Я лежал и смотрел. Полчасика так погорит, и на майоре крест можно ставить. Если и не сгорит заживо, то в дыму задохнётся наверняка. Расплатились, можно считать. С лихвой. Неправильно это как-то!
Чем больше я думал, тем смурней на душе становилось. Всё моё путешествие назад неправильным получалось. Двух недель не прошло, а скольких людей из своего списочка встретил! И Светку-предательницу, и урку-гада, и шалашовку подлую. Будто бог лично в мой список заглянул и теперь предлагает. Вот тебе власть, вот тебе враги твои, обидчики. Мсти, заслужил.
Только не мог бог такое предложить! Он ведь милосердный, он учит не «кровь за кровь, глаз за глаз», а «возлюби ближнего, как себя самого». В колонию батюшка приходил, Библию читал. Я хоть и неверующий был тогда, а слушал. Интересно.
Положим, не ближние они мне… Или всё же ближние? Жизнь мою покроили — любо-дорого. Кто же мне ближе, если не они? Стало быть, по законам божьим, не злом за зло я отплатить должен этим, из списка, а добром. Потому и ставил он мне их на пути, испытывал. Выдержу — свершится чудо. Нет…
Выдержу! Светлану простить оказалось не трудно. Что с неё взять? Баба, наседка. И шалашовку эту глупую — прощаю. Она и так своё получила. За что боролась, на то и напоролась, называется. Ворон… у него «понятия», он человеческой жизни не знает. Собакой родился, собакой прожил, и умрёт по-собачьи, под забором.
А вот майор человеческую жизнь знает. Семья, жена, ребёнок у него. Законы знает и людские, и божеские. И преступил и те, и другие не задумываясь, легко. Лишь бы власть свою показать.
И мне его — простить⁈
С майором тяжело. Потому бог и подсказку дал — мент не один в доме спит. Отплачу ему, и невинные люди погибнут.
В голове тихо пискнул мстительный голосок: «Ксюша тоже невинная была, а её убили». Я цыкнул на него. Не пацанчик пятилетний за рулём того «опеля» сидел, и не мамаша его мослозадая. А по моим законам круговой поруки нет. Каждый сам за себя отвечает.
Я соскользнул с чердака, перемахнул забор между дворами.
Первый этаж пылал, ни в двери не сунешься, ни в окно. Хорошо, лестницу не додумался бензином облить. Дерево успело нагреться, местами и тлеть начинало, но ещё не вспыхнуло. Я передвинул её к одному из верхних окон, полез, чертыхаясь, когда приходилось хвататься за особо горячие перекладины. Саданул ногой в стекло… И тут же в меня вылетел рыжий шерстяной ком!
Котяра на секунду завис на моей штанине, в кровь раздирая бедро, потом сиганул вниз, в темноту. Я зашипел от боли, но не ругаться же на кота! Умная тварь, жизнь себе спасает. Что же ты, Рыжий, хозяев не разбудил? И сразу мысль в голове стрельнула — а может тихо в доме оттого, что хозяев нет? Уехали куда, пока я за бензином ходил⁈
Сунул я голову в проём и понял — дома они. Потому как сразу услышал кашель и детский плач, доносившийся от кровати. Попал я, значит, в спальню пацанёнка. Едва перелез через подоконник, и сам закашлялся. Глаза слезиться начали, в горле запершило. В комнате висел густой, удушливый сизый дым, а над головой громко трещало.
Я схватил пацана на руки.
— Родители дома? Родители дома, спрашиваю?
Э, да что от него добьёшься в таком состоянии! Под мышку и на лестницу, на свежий воздух. Спустил, поставил на землю, шлёпнул по попе.
— Беги к забору, понял? И стой там, никуда не уходи. Мамка заберёт.
Про мамку он понял, побежал. И кашляет, кашляет. Ему бы попить чего-нибудь дать… Некогда.
Пока я туда-сюда лазил, дыма ещё больше стало. А из комнаты в коридор выскочил — вообще ничего не видно, дым по лестнице снизу поднимается. Удушливый, гад, — пластик горит.
В коридор выходили три комнаты. Я чуть ли не молился, чтобы родительская спальня тоже здесь была. Потому как если внизу — не успеть. Заглянул в одну комнату — не то, больше на кабинет смахивает. Зато напротив — она!
Первой я женщину будить начал. За руку трясу, за плечо — никак. Учадела. Пришлось за волосы с подушки поднять и пару пощёчин влепить, чтобы глаза открыла. Открыть-то открыла, но мутные. «Вставай, уходить нужно. Пожар!» — кричу. Смотрит на меня, и от дыма хекает. Схватил за руку, потащил за собой, как лунатика.
Только в детской она оклемалась чуть, к кроватке рванулась. Я не пустил.
— Внизу он уже, снаружи. Возле забора стоит. И ты в окно лезь! Там лестница.
Ага, глаза осмысленными становятся. Кивает, не спрашивает даже, что я за фрукт. Баба в такой ситуации может и в истерику, и в обморок брякнуться, а эта держится. Крепкая, уважаю.
Когда она к окну подошла, грохнуло вдруг над головой страшно, и за окном фейерверк в разные стороны. Всё, стропила перегорели, сейчас потолок нам на головы ляжет. Тикать надо отсюда, пока не поздно! А баба у окна мнётся. «Серёжа⁈»
— Да спасу я твоего майора, спасу. К сыну беги!
Полезла на подоконник, ногу задрала, не стесняясь, что комбинация коротенькая. Да и некогда мне её рассматривать. За «Серёжей» этим чёртовым бежать нужно.
В кровати майора не оказалось. Я подумал было, что он на пол упал. Но и там нет. Неужто, вниз побежал, к дверям⁈ Я уже на лестницу сунулся, в самый дым и чад, и тут спохватился — дверь кабинета настежь распахнута, а я же её закрывал. Заглянул — так и есть. Сидит майор возле сейфа, что-то вынимает оттуда и в сумку складывает. Ах ты ж козел! Не жену с сыном спасает, а бабло вонючее.
Заорал на него:
— Чего расселся⁈ Драпать надо! Крыша сейчас упадёт!
А он развернулся и — бах! Я еле успел за косяк отскочить. Пистолет у гада! Он даже рассматривать меня не стал, сразу пальнул.
— Не стреляй, я же тебя не трогаю! Уматывай из дома быстрее!
Бах! И слева в ответ — бабах! Аж дом задрожал. Всё, просел потолок в детской, до лестницы за окном не добраться. Единственно, из окна сигать.
— Да не стреляй же ты, идиот! В окно прыгай, а то сгоришь к чёрту!
Тишина. Послушался? Трещит вокруг, нифига не слышно, что в кабинете делается. Может, выпрыгнул? Мне ждать долго тоже не с руки. Сгорю за милую душу, никакой хронобраслет не спасёт.
Заглянул осторожно. Как же, выпрыгнул! Сидит, с мобилой возится. Пожарных вызывать надумал? Поздно!
Майор заметил движение в дверях, поднял голову. И опять — бах! Как я успел в коридор вывалиться? Пулю поймать только и не хватало.
Сижу в коридоре, от дыма кашляю. Думаю, как дальше быть. Сгорит майор, и всё — провалил я испытание, не получится чуда. Вот же идиот — зачем было дом поджигать⁈ Подпалил бы гараж с машиной, и пёс с ними!
Каким шестым чувством я уловил, что майор к двери крадётся? Не слышно ведь ничего и не видно в дыму? Почуял опасность, что твоя собака, в спальню метнулся. Как раз вовремя — пуля над самым затылком пролетела, чуть ли не волосы сбрила. Что же он творит, гад этот⁈
Забился я в угол, за кровати. Окно — рукой подать. Но закрытое. Ни отворить, ни стекло выбить не успеваю, потому как майор в дверях стоит, и пушка нацелена. Единственный путь для меня — хронобраслет. Только настроить его надо, чтобы обязательно в прошлое попасть. Потому как в будущем рухнут перекрытия, и падать мне придётся с трёхметровой высоты. А как оно, падать в межвременье, когда и снизу, и сверху головешки горящие сыплются, проверять не хотелось.
У меня-то хронобраслет, а у майора нету. Что он сделает, когда я исчезну? Успеет в окно выпрыгнуть или нет? Не знал я этого, но и времени на размышление не оставалось. Потянулся, чтобы кнопку «Пуск» нажать… и тут увидел.
На тумбочке у изголовья кровати лежала бита. Удобная, увесистая, сама в руки просится. Неплохое оружие… если бы у Мазура в руке нож был! Но против пистолета, уже взведённого и нацеленного, бесполезное.
На другой стороне дома опять грохнуло, сноп искр полыхнул в спальню — обвалился и кабинет напротив. Я не видел из своего укрытия, оглянулся ли майор, присел, отскочил в сторону. Но как-то он реагировал, не каменный?
Я сиганул через кровати, почти на лету подхватывая биту. И уж точно на лету замахивался, не успевая разглядеть толком, куда бить.
Майор и оглянулся, и присел. И руку с пистолетом в сторону отвёл. Если бы тут двухспалка стояла, я бы перепрыгнул её, и майора с ног сбить постарался. Но у Мазуров были две сдвинутые полуторки. Я плюхнулся на край второй, не удержался, полетел на пол, стараясь амортизировать левой рукой, а не рожей.
Всё происходило одновременно. Майор обернулся, дёрнулся пистолет в его руке, посылая пулю мне в харю, бита закончила описывать дугу, приложившись по майорскому запястью, со звоном посыпались стекла за спиной. Мазур зарычал от боли. Выбитый пистолет ударился о шкаф у стены, отлетел под кровать, наткнулся на ножку, заскользил по паркету.
Пистолет замер в полушаге от майора — наклонись и схвати. Но правую руку я ему конкретно уделал, а в левой Мазур держал сумку. Ему бы бросать, не раздумывая, что с ней станется, с сумкой-то? Но, видно, содержимым он очень дорожил. Не бросил, а поставил сумку бережно на пол. И заминки этой мне хватило. Я кинул тело вперёд, дотянулся, пальцы сжали рукоять. Тут же увернулся от майорской ноги, вжался спиной в угол между кроватью и тумбочкой, вскинул оружие. Палец сам собой нажал спусковой крючок…
Не нажал. Бесконечно длинная секунда закончилась. Вновь вокруг бушевало пламя, страшно трещали перекрытия, тянулись к разбитому окну клубы густого едкого дыма.
— Стой и не дёргайся!
Мазур замер, только желваки напухали с синхронностью маятника. Узнал меня.
— Если выстрелишь — тебе смерть, Карташов. Так — срок добавят, а убьёшь — не доживёшь до суда. Ребята закопают.
Все мои силы теперь уходили на то, чтобы палец удержать, не нажать. И убрать его со спускового крючка не мог — майор бы увидел, напасть попробовал бы. Тогда точно стрелять пришлось бы.
— Пошёл отсюда, козел! В окно, быстро!
Майор покосился на сумку. Как ему хотелось взять её! Ну, нет, такого удовольствия не получишь.
— В окно, я сказал! Там тебя жена и сын ждут, а ты за бабло, шлюхами заработанное, беспокоишься, сволочь⁈