а, рассвирепевшего до такой степени. Его кулачищи били безжалостно, а ругательства, самые невообразимые, прямо-таки извергались из него. Только ночной холод привел его в себя — мне удалось вывести его на улицу. После этого мы перестали встречаться, хотя он подал заявление о разводе и уверял, что мы поженимся сразу же, как только будет закончено дело в суде.
Конечно, его жена сама во всем виновата, и все же, стоило мне представить его в тогдашнем состоянии, начинала пробирать дрожь. К себе я его больше не пускала. Мы встречались еще два раза в городе, пили кофе, он уговаривал меня, даже заплакал, но эта любовь была обречена. Я уверена, что никакой другой мужчина не любил меня так, как он, может быть, поэтому мне долго еще было приятно надевать подаренное им. Трикотажное платье с Кипра — тоже подарок Вылчана. Я надеваю его не часто, только тогда, когда хочу кому-то понравиться.
Мое приподнятое настроение в тот вечер объяснялось, конечно, не платьем и вишневыми туфлями. Я чувствовала себя легко, возбужденно, голова кружилась, будто у школьницы, получившей первую записочку от того, кто втайне нравится. Встреча, которой я ждала столько лет, которую тысячу раз представляла себе в самых разных вариантах, наконец состоялась. И какая чудесная встреча! Как он сказал? «Я восхищен вами!» Или что-то в этом роде… О таком я даже и мечтать не смела. От первого рабочего дня до этого утра мысли о встрече с ним были моей опорой, они поддерживали веру в будущее. У каждого есть что-то, что помогает не терять надежду, вносит в жизнь смысл, искупает все страдания и может даже изменить судьбу. И вот я этой встречи дождалась! Не знаю, чего я хотела от нее, я ее просто ждала. Еще полтора года назад я представляла ее себе так: я — исполнитель на каком-то очень сложном его объекте, возникает неодолимое препятствие, но я справляюсь с делом, придумав что-то совершенно новое. Его репутация спасена, он приходит ко мне, пожимает руку и говорит: «Благодарю вас, инженер Донева, вы прекрасный специалист, хотелось бы, чтобы впредь вы работали только на моих объектах, только на вас я могу во всем положиться». На этом грезы прерывались, становилось так хорошо, что не было сил выдумывать дальше, а иногда просто потому, что нужно было приниматься за работу: подписывать документы, отдавать распоряжения, без конца звонить по телефону, «выбивая» цемент, бетон, машины; или, правда в редких случаях, даже целовать, но не его, а другого, реального мужчину.
Когда же работа на его объекте стала явью, реальностью, я вмиг как бы протрезвела. А если провалюсь? Устроит всем нагоняй: нашли кому поручить мой самый трудный объект! Уберите ее отсюда сейчас же и поставьте солидного человека, которому можно доверять, инженера с опытом! И так далее. Тогда мне ничего не останется, как подняться на мост и убраться самой — головой вниз…
Шесть месяцев до начала строительства я не вылезала из библиотек. Прочла все, что можно было найти в Варне по строительству мостов, два месяца занималась в Народной библиотеке и в читальном зале Дома техники в Софии, под видом заочницы проникла в институтскую библиотеку и так подковалась по мостам, что хоть диссертацию защищай. Пока была в Софии, каждую неделю ходила на его лекции… Сижу позади всех, а сердце вот-вот выпрыгнет. Как-то пришло в голову — пойду к нему в приемные часы и скажу, что буду работать на строительстве его моста. Но не пошла. Смелости не хватило. Испугалась: а вдруг решит, что не подхожу? За прошедшие годы он не изменился. Высокий, широкоплечий, мягкие черты лица, шапка волос, как у Эйнштейна… Скорее похож на художника или композитора, чем на преподавателя института. Он обаятелен во всем, даже в манере одеваться — не броско, но элегантно, в духе современной моды. Большинство институтских преподавателей, по крайней мере в наше время, были внешне какими-то серыми, безликими. Однако вовсе не из-за отсутствия вкуса, сказал мне потом Николай, а с умыслом — чтобы слыть за серьезных научных работников.
Не знаю, что чувствует генерал, выигравший сражение, но в тот вечер я шла по Варне, как Наполеон, покоривший пол-Европы. Многоязыкое курортное столпотворение, тонизируемое благодатной прохладой, повеявшей с моря, было как-то по-особенному динамично. Встречались люди в строго официальных костюмах и полуголые, в пляжных тапках, с пляжными сумками через плечо, с авоськами, набитыми продуктами. Я смотрела на них и всех их любила, меня разбирало сумасбродное желание крикнуть им всем: молодцы!.. Сказать: живите как хочется, одевайтесь во что хочется, нечего оглядываться на то, кто что скажет, а главное, будьте все счастливы! Я что-то напевала и даже начала пританцовывать, как маленькая, но тут как раз дошла до центральной улицы, где народ кишмя кишит — особенно не попрыгаешь. Цели у меня не было никакой. Шла просто так, куда ноги идут. Так бывало не раз в месяцы и годы моего одиночества, когда я ходила по улицам в надежде, что случится что-то прекрасное, неожиданное, очень важное. Разумеется, эти прогулки не приносили ничего, кроме дурацких заигрываний фланирующих прилипал, отвязаться от которых стоило немалого труда. А ведь и тогда я ждала одного только: ждала, что встречу его!
Ждала и в тот вечер, потому что ноги сами привели меня в кафе отеля, в котором управление бронирует места для начальства. Первое время жизни в Варне я чаще всего ходила именно сюда: здесь вероятность, что начнут привязываться, увидев, что ты одна, минимальна. Здесь бывает много богатых иностранок, которые при подобных «знаках внимания» тут же зовут директора или милицию.
Оглядывая зал в поисках свободного места, я увидела за одним из столов бородатую физиономию Стефана. Он поднялся, приглашая меня к себе. Поколебавшись, я пошла — его предложение в тот момент было кстати: если Николай увидит меня, то не истолкует мое присутствие как элементарную женскую уловку, ну а в том, что я сижу в компании, нет ничего предосудительного.
Со Стефаном, архитектором управления курортного строительства, я познакомилась в начале прошлого года, через пять-шесть месяцев после разрыва с Вылчаном. Одиночество вновь взяло меня в тиски, а в его мастерской собирались архитекторы и художники, разговоры шли об искусстве, политике, европейских курортах, дизайне, машинах, теории Фрейда… Впервые я попала в мало-мальски интересную среду. У некоторых были свои машины, и мы отправлялись то в Камчию, то на Золотой Берег, несколько раз устраивали морские прогулки на маленькой шхуне яхт-клуба. Но идиллия продолжалась всего два месяца, за это время Стефан успел пресытиться мной и, похоже, хотел пустить меня по кругу… У него самого всегда был богатый выбор «мадам», и я, по его словам, была единственная, сумевшая удержать его при себе «безумно долго».
По сути дела, Стефан оказался обыкновенным снобом. Я перестала появляться у него, но еще долго не могла избавиться от осады его бородатой компании. Самое интересное, что он сам через какое-то время стал настойчиво меня домогаться. Даже стал походить на влюбленного, уверял, что ему не хватает меня. А так как он вносил в скукотищу моей жизни небольшое разнообразие, то я начала вновь встречаться с ним, хотя и реже и не тогда, когда предлагал он, а когда хотелось мне. В отместку я как-то сказала ему, что он мой альфонс на общественных началах: зову его, когда мне нужен мужчина, а плачу нарушением своего принципа не ложиться в постель с человеком, которого не люблю. Это его, однако, ничуть не смутило, наоборот, он хохотал до слез и был искренне доволен. Кажется, новомодных бородатых ничем не проймешь. Окончательно я перестала с ним видеться, когда поступила в управление и занялась проектом Николая. С того момента я просто не могла выносить рядом с собой никаких мужчин.
За столиком их было двое. Оба поднялись, и Стефан, пожав мне руку, представил нас:
— Господин Жилбер, архитектор компании, с которой мы строим два отеля на Песках. Госпожа Донева, инженер-строитель, моя хорошая приятельница.
— Рад познакомиться, — довольно сносно сказал, по-болгарски француз, тепло улыбнулся и добавил: — Что пьет товарищ Донева?
— Мерси, кофе, — ответила я. Жилбер сразу стал мне симпатичен своей открытостью, сердечностью, а может быть, тем, что заменил «товарищем» «госпожу». Стефану очень нравилось обращаться так к женщинам, а для меня это слово пахло нафталином и кружевами.
— Что делаешь? Давненько тебя не видел, — начал Стефан своим безразличным тоном, глядя по обыкновению сквозь меня.
Не ответив, я взяла сигарету из пачки, любезно протянутой Жилбером, закурила от его зажигалки и тут же почувствовала, что непроизвольно гляжу в сторону входа. Стефан сказал что-то еще, и снова я не ответила. В общении с ним я применяла его собственный метод — не замечать человека, с которым разговариваешь, к тому же в тот момент была и другая причина: меня охватило лихорадочное возбуждение, одна моя половина была за столиком, а другая — там, у входа, где швейцар встречал и провожал гостей и где мог появиться Николай, Если, конечно, он не сидит в каком-нибудь ресторане на Золотых Песках.
— Что строит товарищ Донева? — спросил Жилбер, и Стефан поспешил ответить вместо меня с явной нотой пренебрежения — он, как и все архитекторы, презирал инженеров-строителей:
— Химические заводы. Для очистки воздуха.
Я глянула так, как он того заслуживал, и, улыбнувшись, ответила Жилберу:
— Мост. Le pont, — добавила я по-французски, потому что в первый момент он как будто не понял.
— Ах мост! Да, да, мост! Это очень трудно? Где это?
— На магистрали, — ответила я, ничего не добавив, ведь об этом мосте говорила вся Варна. По воскресеньям туда специально приезжали на машинах посмотреть на него, как на восьмое чудо света.
— О-ля-ля! — удивился он. — Браво! У нас это невозможно. Женщина — нет-нет. И вы так молоды… Значит, очень способны.
— Что-что, крошка? — оживился Стефан. — Ты теперь на этом мосту?