— Они у тебя стоят, что ли?
Радик с минуту на меня таращился. А затем захохотал. От души так, во весь голос. Хорошо, стакан поставить успел, а то расплескал бы.
— Гена, это и есть «парус», о котором я тебе говорю. Хронобраслет. Первый раз мне удалось добиться эффекта «ветра времени» в нашем с тобой девяносто девятом. Правда, именно такого результата я не ожидал. Думал сместиться на пару дней вперёд, а получилось… В общем, унесло меня в область, лежащую за горизонтом событий. Туда, где я не работал в школе, не заканчивал физмат. И с тобой мы знакомы не были. Очень далеко. И возвращаться пришлось долго.
Он вновь налил мне до краёв. Подумал, и себе добавил чуть-чуть. Для уважения. Поднял стакан:
— Вот такая история.
Мы выпили по четвёртой. Я молчал, не зная, что и сказать. С одной стороны — не мог поверить я в подобную штуку. С другой — не верить не мог. В той, прошлой жизни, Радик не стал бы мне врать. Внезапное его исчезновение и такое же внезапное появление сегодня, квартира эта пустая, нежилая, явно снятая на день-другой. А утром, когда мы встретились? Как он пиво-то пил, хорошее холодное пиво? Кривился, морщился. Потому что не любит он пиво. Десять лет назад не любил, и сейчас не любит, ни пиво, ни водку. А пьёт, чтобы расслабиться хоть немного, потому как хреново ему, ох как хреново!
Я внимательно посмотрел на приятеля. С чего я решил, что он абсолютно не изменился? Изменился, да ещё и как! Грустные складки появились в уголках рта, морщины вокруг глаз, скулы выступили. И седина на висках засеребрилась. Видно, и Радика жизнь потрепала. Не так, как меня, но потрепала.
— Ладно, предположим. И как эта штука временем управляет?
— Не временем, им управлять невозможно. Передвижением во времени. Вот смотри: на большом циферблате стрелки направление течения и ветра показывают, на малых — положение угла атаки в двух плоскостях. В будущее переместиться — не проблема. Просто опережаешь течение времени. С прошлым сложнее. Идти против течения не получится — в лучшем случае застрянешь на месте. Но способ попасть за точку настоящего есть. Ты никогда парусным спортом не занимался? Что такое лавировка, знаешь?
— Нет, не довелось. Ты, что ли, занимался?
— Было дело.
Уточнять, когда это он успел поматросить, Радик не стал. Вытащил из пачки свежую салфетку, разложил на столе, начал ковырять ногтем.
— Смотри, это — направление времени. Идти против течения нельзя. Но так, под углом, можно. Курс называется бейдевинд. А в следующий раз идёшь вот так. Понятно?
Я поразглядывал выдавленный на салфетке зигзаг с перечёркивающими его диагональками. Чего ж тут непонятного? За это мы тоже выпили. За хронобраслет, в смысле. Потом — за бейдевинд.
Который был тост, я уже со счета сбился. Телом завладевала приятная тёплая лёгкость. Прекрасно знаю это ощущение — норма моя. Больше пить не стоит, плохо будет, особенно утром. Хоть наш «сабонис» и опорожнился едва на половину, но я свою долю честно употребил. Радик, чертяка, филонил. Вон, первый стакан еле высосал. Ну, коль ты трезвый, тогда развлекай гостя дальше!
Я прищурился и подначил:
— А теперь продемонстрируй, как твой браслетик работает. Хочу снова быть, этим, как его… сторонним наблюдателем!
Завадский перестал улыбаться, посмотрел на меня внимательно. Затем вдруг налил себе добрых полстакана и залпом выпил, аж кадык на горле ходуном заходил. Такого я от него не ожидал! Смотрел, рот разинув. А он поставил опорожненную тару, выдохнул. И вместо того, чтобы закусывать, объявил:
— Нельзя. На пьяную голову со временем баловаться опасно. — Подумал и добавил: — Да и на трезвую тоже. Всё, что я тебе рассказывал — не больше, чем теория, практикой не подтверждённая.
Такого поворота я не ожидал:
— Так ты… это ты насочинял всё⁈
— Да. Расскажи лучше о себе. У тебя что случилось? Что-то совсем нехорошее? С семьёй? С дочкой?
Меня будто холодной водой из брандспойта окатили. Хуже — будто обухом в темя хрякнули! Мгновенно Радиковы сказки о путешествиях во времени отступили, и сегодняшняя реальность навалилась. Память девяти лет, разделивших нас.
Солёный комок подкатил к горлу. Но я сдержался. Эти слёзы я уже выплакал. Сотню раз выплакал.
Радик заметил, как я переменился в лице, вновь разлил водку, пододвинул мне стакан.
— Расскажи, сразу легче станет.
Легче? Да понимает ли он, о чём говорит? Мне — легче⁈
Я схватил стакан, опрокинул в рот, высушил одним долгим, большим глотком. Это был лишний стакан, не мой уже. И чёрт с ним! Хочет послушать⁈ Изволь!
Выложил я всё, как есть. О Ксюше, о злосчастном июле две тысячи первого, о пацане-ментёнке, решившем полихачить, о том, как в наших судах красный свет неожиданно меняется на зелёный, а «зебра» уползает на шесть метров в сторону. О том, как я пытался найти правду… И о том, как эта самая «правда» нашла меня, тоже рассказал.
Потом я ещё выпил. Больше не думая, лишним будет стакан или нет.
— Ты меня спрашивал, почему я в школе не работаю? Статья у меня неподходящая, понимаешь ли. С такой к детям и близко не подпустят. Хорошо, хоть дворником взяли! Директор ЖЭКа «облагодетельствовал». Сказал, когда заявление подписывал: «Повезло тебе, что я мужик. Мужик к мужику в таких делах всегда сочувствие проявит. Была бы на моём месте баба, погнала бы тебя взашей». Поинтересовался ещё: «И как она, стоило того?» Гад.
Радик слушал меня, всё более хмурясь. И когда я замолчал, переспросил:
— Гена, но это же ерунда какая-то? Не мог ты так поступить. Если бы она тебя даже спровоцировать попыталась, ты бы не поддался. Выставил бы её, и всё.
Я разозлился. Он что, не слышал, что я ему рассказывал? Или сомневается, что это подстава была⁈ Конечно, молодая смазливая кукла сама себя предлагает. Какой мужик устоит? И друг Гена не выдержал, позарился на свеженькое…
Рука моя сама собой сжалась в кулак. Врезать бы от души, чтобы не вякал!
Я испугался такой своей мысли. Это всё из-за водки, лишний стакан. Или два? Завадский ведь не виноват, совершенно не виноват. Вот сучке той малолетней я бы врезал, дряни мокрохвостой. Ох, врезал бы! Изуродовал бы, чтобы на всю жизнь запомнила, как другим эту самую жизнь ломать ни за что, ни про что. Потом опять на зону, но и хрен с ним!
А на зоне снова тех шакалов бы встретил. Нет, драться с ними я не стану. Просто замочу. Стольких, сколько смогу. И пусть потом убивают. Жизнь не дорога? Да нахрен она мне нужна, такая жизнь!
— Нахрен она мне нужна, а? Я тебя спрашиваю⁈
— Тише-тише…
Оказывается, я ору это во весь голос и кулаком по столу стучу, а Радик хватает меня за плечи, пытается остановить. Прихожу в себя на минуту, тянусь за бутылкой. Радик сдёргивает её со стола.
— Что, жалко⁈ — рычу на него. — Для друга жалко? Зачем тогда звал?
— Гена, тебе хватит…
Вновь выныриваю на поверхность — я у дверей, порываюсь уйти, а Радик вцепился, что твой репей, не пускает.
— Не-не-не, и не думай! Не пущу! Тебя же первый милиционер арестует…
Это он прав. Повяжут, козлы вонючие…
Вновь просветление — Радик пытается уложить меня на диван, а я отбрыкиваюсь:
— Отвянь, не буду я спать! Мы ж не допили…
И последний кадр. Радик моет посуду на кухне, а я стою в дверях, прислонившись к косяку, чтобы не упасть. Глупо хихикая, спрашиваю:
— Радик, это ты мне снишься, а?
— Нет, не снюсь.
— Так мы это чё, в самом деле здесь? В будущем?
— Угу, в самом деле.
— А… я это… не хочу здесь. Мне назад надо.
— Назад? На диван, что ли? Так отправляйся. Дойдёшь или помочь?
— Дойду…
Не помню, добрел я самостоятельно, или Радик меня тащил. Больше кадров яви в моей голове не осталось. Дальше шёл сон.
— … Па, а правда было такое, что вы меня чуть не потеряли?
— Это мама рассказывала? Правда. Мы к бабушке Зое ехать собирались. На вокзале, пока поезд ждали, ты и пропала. Только что сидела возле чемоданов, глядь — уже нету. Ух, как мы испугались!
— А чего вы испугались? Подумаешь, отошла на два метра. Куда бы я делась!
— Не скажи. Это же вокзал. Людей толпы, приезжают, уезжают. Цыган, опять же полно, жулья всякого. Запросто увести могли. Мы пока искали, к тебе какой-то дядька приставать пытался. А ты что, ничего не помнишь?
— Помню. Как мама меня лупцевала, а я ревела.
— Так было за что.
— Бить детей нельзя, ты сам говорил. Па, а дядька тот куда делся?
— Дядька? Почём я знаю. Убежал. Пошли к двери, нам сейчас выходить.
На остановке из автобуса высыпало человек десять. Большинство — мамаши с детьми, как и мы в цирк приехали, на дневное представление. Сегодняшний поход мы планировали давно, но как-то не получалось, — то одно мешало, то другое. Так до моего отпуска и дотянули. Дальше откладывать стало некуда. Ксюша и без того почти месяц каникул в городе кисла, давно пора к бабушке отвозить, иммунитет укреплять среди здоровой экологии.
В цирк мы собирались идти втроём, но в последний момент у Светланы не сложилось на работе. Конец квартала для бухгалтера самая горячая пора, всё равно, что у нас конец четверти. Случается, и по воскресеньям выходит. Так что третий билет желательно было продать, деньги в хозяйстве не лишние.
— Па, давай мороженое купим?
Лоток стоял на противоположной стороне улицы, нам не по пути.
— Может, в цирке? В буфете наверняка есть.
— Пока дойдём, мы его съедим. А в цирке очередь будет здоровенная. Глянь, народу сколько.
Оксана выразительно ткнула пальцем в многочисленные человеческие ручейки, стекавшиеся к громаде цирка. С очередью она правильно подметила — ожидалась здоровенная.
— Па, я быстро сбегаю. Одна нога здесь, другая там. Ты какое будешь? Белый пломбир, как всегда?
— Ладно, беги. Через дорогу осторожно!
— Что я, маленькая! Деньги давай.
Я выудил из кошелька пятёрку, протянул. Проследил, как Ксюша метнулась к переходу, остановилась, послушно ожидая, когда зелёный человечек придёт на смену красному. Молодец. А то, что не маленькая, это правда. В свои двенадцать Оксана выглядела на все четырнадцать. Я невольно залюбовался дочерью. Рослая, крепенькая. Плечи широковаты для девочки, но это её ничуть не портит. Спортивная она, вся в папу. Только волосы от Светланы достались — густая русая волна, укрывающая до половины спины. Лёгкий ветерок ласкал их, заставлял струиться, словно это и впрямь была живая золотистая река.