изни, – философски рассудил Дамиан. – И приходится с ними смиряться. И идти дальше, так?
Тильда кивнула, вежливо соглашаясь с собеседником.
– Я полагал, что после смерти Катберта и для вашей семьи настали тяжкие времена, тлен упадка коснулся ее. И поэтому стократ отрадно видеть мне, что упорством ты пошла в своего родителя. Я искренне восхищен этим. Но… Как долго ты сможешь все это делать в одиночку?
Сильный, холодный ветер дунул ей в лицо.
– Что ты имеешь в виду? – Тильда напряглась, забыв о том, что нужно дышать.
– Я имею в виду лишь то, что мне известна грустная причина, которая вынудила тебя принять приглашение и прийти сюда. За все тридцать два года, которые я знаю тебя, я не заметил в тебе склонности к танцам, в юности, насколько помню, ты и вовсе сбегала с отцовских приемов под любым благовидным предлогом….
Она не выдала себя – ни голосом, ни дрогнувшими губами, ни порывистым жестом.
– Давай прогуляемся – вдали от всей этой суеты. – Тон Дамиана вдруг стал требовательным. – Не забудь накидку, моя госпожа, вечера нынче уже не столь теплые, как летом.
Они вышли в сырую прохладу почти уже осенней ночи. Сад был украшен гирляндами фонариков, по дорожкам бродили уставшие от танцев гости, и музыка, что доносилась из раскрытых окон, казалась далекой и чарующей, словно из сна.
Полосы света рассекали черноту лужайки, как лезвия. Трава – мокрая от росы, и Тильде пришлось придерживать подол, чтобы не замочить юбки. Не стоит доставлять Мэй лишние хлопоты.
Они молчаливо шли вглубь сада, туда, где под каштаном стояла гранитная скамья. Дамиан грузно опустился на нее, жестом приглашая Тильду сесть рядом.
Подбитая мехом накидка на плечах вдруг стала невероятно тяжелой. А голос Дамиана Гатри, разорвавший тишину, заставил вздрогнуть.
– Ты пришла просить в долг, как мне доподлинно известно. Но увы, с великой скорбью я отвечу тебе, что торговый дом ничем не сможет тебе вспомоществовать. Ты должна сама понимать, почему.
Тильда поморгала, невидяще глядя в сад. Пустота образовалась в голове, черная, тупая пустота. И ей стоило большого труда сказать:
– Не понимаю.
Она услышала, как тяжело вздохнул рядом Дамиан.
– Первое, и наиболее важное: я не хочу быть вмешан в дела с господином Коро никоим образом. А я буду вмешан, если помогу тебе.
Тильда не сдержала удивленный вздох, а Дамиан продолжил, как ни в чем не бывало:
– Далее меня эти сведения не пойдут, я в достаточной мере уважаю тебя, чтобы не разглашать их. Второе. В доме «Солейн» уже долгие годы существуют строгие правила взаимовыручки, установленные для каждого члена дома без исключений. Как ни прискорбно, случай с твоим братом под эти правила никоим образом не подпадает – его никто не обманывал, не грабил, и никто ему не угрожал, он сам оказался столь беспечен, что не смог сохранить урожай. Третье. Семьдесят тионов – огромная сумма, и ты не смогла бы ее собрать, даже продав вино. Ныне цены на файосское идут вниз, ибо Диония стоит за нашими спинами и дышит нам в затылки, их торговые дома наводняют рынки дешевым товаром, при этом качество его терпимо, и найрэ предпочитают брать дионийское. Если бы ты не была настолько увлечена строительством храма, несомненно, угодным Многоликому, то обратила бы на это внимание.
Слова Дамиана продолжали звучать, даже когда он замолк. Качались перед глазами светлые пятна, наверное, фонари.
– Значит, ты тоже не сможешь помочь? – наконец спросила Тильда.
– Увы, вынужден отказать.
– Даже если я помогу тебе с решением вопроса по Орте? Тебе же нужен голос в Сенате.
Дамиан Гатри давно лелеял мечту построить в сопредельной Орте торговые колонии, но рассмотрение этого вопроса все оттягивалось, Сенат сомневался, принесут ли колонии хороший доход, к тому же, не всех сенаторов удавалось запугать или задобрить взяткой.
– Моя госпожа, – она поняла, что Дамиан улыбается, хотя не видела его лица, – я буду с тобой откровенным. Прости, если это будет сказано излишне грубо, но я не решился бы, если бы не был уверен, что ты сама не терпишь лицемерия. Вот что я хочу сказать: у тебя нет ни власти, ни влияния в Сенате, твое положение очень шатко, и ты была бы глупа, если бы не понимала этого. Голос ниарха, который стал им не по рождению, а в супружестве – это не тот голос, который мне нужен. Тем более, это всего лишь один голос. С точки зрения дельца твое предложение крайне невыгодно.
Снова игры Ретты! И вновь рыжая плутовка отворачивается от нее.
– Тогда могу ли я предложить выкупить виноградники в западном Архе?
– Те, что уже перезаложены твоим братом три раза? Рано или поздно он их потеряет. И я не хочу зависеть от капризов вашей природы, мне не хочется тратить немалую часть денег на то, чтобы спасать виноградники от землетрясений.
Тильда ощутила, как опасно качнулась под ней скамья. И держаться ей не за что – и не за кого.
– Я не собираюсь вкладывать деньги в то, что не принесет прибыли. Позволь совет от старого друга семьи. Ты женщина видная, а господин Элберт давно в стране старухи Нааг. Найди себе хорошего, доброго мужа с хорошими деньгами и связями. И пусть он будет из найрэ, тебе и твоему мальчику нужна стабильность.
Если бы все на свете можно было решить выгодным замужеством! Ее брак с Гарольдом тоже называли удачным: богатство одной семьи объединялось с высоким положением второй, и все сулило процветание и достаток. А теперь она хозяйка ветшающего дома, который глотает деньги, как ненасытный зверь, и обладательница сомнительного состояния из одних долгов. «И шелк моих рукавов потускнел и протерся», – так писали поэты Империи О.
– Но я же не чудовище! – вдруг смягчившимся тоном произнес Дамиан. – Двадцать тионов я смогу тебе дать. Но больше – ничем не помогу.
– Спасибо и за это. – Она склонила голову и, хотя в глазах щипало, улыбнулась человеку, что грубо бросил ее на землю, сам того не заметив. – Просители не выбирают, так ведь?
Дамиан Гатри кивнул и с оханьем поднялся. Обернулся к ней:
– Достаточно будет простой расписки. И если ты найдешь возможность продать дом в Жемчужном кольце, я его с великим удовольствием приобрету за хорошие деньги. Мне нужна городская резиденция, а место очень уж славное. Правда, эту позднеимперскую безвкусицу я бы сровнял с землей и построил бы что-нибудь в новом духе, как здесь. А теперь не хочешь ли вернуться к гостям и еще немного потанцевать? И не забудь, ужин сегодня ожидается прекраснейший.
Тильда, сославшись на больное колено, осталась в саду.
Мимо беседки кто-то ходил, или так казалось из-за ветерка, из-за подрагивающих колокольчиков на деревьях, из-за огоньков, что мелькали тут и там, то вспыхивая, то исчезая.
Холод полз к ней, несмотря на накидку.
Значит, ей придется отдать господину Коро министерские деньги. Иного выхода нет.
Тильда подняла голову к беззвездному небу, и на лицо упала капля дождя.
Кажется, над Дарреей собиралась гроза.
2
Саадар сидел на заднем крыльце, на котором не так давно привелось ему ждать госпожу Элберт. Он склонился над шпагой, которую старательно протирал мягкой тряпочкой. Это дело ему нравилось: руки заняты, а голова свободна.
Шпагу Саадар отыскал среди оружия, принадлежавшего, вероятно, мужу госпожи. Ни ножны, ни рукоять ничем не украшены, но сталь клинка – самая лучшая, ольмедийская. Такое оружие будет служить своему хозяину долго и преданно.
Еще он нашел два пистоля, устаревших, но пригодных к делу, если их хорошенько прочистить.
Видимо, госпожа Элберт совсем не разбиралась в оружии, а может – и не хотела разбираться, иначе вряд ли бы отдала ему такой ценный клинок вместе с разрешением магистрата его носить. Непрошенная мысль кольнула – а может, взять эту штуку да смыться? Продать и жить безбедно несколько месяцев… А там все равно старуха Нааг прихватит в свои хоромы, чего уж – с такими бродягами, как Саадар, она не церемонится.
Саадар коротко рассмеялся. Нет уж, раз дал слово – держи его крепко. А там будет видно. Он знал, что надолго не задержится в доме у госпожи Элберт, тем более что этот дом ему не нравился до того, что лишний раз Саадар и не заходил внутрь. А там, может, повезет попасть к какому-нибудь ниарху в личную охрану, раз уж госпожа считает, что это возможно. Бумаги-то он носил при себе, за пазухой.
Он поднял голову и покосился на растянутую между резными перилами паутину: паук жался в северный угол. Значит, будет дождь. Сколько же можно – на конец лета – одни дожди… Но уж лучше пусть столицу поливает.
Дверь за спиной тихо скрипнула. Саадар обернулся: на пороге стоял Арон. Хотя вид он имел неважный – синяк под глазом стал фиолетовым, огромным, – все равно глядел на Саадара с какой-то нехорошей усмешкой. Ничего не говоря, он пошел в сад позади дома, туда, где на высокой ветке дуба были привязаны качели.
Саадар отложил оружие и стал наблюдать.
Сначала Арон просто качался, потом начал выть песню. И все посматривал на Саадара, как будто примеривался, достанет ли его заклинание.
От этого взгляда мороз по коже продирал.
А ведь мальчишка очень сильный. Чересчур, если вспомнить, что похожие трюки вытворяли рутенцы. Интересно, госпожа Элберт понимает, что у ее сына не может быть таких сил?.. Откуда они тогда? Саадар бы дал руку на отсечение, что мальчишка сейчас едва ли не сильнее самого отца Идринна.
Чтобы не думать о разных гадостях, на которые способен мальчишка, Саадар вернулся к своему занятию, впрочем, чутко прислушиваясь к тому, что делается вокруг.
Бум. Бум. Бум. Он поднял голову – и увидел, что Арон достал где-то толстую палку и теперь колотит ею по столбикам перил. Бум. Бум. Бум!
Сыпалась труха, и перила раскачивались. Паук, сидевший в паутине, в ужасе забился в какую-то щель.
– Чинить магией будешь? – как ни в чем не бывало спросил Саадар. – Или это за тебя мать сделает?
Арон промолчал, но удары стали сильнее и злее.