Это была мама. Она стояла в тех самых старинных доспехах, лицо у нее было каменное, как у статуи, и держала она огромный шестопер. Арон зажмурился. Нет, нет!
Но сил бороться не было.
– У тебя. Нет. Власти, – прохрипел он то, что говорила Веснушка. И тут же понял, что это нужные, правильные слова.
Рука, держащая его, ослабла.
Фигура Эрме пошла странными волнами, будто рябью. И вот на него глазеет обычный бродяга. Во рту у него не хватало нескольких зубов, а на правой руке – большого пальца. Лицо у бродяги бессмысленное, глаза покраснели, у рта струйка красноватой пены. Нюхальщик лаля?
Вокруг, в этом пустынном переулке, кроме них, никого не было. Тень прижалась к ногам бродяги, и на этой границе стоял Арон, а безумец все смотрел, смотрел на него так, словно видел что-то далекое, что было не здесь и не сейчас. Он почесал переносицу, несколько раз кашлянул и отвернулся, потеряв к Арону интерес. Облокотился на стену и словно врос в нее.
– Край света там, где начинается тень, – неизвестно кому сказал Арон. И вдруг увидел свою монетку – она лежала целехонькая у стены. Арон быстро подобрал ее и поспешил убраться подальше от этого места.
17
– Число к числу, монета к монете, – три раза повторил Саадар, три раза очертил круг противусолонь по ладони. Три рыжих куриных пера уже напитались Саадаровой кровью и лежали за пазухой. Ретта будет довольна подношением: не первый раз – да и вряд ли последний – играл Саадар с хитрой лисой-удачей. Сколько раз у костра сидели, кидали кости, сколько раз коротали время на ночном посту, сколько проигрывали в таких же игорных домах!..
Чадят, коптят низкий потолок лампы, где-то внизу жарится селедка, и вонь, смешанная с вонью тушеной капусты и жареного лука, шибает оттуда густо и резко, до тошноты.
Перебранка, смех, грубые выкрики, вздохи – за стенкой. Тут играли и нюхали лаль, любились, пили рисовую водку и снова играли.
Сегодня в игорном доме собралась целая прорва народу – моряки с «Зоркого», с «Госпожи Миноги». Одни обступали столы, следили за игрой, подбадривали бросающих кости и раскладывающих карты криками, кто-то читал заклинание на удачу, кто-то просто пил пиво и закусывал вяленой рыбой. Дышать было почти нечем.
– Хочешь купить счастливый клубок, а? – Под носом у Саадара оказался клубок рыжих, плохо прокрашенных шерстяных ниток. Саадар только отмахнулся: не до того. Но торговец был настойчивым, он противненько ухмылялся и на все лады расхваливал товар.
– Видишь? – Саадар показал кулак. – Смекаешь?
Торговец, к счастью, оказался из сметливых и убрался подальше.
Всего, что удалось заработать за день, хватило лишь на то, чтобы косоглазая старушенция при входе – наверняка ведьма – презрительно и насмешливо кивнула, впуская Саадара в игорный дом. А сначала-то и вообще пускать не хотела. Оно и понятно – хозяева боятся, что «серые» накроют. Потом еще откупайся от них…
Привычно Саадар осмотрел низкий зал. Само собой, тут торчала охрана, да не абы кто, а высоченный детина с двумя пистолетами и кинжалами. Детина закрывал какую-то низенькую дверку, наверняка черный ход. Народ – моряки, но и местных довольно, и наверняка обводилы затесались. Главное, самому бы на такого не наткнуться, сегодня он не играть пришел – выигрывать.
Но Ретта уже манко помахивала пушистым хвостом, хищно скалила полную зубов пасть. Монеты тяжело лежали в ладони, поблескивали изображением совы. «Мудрость Республики», ха! Если и была в этих кругляшах мудрость, то стерлась уже от количества рук, которые ее лапали, как непотребную девку в переулке.
И Саадар протолкался к одному из столов. Игра там уже подходила к концу. Двое неброско одетых мужчин сгребали с темной, липкой от пролитого пива столешницы медяки и редкие серебрушки. Вид у них был довольный. Один старше Саадара, второй – совсем еще юнец. Но, судя по внешности и повадке, младший был главнее товарища. Может, сынок какого зажиточного торгаша.
– Еще играете, добрые господа? – Глуповатая ухмылка, нарочито громкий голос – и двое, как по команде, уставились на Саадара. – Такой сегодня денек удачный, а?
– Нет, мы уже уходим. – Старший тронул за локоть товарища. – Нам нужно на корабль.
– Эх! А я-то понадеялся, – сокрушенно произнес Саадар. Покачал головой, вздохнул… – А на какой корабль-то? Не на «Миногу» ли? Дык она ж только в порт вошла…
Юнец со значением пихнул старшего в бок. Старший поморщился:
– Хватит уже, сыграли и будет!
– Да че будет? Время у нас еще есть! – У юнца был такой наглый самодовольный вид, что Саадар засомневался – не хитрый ли ход обводилы? Но те обычно простачками прикидывались, искали кого поденежнее, как сам он сейчас. – Ну, че ставишь?
Монет, конечно, было немного. Что еще? Саадар пошарил по карманам куртки. Нож только да… что-то укололо пальцы. Саадар осторожно вытянул небольшой предмет, уместил на ладони – и уставился удивленно. Гребень. Такой тонкий, будто сейчас надвое переломится. Чужой в грубой пятерне. Южные незнакомые цветы и листья хитро сплетаются меж собой. Удивительно! Наверное, Тильда забыла вчера, когда он давал ей куртку укрыться.
– Ого какая вещица! Моя краля порадуется, – усмехнулся юнец, и глаза у него жадно блеснули. – Ну че?
Саадар сглотнул. Это была единственная красивая, и наверняка ценная, вещь, оставшаяся у Тильды.
«Ставь», – шепнула уверенно рыжая Ретта за спиной. Этот шепот ни с чем не спутаешь – он как мед, как песни морских дев, послушаешь – и нет сил противиться. Да и что – гребень? Отыграет, и еще больше выиграет, и тогда…
– Хорошо! – Саадар подмигнул юнцу.
– А и ладно, – ухмыльнулся тот. – Пусть Ретта махнет хвостом!
Тут же они уселись за стол. Сначала кидали на первый ход – выпало Саадару.
– На семерку. – Он подвинул на середину стола две монеты.
– Восьмерка.
– Шестерка.
Бросали по два кубика за раз – у кого число сойдется.
– Ну и везучий же ты! – ухмыльнулся тот, что постарше и которого звали Ларсом. Кубики сложились – три и четыре. Саадар глуповато улыбнулся, руками развел:
– Ретта пособляет!
– Ну-ну.
Он приметил, как двое переглянулись – будто почуяли что-то неладное.
– Ну-ка, давай выпьем? – предложил бородатый.
Отказывать было нехорошо, и Саадар кивнул.
Пойло, которое принес бородатый, ему не понравилось сразу – на вид мерзкое, а на вкус хуже ослиной мочи. Он хлебал небольшими глотками, надеясь на крепость желудка и умение пить.
Снова бросили кости. Саадару выпала четверка против десятки. Взмах хвоста Ретты – и гребень Тильды оказывается в лапище юнца.
– Моей понравится, – довольно осклабился тот, провел грязным пальцем по гладкому дереву, цокнул языком. Было видно, как по душе ему вещица пришлась.
Саадар поморщился досадливо, махнул рукой:
– Забирай! Еще добуду! На что мне девчоночьи цацки! Сам недавно выиграл у одного…
Только переворачивалось все внутри – зачем чужое взял, да теперь еще и спустил?..
Но игра пошла бодрее – двое расслабились, поверили, обманулись, перестали следить, перестали держаться сторожко. Игра захватила их. Кости стучали все громче, языки развязывались все сильнее.
– Девять!
– Семь!
– Пять!
– Восемь!
– Есть!..
Юнец аж подскакивал на табурете, когда выигрывал, и рычал и скрежетал зубами, когда удача не шла.
Близился рассвет. От выпитого, от чада и шума у Саадара мутилось в голове, но соображал он все еще хорошо. Горка выигранных монет росла, и пора уже было заканчивать игру. Только вот отыграть бы гребень обратно, но юнец спрятал его в карман и больше не доставал.
Бородатый злился, глаза горели дико и страшно. Вот сейчас хороший момент – отвлечь их и убраться поскорее. Народу стало поменьше – кто ушел, а кто напился да завалился под лавку или под стол. Выбраться проще будет.
– Еще игра! – завопил юнец, когда Саадар стал подвигать к себе монеты.
– С меня хватит, наигрался, пора и по домам, а?
– Это что, значит, загреб выигрыш – и драпать? – Юнец взбеленился так, что едва глаза не повыскакивали из глазниц.
Драки не избежать, это было ясно. А раз не избежать – стоит ли торопиться? Саадар завязал выигранное в узел и сунул за пазуху.
– Жулишь! – рявкнул бородатый. – Обводила! Свинец в кости налил!
К ним повернулось несколько голов. Кто-то повскакивал с табуретов – и вдруг наступила резкая, опасная тишина.
– Врежь ему! – крикнули сбоку. – Врежь обводиле!
Об стену разбилась глиняная кружка с остатками пива.
И как будто все того и ждали. Все завертелось – быстро, сразу: чьи-то кулаки в нос, и ответные удары, и выбитые зубы, и хруст сломанных костей, и опрокинутый стол, и вопли, и снова удары – по спине, по плечам. Саадар получил хорошо по уху и в челюсть. В голове звенело. Надо было выбираться.
– Гони деньги!!!
Напротив возник юнец, лицо перекошено, нос в крови. Неожиданно в его руке блеснул нож, и Саадар только успел увернуться, чтобы не в живот, как в бок воткнулось лезвие.
Боли не было – лишь обожгло несильно, да набухло под пальцами кровью.
Юнца Саадар отправил под скамью ударом кулака по голове.
В потемках – кто-то потушил лампы – отполз к черной лестнице: детина разнимал остальных и орал как резаный, и до черного хода ему дела не было. Ссыпался по ступенькам, наткнулся на кого-то, оттолкнул с силой – и вот ветер ударил в лицо, и Саадар побежал, хотя в боку неприятно кололо, а желудок выкручивало, и тошнота комом стояла в горле. За поворотом его вырвало в смердящем мочой углу, стало легче.
Саадар не разбирал в темноте дороги, бежал куда глаза глядят. В боку жгло и кололо все сильнее, но это потом, главное – оказаться отсюда подальше. Навстречу брели люди-тени, которые глядели плотоядно, их взгляды липли, как грязь. А может, это ему только чудилось…
Он понял, что совсем на другом конце города, только тогда, когда бледный рассвет разогнал темноту. Обратно до гостевого дома, где осталась Тильда с Ароном, Саадар добрался, когда уже совсем рассвело и улицы заполнились рабочим людом. Он пробирался чьими-то дворами, закоулками, задними тесными улицами, чтобы не попасться на глаза городской страже.