Глава 25Июль 2001 года
Ксюша встречала меня у ворот турбазы. Заметила издалека, едва из-за поворота показался, едва ступил на обсаженную кипарисами дорожку, ведущую к проходной. Замахала приветственно руками, бросилась навстречу.
— Дядя Андрей, здравствуйте!
Я поймал её на бегу, подхватил, и она мигом обвила руками за шею. Как мне хотелось тоже обнять её, прижать покрепче к груди! Сдержался. Не знает ведь, что я её отец. Никто не знает.
— Привет-привет, — бережно поставил Ксюшу на тротуар. — Как вы тут поживаете? Чем занимаетесь?
— У нас всё в порядке. Купаемся, загораем, книжки отдыхающим выдаём. А вы как съездили? С дочкой виделись?
— И я удачно съездил, дочку повидал. — «И сейчас вижу!»
Мы пошагали к воротам турбазы. Я шагал, а Ксюша-Саша так и вертелась вокруг. Не удержавшись, поддел её:
— У тебя волосы возле корней светлые. Ты что, красишь их? Зачем?
Она быстро провела рукой по макушке, будто пальцами могла увидеть, что там делается.
— Маме так нравится, вот и красит меня. Только вы ей не говорите, что заметили, а то она расстроится.
— Вредно это, красить часто. У тебя могли быть пышные русые волосы. Неужели не хочется?
— Не-а, я к таким привыкла. — И тут же перевела разговор на другое: — Дядя Андрей, а почему вы хромаете?
Я крякнул с досадой. Заметила-таки, глазастая. Как ни старался ровно идти, а не получалось, левую ногу рвало болью. И дело не в синяке, заработанном, когда в электричку с разбега вломился. Синяк — это так, мелочёвка. А вот когда выпрыгивал я из электрички, хуже обернулось. Межвременье накатило чуть ли не на лету, выдернуло из-под меня вагон. Оступился, потянул сухожилие. Со стороны ничего не видно, ни отёка, ни покраснения, а ногу в колене не согнёшь. Очень неприятная травма, для охранника в особенности. Руководству турбазы не понравится, если узнают. Но это как раз заботило меня меньше всего. Хуже, что с Ксюшой теперь по горам не полазишь и не поплаваешь всласть. Но огорчать дочь не хотелось.
— Да пустяки, — я постарался придать голосу беззаботность. — До свадьбы заживёт.
— А вы что, жениться собираетесь? — насторожилась Ксюша.
— Всё может статься.
Дальше она шла молча, видно, обдумывала мою фразу. Лишь у самых ворот турбазы уточнила:
— Дядя Андрей, так вы насовсем вернулись, или опять уедете?
— Насовсем. Теперь — насовсем.
В библиотеку я заявился перед самым закрытием. В брюках с наутюженными стрелками, в новенькой рубашке, с букетом роз. Разумеется, выбритый, причёсанный и наодеколоненный. А синяк на скуле… Так его уже почти не заметно.
— Добрый вечер в вашей хате!
Ирина подняла голову от книжки. Брови её моментально взлетели вверх.
— Андрей… Ох! Добрый вечер… Александра сказала, что ты приехал…
Она ещё что-то говорила бы, но я уже подошёл к её столу, протянул букет.
— Ира, это тебе.
— Мне⁈ Ой…
Она поднялась, потянула было руки к цветам, но взять не решалась. Не знала, можно ли это брать? Ей что, кроме учеников и цветы никто не дарил?
— Тебе розы не нравятся? — деланно нахмурился я.
— Нравятся, очень! — спохватившись, она взяла букет. — Просто… я не ожидала.
— И это ещё не всё. Мы сегодня идём в ресторан. Я приглашаю.
— Куда? — брови Ирины как подскочили вверх, так и не могли опуститься.
— Ну, не совсем в ресторан. Тут неподалёку кафе есть подходящее, с летней площадкой. Хорошая музыка и кормят неплохо. Посидим вдвоём, на свежем воздухе.
— А Саша?
— С Александрой всё договорено, она тебя отпускает. Так что закрывай своё учреждение, — рабочий день, кстати, две минуты назад закончился, — и пошли. У тебя есть полчаса, чтобы нарядиться, подкраситься, и всё такое.
Ирина моргнула, раз, другой. И улыбнулась счастливо.
— Если Александра отпускает, тогда пошли…
В кафе, действительно, и музыкой нас потчевали приемлемой, и заказанный ужин не разочаровал. Мы сидели в плетёных креслах за таким маленьким столиком, что нога касалась ноги. Пили шампанское, сначала холодное, так что бокалы покрылись испариной, под конец нагревшееся, но не ставшее менее приятным. Ели — каждый в соответствии со своим понятием о вкусном. Ирина — жареную рыбёшку и салат из мидий, рапанов, репчатого лука, сыра, я — бифштекс и картошку фри с нормальным салатом, из помидоров и огурцов. «Таю, таю, таю на губах, Как снежинка таю я в твоих руках…» — пел в десяти метрах от нас здоровенный динамик голосом Валерии. Но они не мешали нам — ни динамик, ни певица. Нам было хорошо — сидеть вдвоём, не замечая никого вокруг, пить шампанское, вдыхать воздух летнего вечера, разговаривать ни о чём и обо всем…
Нет, говорить о том, что было для меня самым важным, я не мог. Когда-нибудь позже, в будущем. Когда у нас с Ириной не останется тайн друг от друга.
Ужин растянулся надолго. А потом было мороженое. Были бы и танцы, но… не с моим горемычным мениском. Я не пригласил, а Ирина не стала намекать, что надо бы. Но даже без танца — медленного танца, когда можно, не таясь, нежно сжать руку, обнять, осторожно поцеловать первый раз — нам было хорошо.
Из кафе мы ушли, когда на небе начинали зажигаться первые звезды.
— Куда гулять пойдём? Давай к морю? — предложил я. — Залезем на утёс, сядем на камешках, никто мешать не будет…
— Ой, нет, ты что, я же на каблуках. И темно уже, страшно по скалам лазить. Лучше по набережной погуляем.
— Что за интерес в толпе толкаться? Тогда уж на терренкуровскую дорожку пошли. И свободнее, и к дому ближе.
Против терренкура Ирина не возражала. Мы пересекли по аллейке санаторский парк, прошли вдоль забора «родной» турбазы. Вскоре фонари остались позади, тонкие стройные кипарисы сменились раскидистыми дубами и соснами, подступившими к дорожке с обеих сторон. Да и сама дорожка начала превращаться в серпантин, полого поднимающийся вдоль склона горы.
Ирину я вёл под руку, а теперь она и вовсе прижалась ко мне.
— А здесь темно совсем. Страшно…
— Опять страшно? Ириша, я же с тобой, чего тебе пугаться?
— Да. — Она помолчала. И добавила неожиданно: — Андрюша, я тебя давно поблагодарить хотела.
— За что?
— За Сашу.
Внутри тенькнуло. Как она догадалась⁈ Видела меня всё-таки там, в поезде? И когда парень-музыкант ей туфельку передал, всё поняла? А сейчас узнала, вспомнила…
— Она ведь без отца у меня растёт, а ты с ней возишься всё время, плавать учишь. Спасибо.
— Да не за что, — я вздохнул. Ничего она не видела и ни о чём не догадывается. — Александра хорошая девочка, только физически слабовата. Ты бы её в секцию какую записала. На дзюдо, например.
— Дзюдо⁈ — ахнула Ирина. — Да зачем это нужно девочке? Ещё покалечится.
— Не покалечится. А нужно, чтобы уверенность в своих силах воспитать.
— О, она и так уверенная, палец в рот не клади. А если дзюдо этим заниматься начнёт, с ней и подавно никто не сладит.
— Лишь бы она сладить сумела, когда понадобится.
— Ой, не знаю… Может, для девочки лучше хореография? Нет, на хореографию она ходить не станет, шальная слишком. В кого такая…
— Ты, должно быть, тихоней в детстве была?
— Я? — Ира замолчала ненадолго, вспоминая. Засмеялась негромко: — Ты не поверишь, но меня в школе хулиганкой считали. В какие только истории не встревала, маму до слёз доводила.
— Ты — хулиганка? — я взглянул на неё. — Не поверю.
— Нет, не хулиганка, конечно. Это подружка у меня была в школе — отчаянная девчонка, всеми пацанами на улице командовала. Но внешность у неё — пай-девочка, хоть картинки рисуй. А я — полная противоположность, вечно растрёпанная, нескладная, «синий чулок», одним словом. Поэтому взрослые и думали, что я заводила, а она на поводу идёт, хотя всё наоборот было. Так вот, она с парнем дружила, Лёшкой Гринёвым, он на класс старше нас учился. Симпатичный. А одевался как! У него дядя — офицер, в Германии служил, присылал ему всякие дефициты. В Лёшу половина девчонок влюблена была, но он смотреть ни на кого не хотел, только с Леной дружил до самого выпускного, и после. Она его и с армии ждала… но он не вернулся, в Афгане погиб. А Лена от рака умерла, в тот же год. Поздно обнаружили, специалисты какие в поселковой больнице? Ей на последнем звонке плохо стало… И всё, из больницы в гробу привезли. Такое трагическое совпадение.
Несколько минут мы шли молча. Цикады трещали вокруг, и шумело море вдали. А я думал — никакое не совпадение. Нет совпадений. Есть лишь Время — безжалостный бог, играющий в свои непонятные нам, людям, игры.
— Ой, я не об этом тебе рассказать хотела! — разрушила тишину Ирина. — Компания у нас была хорошая, весёлая, но… — она покрутила рукой, стараясь подобрать слово, — шебутная. Нет, ничего плохого мы не делали. Шлялись по посёлку допоздна, курили исподтишка. Даже самогонку пили. У родителей воровали и пили. А ты же помнишь те времена — не то, что нынче. Тогда за подростками следили. Ко мне домой участковый несколько раз приходил, маму пугал: «Смотри, доиграется твоя Ирка до плохого!» Мама — в слёзы. А потом — за ремень! Тогда уж я в слёзы! Наревёмся вдвоём… Но ничего, не доигралась. И школу хорошо закончила, и в «пед» поступила.
— А отец что говорил?
— Я безотцовщина, а отчим никогда в моё воспитание не лез. Так что по заднице только от мамы доставалось. Но не помогало, всё равно гулять бегала… Ой, а самогон мы ситром разбавляли, представляешь? «Коктейль» делали. Ох, и дураки были! На утро голова болела, ужас!
Я замедлил шаг, наконец-то начиная внимательно вслушиваться в рассказ спутницы. Самогон — ситром? И подругу Леной звали? На мгновение язык ощутил кисло-сладкий вкус склянки.
— Постой, ты разве родом не из Ясиновского?
— Нет, — удивлённо посмотрела на меня Ирина, — почему ты так решил? В Ясиновский я после института попала, по распределению. Потом мы с Сашей в Штеровск переехали. А родом я из Красноармейки, посёлок небольшой, ты, наверное, и не слышал?