… так вот, он в городе выставку организовал, вроде собрался повысить культурный уровень на северных границах терратоса.
— И?
— Кое–кто из столицы приедет, в общем, из канцелярии была телеграмма, личному составу форта обеспечить безопасность столичных гостей.
— А как же торговый тракт?
— Ты меня спрашиваешь?
Кинт демонстративно окинул взглядом кабинет капитана.
— А тут еще кто–то есть?
— Ты не умничай! Умник… Я и сам знаю, что тракт нельзя оставлять, тем более, что на склонах эта гадость созрела, и ее теперь мешками повезут. Давай лучше подумаем, как нам и перевал перекрыть и приказание канцелярии выполнить.
Кинт, Капитан Брэтэ и еще двое звеньевых просидели до полуночи, пытаясь разделить и без того малочисленный состав форта на выполнение двух задач. А на утро, Кинт со своим звеном выдвинулся в сторону города, им предстояло временно разместиться в казарме городской жандармерии, затем выехать в сторону станции и проработать все меры безопасности. Кроме столичных, в город собирались приехать и другие не мало знатные персоны, отчего вся криминальная прослойка замерла, и не дышала в ожидании богатеньких растяп, чтобы срезать кошель или стянуть драгоценности. Весь день перед прибытием на станцию экспресса из столицы, звено Кинта и еще десяток городских жандармов устраивали облавы по сомнительным заведениям и в трущобах у станции. А город, тем временем готовился к празднику. Шутка ли, впервые такое событие, все улицы были подметены, владельцы магазинов, ресторанов и салонов намывали окна и витрины, все попрошайки с центральных улиц исчезли, кругом развешивались украшения и флаги терратоса, на центральной площади оркестр пожарных, репетируя уже в который раз играл гимн и пару десятков торжественных маршей.
— Скажите милейший, — кто–то постучал тростью по стремени, — а где же капитан Брэтэ?
— Капитан Брэтэ не очень хорошо себя чувствует, и поручил мне выполнять все приказы канцелярии, что касаются этого торжественного события, — ответил Кинт скороговоркой, увидев судью со своей свитой — несколькими чиновниками из ратуши.
— Хм… как ваше имя и звание?
— Мастер–жандарм Твиз, господин судья.
— Что ж, я надеюсь, вы не подведете своего капитана.
— Так есть господин судья, не подведу, — ответил Кинт и чуть привстал в стременах.
— Экспресс прибывает через час, я считаю, необходимым отправить разъезд навстречу.
— Уже господин судья, я отправил в патруль троих всадников два часа назад вдоль железнодорожного полотна.
— Хм… похвально мастер–жандарм, при случае я сообщу капитану Брэтэ о вашей предусмотрительности, я простите, не запомнил, как ваше имя?
— Твиз, господин судья.
Судья кивнул и с довольной миной пошел вдоль перрона, что–то говоря сопровождавшим его, а те учтиво кланялись и убегали выполнять приказания.
— Похоже, городом правит не совет, а этот похотливый кусок дерьма, — сплюнул на подметенный булыжник перрона Минт, а его конь, словно соглашаясь, фыркнул и закивал головой звякнув упряжью, — о, коняка и тот понимает.
— Ну, кусок, не кусок, а у него есть все перспективы стать председателем городского совета.
— Похотливый ублюдок, столько девочек попортил…
— Езжай, пристрели его, — спокойно сказал Кинт и закурил трубку.
— Может, я так и сделаю… попозже.
— Он девочек хоть и попортил, но заметь, все из них теперь живут в городе, большинство имеет неплохую работу, кто–то даже выбился в художники и уехал из этой дыры… и они будут благодарны ему по гроб жизни.
— А у них выбора нет… погоди, ты его оправдываешь что ли?.
— Вот, в этом и весь вопрос… вопрос выбора. Ладно, поехали университетскую площадь проверим. А судья… да, согласен, похотливый ублюдок, — сказал Кинт и развернул коня в сторону дороги к городу.
У Кинта рябило в глазах от пестроты одежд… Оркестр, заставлял стекла плясать и звенеть в рамах здания станции, а дирижер так размахивал жезлом, что даже вспотел бедняга. Столичный экспресс прибыл, минута в минуту, как было заявлено в начертанном мелом на доске у перрона расписании. Немногочисленные паровые повозки были поданы к вагонам, и столичная знать, разглядывая ущербную архитектуру станции разочарованно кривилась. Но проехав всего пару километров, до окраины города, и увидев дорогу, которая была вылизана и вычурно украшена, гости заметно повеселели, расслабились и откинувшись на спинки сидений лениво помахивали руками встречающим горожанам.
— Как мы их всех будем пасти? — недовольно пробубнил Минт, когда звено дорожных жандармов пристроилось в хвост колонне из десятка конных повозок.
— Это задача городской жандармерии, — ответил Кинт, — проводим сейчас их до «Снежного хребта» и едем к университету, через два часа там прием начинается.