Она не могла не думать об этом – привыкла. Лишь бы не о том, что арест никак не связан с обрушением.
Тильда помнила дату на постановлении, которое показывал ей «серый» – два дня назад. Люди из ведомства господина Нарро перероют все бумаги, но найдут, в чем обвинить… Не будет пощады. Еще и брата в это вмешают.
И тогда ей придется надеть венок из чертополоха и – конец, вот он, так близко, так ужасающе близко, и меч в руках Маллара Воздающего, что будет занесен, и пустое небо, и вкус меда на губах. Казнь. Или ссылка. Нет у нее ни друзей, ни влиятельных покровителей, и хорошо бы, если бы молва не врала – будь она ведьмой, смогла бы что-то придумать, добиться справедливости.
Дать взятку? Нечем. Бежать и скрываться?..
Ни один путь не казался надежным и правильным. А надеяться она могла только на себя.
И Арон. Что с ним будет?.. Тильда содрогнулась, закрыла лицо ладонями. Было так холодно, невыносимо холодно… И что-то липкое, злое тянулось к ней, стараясь утащить в пучину горя и страха.
И вдруг – чьи-то руки резко встряхнули ее, и реальность вернулась.
Тильда подняла голову и увидела лицо Саадара, обеспокоенное, но решительное. В глаза бросилось отчего-то, что на гладко выбритом подбородке у него ямочка – будто кто-то прижал палец.
Так Ретта отмечает своих любимчиков.
Саадар кашлянул и глухо произнес:
– Госпожа Элберт, идем-ка в дом. Смотри-ка, совсем промокла, одежду сменить бы.
Он очень осторожно, но уверенно взял ее под руку и потянул к двери. Ладонь у него была горячая и твердая.
– Погибли люди, – отстраненно, не своим голосом, произнесла Тильда.
– Но ты-то жива.
– Жива. – Тильда медленно высвободила ладонь из его руки. – Видимо, теперь ненадолго.
– Руки-ноги целы, голова цела, так чего еще? Тем ты уже не поможешь, а вот сынишке ты нужна, – рассудил он со спокойствием солдата, и Тильда вспомнила, что ему не раз приходилось видеть смерть. Горевал ли он по погибшим друзьям? Приносил ли жертвы своим богам, чтобы дороги мертвых были легки?..
Ноги подвели, став как у тряпочной куклы: резкая боль впилась в колено, ее корни тянулись вверх, к сердцу, она вгрызлась в спину, как собака в кость, скребла когтями…
Слабо охнув, Тильда осела на каменные ступени.
– Ну-ка, госпожа, подымайся, не добро – на камнях сидеть, – голос Саадара пробился сквозь снова накрывшую ее пелену темноты.
– Прошу, уйди, – безразлично сказала Тильда.
– Ну уж нет! – выпалил Саадар. – Если не встанешь, госпожа, мне придется тебя на руках в дом отнести!.. – И осекся.
Тильда медленно подняла голову.
Дождь почти прекратился. Сверкнуло где-то высоко солнце, скользнуло по мокрым растрепанным кронам, последними ласковыми лучами пригладило листья и травы. Свежо и остро запахло цветами.
Но на террасе стало темно, как в сумерках. Чья-то тень перечеркнула светлые плиты пола. Невысокий человек поднимался по ступеням, и все вокруг меркло, тускнело, покрывалось пылью, трещинами и плесенью. Тильда поморгала. Зыбятся листья под легким ветерком, свистят высоко в небе стрижи, солнечные блики переплетаются на усыпанной песком дорожке. Синебрюхие тучи отползают к морю.
Человек подошел ближе, и Тильда увидела, что это – женщина, одетая по форме «серых», с оружием на поясе. Она протянула бумагу с печатью Судейского ведомства.
– Госпожа Элберт, вот предписание. – У нее был низкий грудной голос, удивительно глубокий, бархатистый, не вяжущийся со всем строгим обликом. – Прошу вас проводить меня в дом, я хочу осмотреть бумаги, касающиеся храма Многоликого.
Ее голубые глаза смотрели бесстрастно, а лицо с твердым подбородком скорее походило на лицо мраморной статуи.
– Разумеется. – Тильда кивнула дознавательнице. Приглашение, конечно же, было ненужной формальностью.
Ей пришлось опереться на руку Саадара, чтобы встать. Он стоял напряженно, и весь был как сухое дерево, скрученное горячими ветрами в тугой жгут.
Тильда проводила «серую» в кабинет, позволила ей копаться в документах, перекладывать с места на место книги и макеты, трогать чертежи и рисунки, рассматривать, вынюхивать. Чужие руки прикасались к тому, что было ее душой и сердцем. Невыносимо стало на это смотреть, и она ушла, не в силах оставаться рядом с дознавателем. Переоделась в сухое платье и долго сидела перед зеркалом, не видя в нем собственного отражения.
Пришел Эрин с подносом еды. Он взялся осмотреть ее ушибы, синяки и ссадины вместо отца Терка, и осматривал так спокойно, уверенно, без суеты и спешки, осторожно накладывая мази и повязки, что Тильда стала успокаиваться – если это вообще было возможно.
– Вам повезло, госпожа. Многоликий хранит вас, не иначе. – Эрин закончил и стал складывать в ящик комода порошки и мази. – Иной на вашем месте не отделался бы просто ушибами и синяками.
– Все к лучшему в этом мире, – с горечью ответила Тильда.
– На все воля Знающего, – мягко произнес старый слуга, и обычная фраза вдруг хлестнула, но боль вспыхнула лишь на миг.
Все повторялось, словно по кругу, и змея поедала свой хвост.
– Как жаль, что ты тоже попал в этот переплет… Лучше бы я тебя отпустила.
– Куда мне идти, госпожа? – горестно вздохнул он. – Вот уже сорок три года служу, и отцу вашему, и вам, своего-то ничего не нажил. Всяко бывало. Ветер-то крепчает, так моряки говорят, а?
На миг его рука коснулась ее ладоней.
Ветер крепчает. Как выстоять против него, как спастись? Как укрыть от него тех, кого любишь, то, что дорого?..
Ветер крепчает. А она всего лишь утлое суденышко, вышедшее в море против шквала. Но разве не бывает так, что рыбачья лодка возвращается невредимой к берегу, а быстрая каравелла с большой командой идет ко дну?..
– Любите море?
Этим вопросом ее встретила дознавательница, и Тильда остановилась на пороге собственного кабинета – полностью разгромленного. Женщина смотрела на нее не отрываясь, потом сделала кому-то едва заметный знак, и из темноты выступил мужчина, по одежде которого было видно, что он ниже чином. Секретарь.
– Простите?
– Картины, госпожа Элберт, как я заметила, изображают море.
Она ткнула пальцем в ту, что висела над камином – подарок мастера Тиама.
Это был океан, беснующийся за волнорезами. Маяк на скале и город за ним. И стройная фигурка мальчика-подростка, балансирующего на ветхой опоре причала. Тиаму позировал ее брат… Он стоял, раскинув в стороны худые руки, вглядываясь в горизонт, а рядом парили чайки.
– Это мой родной город. – Тильда сглотнула. – Ларт.
– Что находится в провинции Файосс, – женщина из Судейского ведомства не спрашивала, а утверждала. – Будьте любезны, сядьте.
Тильду будто что-то подтолкнуло к жесткому стулу.
– Я обязана осведомиться, как обстоит ваше самочувствие. – Светлые глаза следовательницы чуть сузились.
– Я могу отвечать на ваши вопросы.
– Благодарение Маллару. Извольте ответить, по какой причине вы уехали из Ларта?
– Вышла замуж.
Ее вопросы падали, как сухие горошины, может, так казалось из-за безучастного скучного тона, которым она говорила.
Секретарь скрипел пером, Тильда глянула в его сторону, но увидела на бумаге лишь замысловатые крючки скорописи вместо привычных адрийских букв.
– В каком чине состоял ваш муж? – Следовательница заняла за столом место Тильды и сидела, сцепив перед собой пальцы, глядя не на нее, а куда-то в сторону. Но Тильда знала, что это обманчивое ощущение, и она не упускает из виду ни одну деталь.
– Он был сенатором.
– Как нам доподлинно известно, у него остался наследник.
– Да. Сын Арон.
Внезапно «серая» переменила тему разговора, сворачивая туда, куда нужно было ей.
– Как вам удалось получить должность мастера-архитектора?
Тильда нахмурилась, не понимая, куда она ведет. Ее раздражала манера говорить как канцелярская крыса. Допрос был утомительным, вялым – может, потому только, что был первым.
– После смерти мужа я поступила на службу в Градостроительное ведомство. Копировала чертежи. Потом следила за состоянием городских стен и мостов. В то время министром был Яков Литт… Я ему показывала свои работы, и он посоветовал участвовать в конкурсе на лучший проект храма.
– Что же вызвало обрушение стены означенного храма Маллара Многоликого, если вы имеете столь внушительный опыт? Вы мастер уже тринадцать лет, я права?
Тильда сжала губы.
– Возможно, в стене были трещины.
– И вы продолжали работать, имея подобные сведения?
Тильда отстраненно удивлялась собственному спокойствию.
– Госпожа дознаватель, позвольте вам объяснить. То, что в стене трещины, – вовсе не значит, что стена сразу же рухнет. В Оррими есть башня, которая более ста лет как стоит под наклоном – и не падает. Нагрузка на ту стену, где появились трещины, не была слишком большой, так что я не видела причин для беспокойства. Все, что было возможно, я сделала.
Женщина напротив слушала с тем же бесстрастным выражением лица, что и прежде. Ничего не говорило о ее заинтересованности беседой.
– Вы признаете свою вину в обрушении стены и гибели пяти человек?
Сухая цифра, ничего не значащая для нее, ужаснула Тильду. Это были обломки камня и тени, что двигались в клубах пыли, и вкус крови и каменной крошки, и распростертые тела, и красное на светлых камнях, и остатки стены, как зубья короны, и устоявшие арки, и крики, и боль, и страх.
Но люди для чиновников Канцелярии были безликими единицами, исправно выплачивающими налог, и следовательно – не вызывали к себе никаких чувств, кроме легкой жалости.
– Нет. Это не только моя вина.
– Тогда кто виновен в оном происшествии? – И вновь протокольный скучный вопрос без какой-либо заинтересованности.
– Мастер-строитель Мартин Каффи, господин Доран Айхавен. Я могу изложить свои доводы…
– Извольте, госпожа Элберт, я выслушаю их со всем подобающим вниманием.
Тильда во всех подробностях рассказала о разговоре с господином Айхавеном, о своих наблюдениях, о том, что маст