Виктор пружинисто вскочил с дивана, подошел к Тоне, наклонился и поцеловал в розовый пробор.
— Галатея ты моя! — удовлетворенно сказал он. — Кстати, твой Пигмалион проголодался. Пойду порыщу на кухне, словно голодный зверь в поисках жертвы. Что у нас там есть?
— Пироги в духовке. Но остыли, наверное, — невозмутимо ответила Тоня. — Можешь достать.
— Искусница, рукодельница!
Виктор с преувеличенным восторгом поцеловал жене руку и направился на кухню.
Быстро провязав один ряд, она отложила будущую юбку и подошла к окну. Опять валил снег. Еще только ноябрь, подумала она, а в деревне уже настоящая зима. Впрочем, в Москве, наверное, тоже. Она постояла немного, глядя на крупные хлопья и вспоминая, каким красивым был сад летом. И еще осенью, в самом начале осени.
Виктор неслышно вошел в комнату с тарелкой, на которой лоснились пироги — Тоня всегда промазывала их маслом, так ему больше нравилось, и остановился, глядя на жену, застывшую у окна. Ему на секунду стало не по себе, а в следующий момент она негромко произнесла, словно немного задумчиво, с выражением, какого он не ожидал от нее:
— Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер… Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер, кто пророс густой травой. Впрочем, это не впервой.
«Вечер сюрпризов!» — решил Виктор, ставя тарелку с пирогами на столик, а вслух сказал с иронией:
— Тонь, ты меня просто поражаешь сегодня. Решила добить меня Бродским? Ты же по большей части Акунина предпочитаешь.
— Кем? — обернулась она. — Бродским?
— Как же ты стихи читаешь и не знаешь, кто их написал! Ты что, на книжке имя автора не смотришь? Напрасно, это может иногда пригодиться.
— Я их не в книжке прочитала. Я видела строчки, которые ты написал.
— В смысле?
— Ты их написал и в ящик комода положил, а я нашла. Ты забыл их там, наверное. Мне понравилось.
Она опять отвернулась к окну. Виктор присел в кресло и откусил кусок пирога.
— Тоня, я не понял. Какой комод? Я положил что-то в комод?
— Вить, ну не я же! Старый комод, который в кладовке стоит.
— И что там, в комоде?
— Листочек со стихотворением, — недоуменно ответила Тоня, повернувшись к нему. — Вить, да ты что?
— Милая моя, это не я — что, а ты. Никаких стихов я не писал и, уж конечно, в комод не клал. Мне нравится Бродский, но не настолько. Так что ты меня не разыгрывай, не получится.
— Да я тебя не разыгрываю, — пожала плечами Тоня. — Просто, кроме тебя, больше некому было положить, вот и все. Я же в его ящики заглядывала после переезда, и листочка там не было, а потом снова открыла, смотрю…
Тоня замолчала, глядя на изменившееся лицо мужа. Не сводя с нее глаз, Виктор положил надкушенный пирог обратно на тарелку и отчетливо проговорил:
— Тоня, скажи, что это шутка. Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, и больше таким образом не шути.
Его интонация и лицо испугали Тоню, и она растерянно помотала головой.
— Да не шучу я, что ты? Листочек лежал в верхнем ящике, я еще удивилась…
Виктор уже шел в кладовку. Он включил свет, подошел к комоду, резко выдвинул верхний ящик и начал в нем рыться. Выкинул вещи на пол, и Тоня, зашедшая за ним следом, только руками всплеснула.
— Где? — обернулся он к ней. — Здесь его нет. Куда ты его убрала?
— Никуда не убирала. Я ту страничку вот под эту кофточку положила, как сейчас помню.
Виктор внимательно осмотрел все вещи, но ничего не нашел. Присев на корточки, он выдвинул сначала нижний ящик, потом изучил содержимое остальных трех и наконец повернулся к жене, недоуменно наблюдавшей за ним.
— Так ты мне можешь точно сказать, где ты нашла цитату из Бродского? Последний раз тебя спрашиваю!
— Я же тебе сказала все уже! — рассердилась Тоня. — Что ты ко мне прицепился с этими стихами?
— Что прицепился? — Виктор попытался усмехнуться, но усмешка не получилась. — Я тебе объясню, милая моя, солнышко лесное, что я прицепился! Потому что я никаких стихов не переписывал и сюда, в комод, листков с ними не клал! А ты понимаешь, невинная ты моя, что сие означает? Что кто-то зашел в дом, пока нас не было, и положил листок в комод! Поняла?
Наступило молчание. Виктор присел на корточки, прислонился к комоду и устало спросил:
— Ты точно уверена, что сначала листка здесь не было?
— Точно. Конечно, уверена. А я нашла его всего недели две назад.
— Замечательно… — Виктор прикрыл глаза. — Просто замечательно! Приехали, дальше некуда…
— Ты что, правда думаешь, что сюда кто-то зашел и положил… стихи? — несмело спросила Тоня, глядя на мужа. — Вить, да ты что? Зачем?
Виктор, не открывая глаз, покачал головой и ничего не ответил.
— Да что за вор такой странный, что ты говоришь! Может, просто ребятишки баловались или Николай с Сашей заходили и положили? Ну, я не знаю… В конце концов, Аркадий Леонидович…
Она сбилась и замолчала. Виктор открыл глаза и посмотрел на нее холодным взглядом.
— Ты несешь ахинею и сама же в нее веришь. Подумай как следует! Ты что, считаешь, что два обалдуя, которые фамилию Пушкина и ту забыли, могут что-то написать, кроме своего имени? А Аркадий Леонидович зачем будет подсовывать нам стихи? Впрочем, если хочешь, можешь у них у всех поинтересоваться, но результат могу тебе предсказать почти стопроцентно: они тут ни при чем.
— А кто тогда? — потерянно спросила Тоня.
Виктор молчал, крепко сжав губы.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Но завтра же я поеду в город и куплю новые замки. Сразу надо было поменять, вот ведь мы идиоты! Завтра, завтра…
На следующий день Виктор поехал в Москву, на работу не пошел, а оперативно привез мастера, который врезал какой-то навороченный замок во внешнюю дверь и попроще на внутреннюю. Затем пошел осматривать дом.
— Вить, что ты ищешь? — удивлялась Тоня, идя за ним по пятам.
— Не знаю, — огрызался он. — Подарки. Сюрпризы. Понятия не имею! Да не мешайся ты…
Виктор с трудом сдерживался, чтобы не выругаться, хотя Тоня не понимала почему. Она ничего не делала, только ходила за ним следом по комнатам, пытаясь понять, не изменилось ли что-нибудь в доме за последнее время. Но все оставалось на своих местах, все такое же, как и прежде. А Виктор выдвигал ящики, залез в тумбу, раздвинул вещи в шкафу и пристально все осмотрел. Когда прошли все комнаты и Тоня наконец вздохнула с облегчением, он полез по лестнице на мансарду.
— Ты куда? — ахнула она. — Там же пылища! И холодно!
— Не холодно, — сухо ответил он, — печка протапливает и наверху тоже, специально так строили.
Сначала он обошел комнаты сам, потом крикнул сверху:
— Тонь, поднимись!
— Зачем?
— Поднимись, я сказал.
Тоня нехотя забралась по лестнице наверх и обнаружила мужа озирающимся посреди комнаты, заваленной вещами. Почти все она покрыла пленкой и не понимала, что он теперь хочет увидеть.
— Так, это надо разобрать, — сказал он решительно.
Тоня уставилась на него, но Виктор, по-видимому, не шутил.
— Разобрать? — переспросила. — Зачем?
— Да, черт тебя возьми, все затем же! — взорвался он. — Мало ли что этот псих тут оставил!
— Да какой псих? Что он мог тут оставить?
— Ищи давай! — скомандовал муж. — Не препирайся.
Тоня сделала два шага к лестнице и собралась спускаться.
— Ты куда пошла?
— Знаешь что, Витя, — задумчиво сказала Тоня, — во-первых, я тебе не ищейка. Во-вторых, если здесь и есть псих, то это ты. Я пойду чайку тебе заварю мятного — попей, успокойся. А когда спустишься, переоденься. Уже вся рубашка в пыли.
Виктор так и остался стоять с открытым ртом, глядя, как она уходит. Потом все же выругался и пнул стоящий в углу стул. Стул отлетел, и от него поднялось облако пыли. Виктор зачихал и, продолжая материться, направился к лестнице.
Чай они пили молча. Виктор не притронулся к бутербродам, а Тоня съела их с большим аппетитом.
— Не увлекайся, — не сдержался он. — А то раздашься, как матушка, не будешь в дверь входить.
Тоня подняла на него глаза, и он опять заметил в ее взгляде что-то новое, чего раньше не было. Она промолчала, но у Виктора возникло неприятное чувство, что жена промолчала вовсе не потому, что ей нечего сказать. Он раздраженно выплеснул чай в раковину и вышел из дома, накинув куртку. «Надо обойти участок, — решил он, — может, там что-нибудь замечу».
Пока Виктор бесцельно бродил в снегу по саду и огороду, Тоня сидела на своем любимом месте около окна и напряженно размышляла. Кто-то оставил в их доме листок со стихотворением… Подумав, она была вынуждена признать, что, скорее всего, действительно не Сашка и не Коля. Пожалуй, Аркадия Леонидовича с супругой тоже стоило исключить. А кто еще у них был? Тетя Шура, Юлькины детишки забегали, когда жили на каникулах, еще кто-то был… Ах да, та странная женщина из богатого дома, Ольга Сергеевна. У Тони никак не получалось вспомнить, нашла она стихи до ее визита или после. Только совершенно непонятно, зачем ей прятать в чужом доме какую-то маленькую бумажку! А еще непонятно, почему Виктор так вышел из себя.
Хотя, поразмыслив, Тоня пришла к выводу, что все же понимает, почему муж бесится. Он так любит этот дом, считает его своей собственностью, и совершенно справедливо, а вдруг обнаруживается, что неизвестно кто оставил стишки в его комоде. Ну, то есть не совсем в его, но все-таки… Неприятно. А на второй этаж он полез, чтобы показать, что он все, что можно, сделал. Вот папа у Тони такой же. Будет весь в грязи, зато доволен — доказал, что он настоящий мужчина и пыль ему не страшна. Тоня хмыкнула и решила, что нужно позвать мужа в дом и помириться, а то он может долго по саду шарахаться, еще простудится.
— Витя! — крикнула она, притоптывая на крыльце. — Ви-итя!
— Что? — хмуро спросил Виктор, выглядывая из-за угла.
— Вить, — умоляюще протянула Тоня, — хватит морозиться! Пойдем домой, я тебе пиццу разогрею, как ты любишь. И вообще, перестань дуться. Ты молодец, ты все уже осмотрел. Пойдем!