— Здравствуйте!
Жизнерадостный голос вывел дежурного лейтенанта на проходной областного управления внутренних дел из состояния послеобеденной дремы. Со стороны казалось, что дежурный, опустив голову, изучает какие-то документы, но на самом деле он по привычке, выработанной за годы несения службы, дремал, сохраняя сосредоточенное выражение лица. Открыв глаза, он с утомленным видом медленно сфокусировался на посетительнице — крупной женщине средних лет, одетой в яркое цветастое платье, обтягивающее ее пышную фигуру. Дежурный любил пышные формы, поэтому ответил несколько доброжелательнее, чем обычно:
— Что ж вы так орете, женщина? Я вас слышу.
— Слышишь, это хорошо, что слышишь, — обрадовалась тетка, — там вам посылку привезли, сходите заберите кто-нибудь.
— Какую посылку? — нахмурился дежурный. — На чье имя? Где она?
— На чье имя, родной, я не в курсе, — фыркнула женщина, — ты окорочка-то свои подними да сам сходи глянь. Как выйдешь на крыльцо, направо. Метров сто пройдешь, увидишь.
Дежурный машинально бросил взгляд на мониторы видеонаблюдения. Камеры, контролирующие фасад здания, ничего интересного не показывали.
— Ну ты долго сидеть будешь, тебя что, клеем к стулу приклеили? — возмутилась женщина. — Там же человек лежит.
— Какой человек? Что вы несете? Пьяный, что ли? Вы хоть понимаете, куда пришли? Это областное управление! Мы пьяными не занимаемся, — дал волю своим эмоциям полицейский.
— Сам ты пьяный, — обиделась посетительница, — я что-то не видела пьяных, в мешок упакованных. Вот мертвый, это похоже. Ну тебя, дурака, — махнула она рукой, — пусть лежит, мне что, больше всех надо?
Она добавила еще несколько нелестных выражений как в адрес персонально дежурного, так и всей полиции вместе взятой, но лейтенант их расслышать не смог, так как дама повернулась к нему спиной и направилась к выходу. Проводив ее неприязненным взглядом, который уже не могли смягчить даже округлые, покачивающиеся при каждом шаге бедра вздорной тетки, он потянулся к рации.
Двое полицейских осторожно подступили к здоровенному свертку, лежащему в сотне метров от здания УВД. Сверток лежал недалеко от автобусной остановки на газоне, прикрытый с одной сторону разросшимися кустами черемухи. По очертаниям свертка, туго перемотанного широким скотчем, было похоже, что это завернутое в мешок тело.
— Трупак, похоже, — пробормотал один из полицейских, — надо группу вызывать.
— Чего-то написано на нем, — отозвался второй и, присев на корточки возле тела, прочитал надпись, сделанную фломастером, на примотанном к свертку тетрадном листе: — «Это я сжег фабрику». Ничего себе, слышишь, — он обернулся к напарнику, — сжег, а потом расстроился и сознаться решил.
— Ага, а по дороге помер, — загоготал сержант, — и в мешок закатился.
Сидящий на корточках полицейский тоже засмеялся, но неожиданно, словно гигантская лягушка, отпрыгнул в сторону и схватился за автомат. Сверток неожиданно глухо застонал и шевельнулся.
— Живой, мать его, — пробормотал сержант и хлопнул по плечу испуганного напарника: — Живой он, разматывать надо.
— Ну что, Миша, чем порадуешь?
Разумов смотрел на капитана с иронией. Он догадывался, что Пахомов пока не преуспел в расследовании дела. В принципе, это не должно было радовать полковника, так как «обувное дело», разрастающееся, словно катящийся снежный ком, привлекало к себе все больше внимания сторонних наблюдателей, включая местных журналистов, депутатов и губернатора, с которым Разумов только что имел весьма продолжительный разговор. Судя по всему, губернатор перед этим разговаривал с Белоусовым, с которым был хорошо знаком. Разумову он этого не говорил, но полковник слишком долго работал простым следователем и слишком хорошо умел понимать чужие интонации, особенно интонации сидящих в больших креслах чиновников. Впрочем, этому он научился еще до того, как сам пересел в немалое по областным меркам кресло.
— Чем я порадую? — переспросил Пахомов, уныло разглядывая свои лежащие на столе руки. — Разве только тем, что алиби Журбина подтвердилось. Записи из «Бирхауса» подтверждают, он появился там незадолго до начала пожара. Минут за двадцать до того, как прошел вызов.
— Огонь же могли заметить не сразу. Чердак ведь. Да к тому же пламени нужно время, чтобы набрать силу. Может, он подпалил какую деревяшку, быстренько приехал в этот бар и спокойно пил пиво, пока все полыхало. Могло так быть?
— Могло, — кивнул Пахомов, — но не было.
— Миша, — рассердился полковник, — ты словами не играй. Что значит — могло, но не было?
— То и значит, — устало объяснил капитан, — у меня тоже появились такие подозрения. Я допросил таксиста, который вез Журбина в бар. Журбин живет в дачном поселке, за городом. Ехать не так далеко, но в любом случае минут двадцать потребуется. А вызов поступил в диспетчерскую службу, еще за десять минут до этого. И поступил он с номера Журбина, абонент при этом находился именно в поселке, я получил справку от оператора.
— А такси вызывал сам Журбин? — Разумов попытался ухватиться за последнюю ниточку.
— Сам, — поспешил порвать ее Пахомов, — сейчас все разговоры с диспетчером пишутся, и на записи его голос. Вот если бы он вызывал машину через приложение, то еще можно было бы сомневаться.
— Таким образом, фактически за час до возгорания он находился за городом, а потом все время был под присмотром.
— Именно так, — безрадостно согласился Пахомов, — а ведь от фабрики до поселка еще минут двадцать добираться. Так что Журбина мы никак к этому поджогу привязать не сможем. Хотя это было бы самым простым вариантом.
— А ты, Миша, еще не привык, что ты в Следственном комитете работаешь? — Разумов не скрывал своего раздражения. — У нас здесь, как правило, такие дела, что самые простые варианты ни к чему не приводят. Думай. Не заставляй меня сомневаться в твоей способности к мыслительному процессу. Кстати, как сам Журбин?
— Все нормально, — доложил Пахомов, — из больницы его уже выписали. Отделали его, надо сказать, капитально, но серьезных травм не оказалось. Повезло мужику. Сотрясение мозга было, конечно, но черепушка цела. Так что он дома.
— Пусть так, — кивнул Разумов, — если бы и он загнулся, это уже перебор был бы. Что по смерти Никитиной?
— Там как раз все ясно, товарищ полковник, — приободрился Пахомов, — анализ крови аварийщика показал, что он был изрядно выпимши. Бутылку из-под водки, кстати, в кабине грузовика обнаружили. Хорошо, что ее течением не унесло, к делу приложили. Осталось еще кое-что дооформить, и можно будет дело закрывать за смертью подозреваемого.
— Ну оформляй, оформляй, — Разумов почему-то не разделял оптимизма своего подчиненного, — а все же странно. Пьяный, зато пристегнутый. Ты у его жены спрашивал, он часто пил за рулем?
— Нет, как-то не подумал, — виновато опустил голову Пахомов, — могу ее, конечно, повторно допросить. Правда, жалко тетку дергать, она совсем горем убитая. У них, оказывается, грузовик был в кредит куплен. Теперь ни мужика, ни машины. Одни долги остались.
— Плохо, что не думал. — Разумов недовольно поджал губы. — Жалко не жалко, передопроси на всякий случай. Не нравится мне эта вся история. Сначала Никитина, потом фабрика. Плохие совпадения. Все связано с холдингом Белоусова.
— Я думаю, — пожал плечами Пахомов, — у бизнесмена такого масштаба, как Белоусов, недоброжелателей много. Начиная с конкурентов, заканчивая теми, кто его окружает.
— Значит, составь список этих недоброжелателей, и начнем его отрабатывать. По пунктам. Одного за другим. Всех без разбору!
Разумов с силой хлопнул ладонью по столу. Ладонь отчаянно заныла.
— Есть составить список. — Пахомов вскочил на ноги. Когда шеф был не в духе, отвечать следовало быстро, а уходить еще быстрее. — Разрешите идти?
— Вали, — махнул рукой Олег Егорович, — как список будет готов, сразу ко мне.
Только когда дверь за капитаном захлопнулась, полковник позволил себе потереть отбитую ладонь. При подчиненном он не мог показать свою слабость.
Глава 4
— Долго ходите, молодые люди, — поприветствовал Реваев вошедших в его кабинет Мясоедова и Крылову. — Я в ваши годы шустрее на зов старших по званию откликался.
— Ох, Юрий Дмитриевич, вы, как всегда, правы, но боюсь, в ваши годы у нас будут точно такие же воспоминания, — улыбнулся Мясоедов.
— Шутим, значит? Это хорошо, — Реваев тоже улыбнулся, — это значит — настроение хорошее, а сейчас станет еще лучше.
Майор Мясоедов и капитан Крылова внимательно слушали своего шефа.
— Поскольку сейчас лето, в столице жарко, душно и противно, мы с вами отправимся…
— Неужто в Крым? — не терял оптимизма Мясоедов.
— В Крым, Георгий, вы поедете за свой счет, если, конечно, захотите. У вас же отпуск, кажется, в октябре по графику? Там, конечно, уже свежо будет, но ничего, я думаю, вы вполне сможете омыть ноги в набегающих на берег волнах. А сейчас все гораздо прозаичнее и не так далеко от столицы.
— И куда же несет нас судьба и воля начальства?
— Воля начальства несет нас с вами во Владимирскую область, а точнее, в город Задольск. Это райцентр, примерно тридцать километров от Владимира. — Реваев надел очки и придвинул к себе лежащие на столе документы. — Рассказываю вкратце суть дела. В одном из поселков под Задольском в собственном доме обнаружено тело Шнейдер Марии Анатольевны.
— И чем примечательно тело Марии Анатольевны? — поинтересовался Жора.
— Тем, что при жизни это тело, а точнее, сама Мария Анатольевна доводилась нам коллегой, она следователь районного следственного управления.
— Ого, давненько у нас следователей не убивали, — удивился Мясоедов.
— Георгий, в ваших словах мне слышится сожаление. — Реваев укоризненно посмотрел на оперативника.
— Ну что вы, Юрий Дмитриевич, как можно, — смутился Жора, — вправду ведь редкое дело, чтобы со следователем чего приключилось.