Голос из-под шлема звучал приглушенно:
— Деньги привез?
— Привез. — Белоусов кивнул на «порше». — Где Коля?
— Давай сюда деньги, — потребовал неизвестный.
— Где мой сын? — повторил Белоусов и сделал шаг вперед по направлению к мотоциклу.
— Подожди, — вскинул руку человек в шлеме, — сейчас все будет, подожди минуточку.
Белоусов послушно остановился. Неизвестный открыл небольшую сумку, висевшую на ремне, перекинутом через голову, и достал из нее пистолет.
— Давай деньги. — Черный ствол пистолета выразительно качнулся.
— Где мой сын? — Белоусов сделал еще шаг вперед и упал.
«Оказывается, вокруг было столько птиц. Как же я их не замечал до этого? А теперь они вон расшумелись. Никак не угомонятся. Шуму-то от них сколько. Или это не от них? Господи, при чем тут вообще птицы?» Белоусов открыл глаза. Если вначале боль от пули, попавшей куда-то вниз живота, была столь сильна и внезапна, что он на несколько мгновений потерял сознание, то теперь было просто очень больно. Так больно ему не было никогда, и все же эту боль можно было терпеть.
«Если он сейчас заберет деньги и уедет, то я выживу. Я обязательно выживу». Белоусов не знал почему, но был в этом уверен. Он чувствовал, что рана не смертельна.
Человек в мотошлеме подошел к кабриолету и достал лежавший на заднем сиденье пакет. Открыв его, он, очевидно, остался удовлетворен увиденным, так как не говоря ни слова убрал пакет в небольшой кофр, закрепленный на багажнике мотоцикла. Деньги пересчитывать он не стал. Николай Анатольевич надеялся, что сейчас этот страшный человек наконец уедет, однако этого не случилось. Неизвестный направился прямо к лежащему на земле Белоусову.
— Что, больно?
Лица человека с пистолетом не было видно, однако голос его казался знакомым.
— Где Коля? — вновь повторил Белоусов.
— Ну что ты заладил, Коля да Коля. — Мужчина присел на корточки совсем близко и с силой ткнул стволом прямо в рану на животе.
Белоусов застонал и скрючился от невыносимой боли.
— Больно? Я спрашиваю.
— Больно.
Белоусов тяжело дышал. Сейчас он хотел только одного. Чтобы этот человек в шлеме как можно скорее уехал и оставил его здесь одного. Он уже не был уверен, что у него хватит сил добраться до города. Но это было уже не так важно. Лишь бы наконец остаться одному.
— Кстати, дай-ка сюда телефон.
Неизвестный протянул руку.
Белоусов с трудом извлек из кармана брюк смартфон. Каждое движение причиняло ему резкую боль. Не дожидаясь следующего вопроса, он сам продиктовал пин-код.
— Какой ты стал покладистый, всегда бы так!
Сидящий перед Белоусовым на корточках человек приподнял закрывавший лицо тонированный щиток мотошлема.
— Так это ты, — прохрипел Белоусов, — ах ты, гнида.
Еще один выстрел заставил его закричать. Вторая пуля попала в левую ногу и раздробила бедренную кость.
— Нет, Николай, гнида — это ты, — насмешливо произнес сидящий на корточках человек, — и я тебя раздавлю, Коля. Раздавлю прямо сейчас. Потому что ты жадный, Коля, ты слишком жадный. Кстати, ты знаешь, почему я не привел твоего сына?
Белоусов был не в силах ответить, он мог только стонать от невыносимой боли. Однако все еще мог слышать и понимать то, что ему сейчас говорят.
— Я не привел его потому, что вести больше некого. Его больше нет, Коля. Ник Ник попрощался с нами.
Звериный, полный отчаяния вой вырвался изо рта умирающего человека. Этот вой рвался наружу с такой силой, что сидящий на корточках убийца даже отшатнулся. Этот вой ринулся навстречу летящей в лицо Белоусову пуле, и две яростные, дикие силы столкнулись на мгновение в воздухе. А потом пуля полетела дальше, а вой оборвался.
Человек в мотошлеме вскочил на ноги и прислушался. Птиц, разлетевшихся еще после первого выстрела, слышно не было. Не было слышно вообще никого. Человек медленно поворачивался из стороны в сторону, словно надеясь увидеть кого-то еще, но так никого и не увидел. Тихо выругавшись, он направился к своему мотоциклу.
— Константин Афанасьевич, я понимаю, вы крайне низкого мнения о сотрудниках следственных органов, но неужели вы думаете, что я могу поверить в весь этот бред, что вы сочинили? — Пахомов закинул руки за голову и откинулся на спинку кресла. — Ну хорошо, вы отдали свой телефон Белоусову. Кто прислал на ваш номер сообщение с координатами места убийства, вы не знаете, и «вопрос закрыт» тоже не вы в ответ посылали.
— Именно так, — устало подтвердил Баженов, — я понимаю, что ваш мозг не в состоянии воспринимать такую сложную информацию, но вы все же напрягитесь. Или вам это не нужно, и обвинительное заключение уже готово. Хотя, о чем я? — Баженов, презрительно скривился. — У нас в стране обычную драку по полгода расследуют. Убийством вы, наверное, года два заниматься будете?
— Константин Афанасьевич, — адвокат заерзал на стуле, — прошу вас, не стоит нагнетать конфронтацию со следствием. Михаил Андреевич пытается во всем разобраться. Ведь верно, Михаил Андреевич?
Иван Антонович Зуевич был одним из опытнейших адвокатов в городе. С Пахомовым он уже был знаком давно и прекрасно знал, что тот, хотя и не глуп, но крайне не любит отступать от однажды выбранной версии.
— Да уж, Константин Афанасьевич, прислушайтесь к словам своего адвоката, — усмехнулся Пахомов, — вы так увлеченно делаете из меня своего врага, что, не ровен час, у вас это получится. Только вряд ли от этого вам станет лучше.
— Надеюсь, вы сейчас не угрожали моему подзащитному? — Зуевич воинственно поправил очки.
— Что вы, Иван Антонович, я, наоборот, пытаюсь объяснить вашему подзащитному, что мы с ним хотим одного и того же, поэтому должны быть в общении друг с другом максимально откровенны. Вы же хотите, чтобы убийца Белоусова был пойман?
Пахомов повернулся к Баженову. Тот угрюмо смотрел в пол.
— Мне все равно, если честно, — холодно отозвался Баженов, — но если это нужно, чтобы вы оставили меня в покое, то, пожалуйста, найдите этого убийцу.
— Я так вижу, вы не очень горюете по безвременно ушедшему, — Пахомов вглядывался в лицо Константина Афанасьевича, тщетно пытаясь увидеть там какие-то эмоции, — но с этим разберемся позже. Сейчас вы мне объясните, как телефон, который якобы был у вашего убитого компаньона, вновь оказался у вас?
Баженов долго молчал, а затем медленно покачал головой:
— Я не знаю, не знаю. Это выше моего понимания. Когда Николай уехал, я спустился к реке, посидел некоторое время на берегу. Затем подумал, что он на «порше» не сможет ко мне проехать. А с дороги меня видно не было. Белоусов такой человек, он спокойно может, мог, точнее, остановиться на обочине, немного постоять и уехать. А потом сказать, что не нашел меня. И тогда я пошел обратно к дороге. На насыпь я подниматься не стал. Сел внизу, чтобы было видно, если Белоусов появится, и так сидел довольно долго. А потом телефон стал звонить.
— Какой телефон? — ласково уточнил Пахомов.
— Мой телефон, тот, который я отдал Николаю. Он лежал в траве недалеко от меня, метрах в десяти, и звонил. Я еще не сразу понял, что это звонок с моего телефона, думал, где-то рядом машина остановилась, и музыка доносится. А когда встал, гляжу, машин не видно поблизости, а звук вроде с земли идет. Ну так и оказалось, телефон недалеко от меня на земле был, только ближе к дороге.
— Угу, — кивнул Пахомов, — ближе к дороге. И откуда он там взялся, ваш телефон?
— Да не знаю я, — Баженов наконец оторвал взгляд от пола и взглянул на следователя, — я сидел задумавшись, кто-то мог подбросить.
— Угу, — повторил Пахомов, — подбросить, а вы, конечно, ничего не заметили?
Баженов снова уставился в пол.
— Если бы я что-то видел, я бы обязательно вам сказал. Или вы что, хотите, чтобы я что-то сочинил? Да это проще простого. Остановилась какая-то белая машина, марку не разглядел, но седан — это точно, и из нее выкинули телефон, а машина уехала. Так устраивает? На мосту, кстати, камера есть, можете проверить, по-любому какая-нибудь белая машина в это время проезжала.
— Мне это записать как ваши официальные показания? — невозмутимо поинтересовался Пахомов.
— Делайте что хотите, вам правда все равно не нужна, — махнул рукой Константин Афанасьевич. Рука его, не закончив движение, замерла в воздухе. — Подождите. Я вспомнил. — Он вскинул голову и улыбнулся Пахомову, а затем Зуевичу. — Останавливался человек на мотоцикле или мопеде, ну или как там это сейчас называется.
— На скутере, — подсказал Зуевич.
— Знаете, скорее всего, это был мотоцикл, мне его плохо видно было, только что-то красное. Но, когда он потом отъезжал, мотор так ревел громко, мне кажется, скутер так не может. Он остановился помочиться. Ну в смысле парень, вы поняли?
— Продолжайте, — поторопил его Пахомов.
— Я не знаю, может, он меня не видел, а может, ему все пофиг было, но он встал прямо лицом в мою сторону и начал штаны расстегивать.
— Вы лицо видели? — перебил его Пахомов.
— Не видел я ничего, — отрицательно покачал головой Баженов, — он в шлеме был, и стекло там такое темное лицо закрывало. Он как начал молнию руками дергать, так я и отвернулся, чтоб на него не смотреть. А повернулся уже только тогда, когда телефон зазвонил.
— Сколько времени прошло с того момента, как вы отвернулись?
— Точно не скажу, — пожал плечами Константин Афанасьевич, — минут пять, не больше.
— В какую сторону потом уехал мотоцикл, вы, конечно, тоже не видели? — вздохнул Пахомов.
— Нет, не видел. Но сидел я по ходу движения в сторону города.
— Проверим камеры на мосту, — Пахомов задумчиво потер рукой подбородок, — хотя у всех этих мотоциклистов номеров отродясь не было. Плохо это, Константин Афанасьевич, очень плохо, — он подмигнул Баженову, — если бы это и впрямь белый седан был, то мы бы хозяев по номерам нашли. А так шансов мало, и это при условии, — он сделал паузу, — что вы мне сейчас правду говорите.