Империя не отменила института королевской власти, существовавшего до ее возникновения и столь же священного. Короли также отождествляли себя с Христом. Как епископы, пастыри народа и преемники апостолов, они избирались по знаку свыше, приветствуемые в соборе толпой духовенства и воинов.
В тот же день и в той же церкви вновь избранный епископ Мюнстерский был рукоположен теми же прелатами, которые помазали короля на царство, с тем чтобы присутствие на этом торжестве короля и верховного священнослужителя было расценено как счастливое предзнаменование, ибо одна и та же церковь в один день видела помазание двух лиц, которые, согласно установлениям Ветхого и Нового Заветов, одни лишь могут принимать таинство миропомазания и именуются, как тот, так и другой, помазанник Божий.
Король, правитель военного времени, теряет всю власть, как только возраст или увечье не позволят ему подняться в седло, но до самой смерти остается служителем невидимого мира. Хельгальд из Сен-Бенуа-сюр-Луар, составивший около 1040 года житие французского короля Роберта II Благочестивого, говорит о нем как о монахе, чьим делом было молиться за свой народ: «Он так любил Священное Писание, что не мог провести ни дня без чтения псалмов и громко обращался к Богу с молитвами святого Давида». Обет, произносимый в день коронации, обязывал короля противостоять царству тьмы, защищая в первую очередь духовенство и бедняков. Когда у ног правителя садились придворные, он уподоблялся Иисусу, которого в то время чаще всего представляли как увенчанного короной Судию. Король подобно Иисусу имел таинственную власть над пороками мира. «Властью Божией, — говорит Хельгальд, — этот совершенный муж получил такую силу исцелять больных, что, если касался рукой тела недужных и благочестиво совершал крестное знамение над местом, причинявшим страдание, боль тут же оставляла несчастных». Когда германский король Генрих IV, который, однако, был отлучен от Церкви, проезжал через Тоскану, крестьяне бросались навстречу, чтобы коснуться его одежды, веря, что это принесет хороший урожай. Итак, «король отстоит от мирян, ибо, приняв помазание святым елеем, он входит в лоно Церкви» и предстоит перед Богом как первосвященник. Его роль в художественном творчестве ничем не отличается от роли императора.
Некоторые западные короли, в первую очередь тех областей, которые никогда не подчинялись Карлу Великому, оспаривали у римских и германских правителей императорский титул. Английские короли называли себя «августейшими императорами всего Альбиона». На рубеже XI века Кнуд добился владычества над всем побережьем Северного моря: «Покорив пять королевств — Данию, Англию, Британию, Шотландию и Норвегию, он стал императором». Коронованные правители Леона, покровители Сантьяго-де-Компостела, одержав множество побед над ослабевшими кордовскими государями, также заговорили о своем императорстве, которое должно было помочь им подчинить остальных иберийских правителей. Наконец, на территории, некогда принадлежавшей каролингской империи, правил один король, которого биографы всегда облекали императорским достоинством. Они считали императором франков, imperator francorum, не германского государя, а короля Франции — правителя западной части франкского государства, Francie. В 1000 году все видели во французском короле соперника тевтонского императора. Епископы напоминали ему, что «самой империи пришлось покориться его предшественникам». Король Германии действительно относился к французскому владыке как к равному: когда в 1023 году император Генрих II и король Франции Роберт встретились на границе своих государств, чтобы обсудить «положение империи», они приветствовали друг друга как братья. Большинство здравомыслящих людей отмечали, что Запад в то время разделился на два огромных царства, одно из которых принадлежало цезарю, а в другом правил истинный потомок Хлодвига, коронованный в Реймсе около крестильной купели, где некогда был скреплен союз Бога и франкского народа. «Мы видим, что большая часть Римской империи разрушена, но пока существуют короли франков, призванные ее поддерживать, ее величие не исчезнет полностью, так как будет опираться на них». Действительно, не к выгоде ли франков совершился переход imperium и разве не Иль-де-Франс составлял основу Франкии? Капетинг 1000 года, подобно Карлу Великому, царствовал в окружении епископов и графов. Он умножал богатства церквей своими дарами, приказывал украшать драгоценностями и миниатюрами священные книги во французских аббатствах Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Дени, находившихся под его покровительством. Он чувствовал себя наследником Империи, и художники, работавшие по его заказу, так же как и немецкие мастера, вдохновлялись имперскими произведениями IX века.
Итак, в 1000 году в Западной Европе необходимость оберегать мир и вершить правосудие, ходатайствовать за свой народ перед Богом и связанная с этим обязанность поддерживать очаги культуры перестали быть прерогативой одного лица. Вскоре это послужило причиной возникновения двух Европ. Южная Европа была Европой без короля, ибо власть французского короля не простиралась на область, расположенную по другую сторону Луары вплоть до самой Каталонии. В Лионе и Провансе даже император пользовался лишь видимостью власти, и во всей Италии его могущество было скорее мифическим. В южных провинциях искусство развивалось свободно, не чувствуя давления монарха. Область, подчиненная королевской власти, располагалась на севере, за исключением нескольких горных обителей в окрестностях Леона и Хаки, вокруг которых укреплялась власть христианских правителей Испании. В приграничных областях королевской Европы, на бескрайних скандинавских пустошах, на островках земли, окруженных болотами, где в то время рядом с королевскими дворцами возводились первые соборы Польши, Чехии и Моравии, захваченные в плен художники, выполнявшие заказы вождей племен, едва знакомых с именем Христа, продолжали пользоваться античным художественным языком. Но и здесь, по мере того как распространялось христианство, престиж королевской власти, освященной Церковью, заставлял художников в поисках вдохновения обращаться к каролингской эстетике. Эта эстетика была полностью принята в Винчестере в окружении англосаксонских правителей, в среде духовенства и монахов, черпавших знания в библиотеках Лана, Сен-Рикье, Корби. Благодаря этому величие Капетингов еще ярче засияло на территории старого франкского государства, между Реймсом, Орлеаном и Шартром. Однако те формы королевского искусства, которые наиболее точно отражали дух античности, расцвели прежде всего в Германии. Они привились в лесах Саксонии, но крепче всего укоренились в окрестностях Ахена, Льежа, на берегах Рейна — в землях, видевших могущество Каролингов. Волей Генриха Π Бамберг во Франконии на некоторое время превратился в центр этого возрождения. Эти формы распространялись по имперским монастырям и епископствам, во множестве возникшим в германских землях, и отголоски их, случалось, достигали Рима, занесенные туда тевтонским императором во время его путешествий.
Таковы были очаги культуры, расцветшие под сенью королевских тронов. К северу от Тура, Безансона и альпийских перевалов продолжали жить обращенные на службу Богу традиции императоров-меценатов и последние искры классического искусства.
Человек XI века представлял себе короля в образе всадника с мечом, дарующего своему народу мир и правосудие. Кроме того, он видел в нем мудреца и не сомневался в том, что король грамотен. С тех пор как на Западе монархию стали воспринимать как renovatio, возрождение императорской власти, правители больше не могли оставаться необразованными, как их предки-варвары. Короли должны были соответствовать воскрешенному римскому образу идеального государя — хорошего правителя, источника знаний и кладезя мудрости. «Он хранит во дворце множество книг, и если военные заботы оставляют ему свободное время, он посвящает его чтению, проводя долгие ночи в размышлениях над прочитанным, пока сон не одолеет его». Лиможский хронист начала XI века приписывает этот необыкновенный распорядок дня герцогу Аквитанскому, желая доказать его равенство королям. Эйнхард, биограф Карла Великого, сообщает, что император посвящал свой досуг изучению грамоты. Для своих придворных король Альфред приказал перевести с латыни на англосаксонский язык труды из монастырских библиотек. Отгон III, император 1000 года, присутствовавший на диспутах ученых, спорил с самым известным из них — Гербертом.
Тем не менее именно коронация по-настоящему связала достоинство королевского сана и письменную культуру. Государь вошел в лоно Церкви. Христианские священнослужители должны были непременно пользоваться книгами, так как Слово Божие было запечатлено в текстах. Следовательно, было важно, чтобы коронованный правитель был грамотным и чтобы его наследник получил такое же образование, как епископ. Гуго Капет, не будучи еще королем, но надеясь стать им, отдал старшего сына Роберта в ученики к вышеупомянутому Герберту, лучшему учителю того времени, «с тем чтобы тот передал ему достаточно знаний о свободных искусствах и совершенствовал во всех святых добродетелях, дабы сделать его угодным Господу». Кроме того, государь нес ответственность за спасение своего народа и должен был следить за тем, чтобы церковный организм, частью которого он стал, был качественным, иными словами, образованным. Итак, в обществе, где культура аристократии была исключительно военной и полностью чуждой образованию, государь должен был поддерживать институты, дававшие необходимое образование священнослужителям. Если вплоть до наших дней французские дети представляют Карла Великого покровителем школ, укоряющим нерадивых и отеческим жестом кладущим руку на голову лучших учеников, то происходит это потому, что он, стремясь как можно лучше выполнять обязательства, налагаемые королевским саном, приказал организовать школу при каждом епископстве и аббатстве. Все правители 1000 года последовали его примеру. Они стремились к тому, чтобы во всех монастырях и кафедральных соборах было достаточно книг и учителей, и хотели создать при своих дворцах лучшие центры образования. Не все сыновья аристократов, молодость которых проходила при дворе, хотели служить государю на поле битвы — некоторые из них намеревались занять высокие посты в церковной иерархии. При дворе они должны были найти необходимую интеллектуальную пищу для ума. Власть, дарованная Богом государю, ставила эту задачу на первое место. Итак, в XI веке королевская власть была тесно связана с образованием. Однако культура, которую распространяли королевские школы, не была ни современной, ни национальной. Это происходило потому, что монарх считал себя наследником цезарей, и особенно потому, что Бог в Писании, переведенном святым Иеронимом, изъяснялся языком Августа. Культурная традиция передавала наследие, которое почтительные поколения ревностно пронесли сквозь тьму и смуты раннего Средневековья, наследие золотого века империи латинян. Эта культура была классической, переживавшей воспоминания о Риме.