– Так не пойдет. – Саадар со вздохом встал. – Может, потренируешься со мной?
На последнем ударе ветхие перила все же проломились, и Арон остался стоять с палкой в руках. У Саадара рука зачесалась дать мальчишке подзатыльник. Жаль, что госпожа Элберт запретила его хоть пальцем трогать. А то узнал бы, как в армии уму-разуму учат!
– Ломать всегда проще, – раздумчиво заметил он. – Попробуй-ка починить, что сломал.
– Чего ты меня учишь? – буркнул Арон. – Ты мне в учителя не нанимался.
Он бросил палку, но прочь не пошел, оставшись стоять на веранде. Пнул ногой – чтобы окончательно доломать – перила. От этого стало как-то неприятно.
– По-хорошему, это я должен обидеться, – сказал Саадар. – Скажи-ка, отчего ты так на меня взъелся?
– Не знаю, – честно признался Арон. И громко засопел.
Похоже, мальчишка вспыхивал быстро, да так же быстро и остывал.
Саадар вынул из кармана спелое красное яблоко – наверняка сочное и сладкое. У Арона округлились глаза, стало видно, что съесть яблоко он не прочь.
– Мой сад! Мои яблони! А ты мое яблоко украл! – выпалил он.
Саадар опомниться не успел, как Арон схватил яблоко и убежал по тропинке в заросли акации.
Вздохнув, Саадар вернулся к прерванному занятию. Но почти сразу же снова отложил клинок и пошел искать Арона – мало ли что мальчишка со злости еще натворит…
Тот нашелся в глубине сада, под грушей – сидел на резной скамье, подтянув колени к подбородку.
Услышав шаги, Арон встрепенулся, как-то странно дернулся, но потом снова застыл в неудобной скрюченной позе – точь-в-точь большая угрюмая птица. Ворон.
– Не держи зла, малой, – примирительно двинулся к нему Саадар, поднимая ладони. – И я держать не буду за твою выходку с магией.
Лицо Арона скривилось, будто яблоко было совсем кислым.
– Валил бы ты, – пробубнил он. – Подальше. Откуда ты там? Вот туда бы и валил.
– Когда-нибудь, – улыбнулся Саадар. – Всему свое время.
Он сел на скамью, разглядывая подлокотники – странной, диковинной формы. Хотя краска и слезла, было видно, что резала их искусная рука.
– Матушка твоя вырезала?
Арон сидел к нему спиной. Дублет на спине мальчишки как-то напряженно натянулся.
– Не знаю. Наверное. Тебе-то какое дело? – прежним недружелюбным тоном пробурчал он.
– Никакого. Любопытно просто.
– Да что ты ко мне привязался! Иди к Эрину вяжись! Или к другим! Они тебе с удовольствием выболтают все! – Арон соскочил со скамьи и встал напротив – волосы у него от ярости торчали дыбом, а глаза влажно блестели. Губы превратились в тонкую ниточку. – Меня из-за тебя и так посылают в монастырь! А я… – он осекся.
– Правда? – Саадар не сдержал удивленно-недоверчивый смешок. – Как думаешь, может, матери-то оно виднее? Вряд ли она хочет, чтобы…
Лицо Арона стало багроветь.
– А ты знаешь, что там со мной сделают?! В Оррими? Заставят молиться целыми днями, всяких больных проказой лечить и не спать по ночам. И милостыню для храма просить! А потом я сам стану уродливым старикашкой!
– Все мы постареем, а монахов народ уважает…
– Плевать мне на это!..
Саадар пожал плечами. Раз призвал Многоликий служить ему, дал силу – иди, служи. Как сам Саадар служил Республике на полях сражений. Разница невелика, если подумать. А кто не хочет обладать силой Многоликого, его благословением?..
– Говорят, в Рутене магов учат разному. – Арон зло шлепнул ладонью по скамье. – И не заставляют всю жизнь молиться и в монастыре жить. А-а-а, и все равно! Мама этого не понимает!
Они выжидающе смотрели друг на друга.
– В Рутене учат магов убивать тех, у кого дара нет, – жестко сказал Саадар. – И в Инвире, и в Амидане учат. По всей Алмарре!
Но Арон его не слышал, поглощенный собой.
– У нее в голове одни цифры! – его голос звенел. – Она думает, что и у меня тоже должны быть!.. Что я должен это изучать. А я терпеть не могу математику!
– Она тебя бережет, мальчик, – едва слышно произнес Саадар. – Всех вас она бережет. А ты бы вместо того, чтобы ругаться да пенять почем зря, помог бы ей. Раз себя таким взрослым считаешь.
Арон непонимающе смотрел на Саадара. Кажется, такая мысль даже не приходила ему в голову, она оглушила его, будто камнем.
Мальчишка. Ничего-то не знает о мире, о том, что происходит за крепкими стенами его дома… И госпожа Элберт хороша – ограждает сына от всего вокруг. А ему всего-то нужна твердая мужская рука и тот, кто объяснит ему, что к чему.
– Отец-то давно умер?
Арон вздрогнул. Сжал кулаки.
– Какая разница! И хорошо, что умер! Это из-за отца все! Я знаю! Мама его ненавидела! А я на него похож! И меня она ненавидит! – В глазах Арона вдруг блеснули слезы. Он замолчал, будто сболтнул лишнее, и не мигая несколько мгновений смотрел на Саадара, а потом – дернул через сад, как ужаленный.
Вот дела, подумал Саадар. Странные дела, ничего не скажешь. Всколыхнулось что-то внутри от резких слов мальчишки, и долго не могло успокоиться, как бы тщательно Саадар ни чистил шпагу и ни смазывал салом портупею, стараясь выкинуть из головы лишние мысли. Мысли о мальчишке и его матери, и об этом доме, который давит своей громадиной. О том, что его действительно никак не касается.
Кто они ему? Чужие люди.
Но тянуще ныло в груди, и Саадар чуял в этом знак, а знакам он привык верить. Знаки вели его на войне, и вот – до сих пор он жив. Понять бы только, что этот знак означает…
3
– Третьего дня закупали лес, а цены-то так поднялись! Слышали, может, на восточном берегу жуткий ураган разгулялся! Восемнадцать деревень и город Хорт. Теперь все строятся, лес в цене, – этими словами встретил Тильду казначей, едва завидев ранним утром на стройке. Тильда и сама уже знала – она тоже читала «Даррейский листок». Неизвестный газетчик живописал ужасы, сотворенные ураганом, никак не менее чем на целой странице.
– Сенатор Хорн хорошо на этом наживется, а с ним и господин Айхавен, – заключил казначей со значительным видом. Затем приглушил голос до полушепота: – Кстати, мой приятель в Канцелярии намекнул, что министр прибудет сегодня лично.
Неожиданностью новость не была. К тому же, сведениям казначея можно было верить: он, хоть и толкался постоянно возле храма Маллара Знающего, к чьим крытым портикам стекались все городские сплетни, выуживал из них исключительно проверенные и полезные для себя.
Тильда кивком поблагодарила мужчину, который продолжал говорить что-то о недостатке средств, пообещала обсудить это с людьми из Агората. Наконец казначей ушел, унося под мышками конторские книги, и дышать стало чуть легче.
На стройке в этот ранний час царило невероятное оживление. Как будто даже и людей прибавилось, и всем им нашлась работа. Тильда отметила, как ладно каменщики трудятся над обработкой плит, и дело спорится в их умелых руках.
Она подняла голову и глубоко вздохнула – запахи каменной крошки, пыли, дерева, дегтя, извести – резкие, но привычные и обыденные, возвращали к жизни.
Ей хотелось забраться как можно выше – на самый верх лесов, выше каштанов, печных труб, черепичных крыш и шпилей… Туда, где звуки становятся едва различимыми, похожими на рокот моря, где есть только ветер и небо. Выше отчаяния и молитв, выше печалей и горестей.
Туда, куда стремятся эти светлые стены.
По мостовой загрохотали колеса кареты, заставили опомниться. Тильда вгляделась: с герба на дверце хищно скалилась щука, а зеленые шторки уже отодвинула знакомая рука, сверкавшая дорогими перстнями.
– Рад видеть вас в добром здравии, госпожа. – Выбравшись из кареты, министр кивнул ей с любезной улыбкой. – Ранее утро, а работа уже спорится.
Тильда ответила вежливым приветствием, отмечая, что даже для инспекции господин Айхавен разоделся как на бал, в мирунезские кружева и атлас.
– Вы хотите сначала взглянуть на бумаги или пройдем сразу в храм?
– Я намерен взглянуть на документы.
– Извольте следовать за мной, – сказала она мягко. Министр Айхавен дал знак своей охране идти за ним. При взгляде на этих мрачных крепких людей, вооруженных пистолетами и шпагами, Тильду передернуло, и она сжала в руках папку с бумагами так крепко, что костяшки пальцев побелели.
Они прошли под навес, где стоял ее стол, и пока Доран Айхавен лениво перебирал чертежи и отчеты, изредка отпуская короткие замечания, она лихорадочно думала – заметит? Поймет ли, что тридцать золотых тионов – пустяки для того, кто тратит подобные деньги на наряды! – пропало?..
– Вы нездоровы, госпожа Элберт? – Доран Айхавен поднял на нее взгляд. – Вы горите. У вас жар?
– Все в порядке. Всего лишь легкая простуда.
– Даже этот лихорадочный румянец красит вас, – любезно-сладким тоном произнес господин Айхавен, все не отрывая взгляда от ее лица. – Но боюсь, вы совсем захвораете, – голос главы Градостроительного ведомства стал липким до отвращения. – Вы хотя бы иногда спите?
– Стараниями нашего дорогого ведомства сон давно стал для меня роскошью. Во всяком случае, спокойный сон.
– Неспокойный сон есть признак неспокойной совести. – Доран Айхавен искривил в улыбке пухлые губы.
Волна жара ударила в лицо, как из открытой печной дверцы.
– Охотно поверю: ведь именно об этом говорится чуть ли не в каждой пьесе Эбии.
– Не думал, что вы – поклонница моралистических наставлений. – Доран Айхавен вперил в нее цепкий насмешливый взгляд, и Тильда мысленно пожелала, чтобы на его голову упала самая большая и тяжелая балка.
– Самум, пустынный ветер! – Министр потер бородку. – Боюсь, вы меня обожжете.
От продолжения разговора ее спас подошедший незаметно казначей.
– Взглянем изнутри, – сказал после недолгой беседы с ним господин Айхавен. – Хочу увидеть работу, которую проделали ваши люди.
Тильда вдруг отчетливо поняла, что Дорану Айхавену все известно. Возможно, известил его сам казначей – разумеется, не указывая прямо, но каким-то хитрым способом, намеками давая понять, чью вину он видит в том, что деньги не выданы в срок. Усмешка министра казалась многозначительно-издевательской, ждущей чего-то.