– Может быть, – ответил Саадар. – Может, и не только драконы.
И это было так естественно, будто бы речь шла о том, водятся ли в Хардии собаки. Легко было поверить в псиглавцев, волосатых пигмеев, крылатых людей-львов и всех тех, о ком писали путешественники с не в меру буйной, как считала Тильда, фантазией – потому что мир вокруг был слишком пестрым, слишком чужим.
Если Даррея была величественным ниархом в церемониальном облачении, то Сорфадос – молодым, полным сил мастером. Это был энергичный город, самоуверенный и нахальный, как многие юнцы, но меняющийся и растущий каждый миг.
Здесь дышалось легко – наверное, из-за океана, и тени имели иной цвет – глубокий и ясный. Иной вид имели и здания из красного кирпича с высокими крышами, и улицы, непривычно крутые, и одежда людей, и…
– …дерево! – чуть не в ухо крикнул Арон. Он указал на невысокий искривленный ствол с мясистыми, плотными листьями. На нем росли яркие, похожие на гранаты, плоды, и Арон уже тянул к ним руки…
– Ты съешь, а мы посмотрим, как быстро ты испортишь штаны, – усмехнулся Саадар. – Или… – Он картинно начал себя душить и делать вид, что умирает.
Арон спрятал руки за спину и засопел недовольно.
С непривычки подъем по горбатым улицам и лестницам давался трудно и казался бесконечным. Голова у Тильды закружилась, когда они наконец одолели склон холма с маленькими кирпичными домиками – и только взобрались на вершину, как перед ними зубчато легли другие холмы и новые улицы, теперь спускавшиеся вниз.
Город пропадал у горизонта в сероватой дымке.
– Отдохнем?.. – Тильда вытерла рукавом пот с лица.
Они сели на жухлую траву под высоким деревом, глядя, как к строению напротив с длинным рядом одинаково выкрашенных дверей подъезжают телеги, ругаются о чем-то возницы, появляются и пропадают ящики, тюки, мешки и кули с товарами. Привычно носились, заливаясь лаем, собаки, их гоняли попрошайки и мальчишки, кто-то вытряхивал простыни в открытое окно…
– А мне тут нравится, – довольно произнес Саадар. – Хороший город, а? Как думаешь, мастер Элберт?
Это обращение – почти забытое – вдруг кольнуло больно, неожиданно больно.
– Обыкновенный, – сухо ответила Тильда.
– Ну уж нет! Я столько на своем веку разных городов видел, и знаешь, так только женщины могут. Ну, так город устроить. – Саадар улыбнулся. – Как дом свой.
– Пока гостеприимством этот дом не отличается, – вздохнула Тильда, вспоминая бесконечные утомительные очереди к чиновникам ранка и думая о новых.
Но Саадар был прав. Разумность устройства чувствовалась во всем: в ширине улиц, в том, как они замощены, в четкости плана – отсюда, сверху, были видны уже застроенные и еще только готовящиеся под застройку кварталы, и места под общественные сады, и мосты через реку, и рыночные площади. Все согласовано, связано друг с другом.
Лицо Саадара вдруг оказалось напротив – Тильда видела каждую морщинку, в которую забилась пыль.
– Мы с Ароном пойдем возьмем нам поесть.
– Я тоже могла бы…
– Ну уж так не пойдет. Ты и так на ногах едва держишься.
– Я… – слабо возразила Тильда, понимая, что и на этот раз Саадар прав, и встать сейчас она сможет, разве что если ей пригрозят ружьем. Боль протыкала колено, как торчащая стрела.
Тильда охнула, закрыла глаза на миг, а когда открыла – увидела над собой встревоженное и какое-то виноватое лицо Саадара.
– Так подождешь тут? Не убежишь?
– Куда я убегу с моей ногой, – невесело усмехнулась Тильда.
Саадар молча кивнул, позвал Арона, и они ушли.
Где-то внизу, на невидимой часовой башне, ударил колокол. Один, два… шесть раз. Ожидание тянулось медленно, густо. Мимо по спуску с гиканьем и хохотом пронеслись на каком-то корыте на колесах мальчишки, потом проехала пустая телега. Осыпались с дерева лепестки незнакомых цветов.
Тильда хотела найти записную книжку и карандаш, но вместо них нашарила в кармане соран, достала и развернула его: буквы-червяки заключали в себе ее будущее. Незавидное, стоило признаться. Буквы уставились на нее равнодушным взглядом молодого чиновника в порту. Этот взгляд, обыкновенный и ничего не выражающий – ведь тот чиновник каждый день видел десятки таких, как она – был той правдой, в которую она малодушно боялась смотреть весь этот долгий путь, отгоняя тяжкие мысли занятиями с сыном, повторением запомнившихся наизусть отрывков из «Деяний Гедеона Нойберта» и прочих книг, разговорами с Саадаром или Айрин, глупыми женскими заботами.
Никакого прекрасного нового мира нет – как ни старайся обмануть себя всей этой крикливой пестротой незнакомых улиц, буйной зеленью, необыкновенными нарядами горожан, непривычного вида растениями и птицами. Будет лишь тяжелый труд до изнеможения, до забвения себя – и из его бесконечности, доводящей до отупения, невозможно будет вырваться. И если по счастливой случайности они не сдохнут в вонючей канаве, то останутся доживать недолгий век, станут стариками раньше времени, будут питаться отбросами, заболеют какой-нибудь мерзкой болезнью…
И стоило ли выбираться из Дарреи?…
Что-то ткнулось в колено, и Тильда подняла взгляд. Кошка. Бродячая худая кошка с голодными желтыми глазами. Тильда хотела погладить ее – но кошка не далась – просто уселась напротив и смотрела.
Тильда дрожащей рукой нащупала в кармане книжицу и огрызок карандаша. Что же это она так раскисла?.. Грифеля осталось мало – с треть пальца. Кошка требовательно мяукнула. Легкий силуэт, полоски между ушей, одно ухо порвано – рисунок выходил без труда, и темнота… Темнота выходила из нее – резкими штрихами и линиями, искаженными и исковерканными, гротескными, как маски злодеев в древнем театре Империи О. Темнота сочилась по пальцам, стекала на бумагу – резче, быстрее, вдавить ее в лист, прижать, размазать!..
– Ке то?
Это был тонкий детский голос, удивленный, вопросительный.
– Ке то? – повторил голос.
Грифель надломился от сильного нажатия. Под пальцами осталась труха, а вместо рисунка на бумаге чернело пятно.
Из пятна, из его воронки смотрел Безликий.
– Мрих рат! – выплюнул злой женский голос. – Ади и мрих рат!
Тильда хотела сказать, что да, она спятила, что спятил весь мир, но слов у нее не было. И это – с гадливостью, с ненавистью сказанное «мрих рат» резануло больно, вскрывая в ней нарыв точным инструментом хирурга.
Конечно. Они видят сумасшедшую в дрянных обносках, которая сидит прямо на земле, и разве она – не мрих рат?
Тильда расхохоталась и встала, держась за дерево. Рядом уже никого не было, и сколько времени прошло, сказать она не могла.
И вдруг она увидела, как по улице поднимаются Арон и Саадар, и как они весело над чем-то смеются, и вид у них ровно как у двух котов, полакомившихся сметаной.
Саадар принес каких-то незнакомых фруктов и лепешек, сказал, что сменял их очень дешево. Возможно, так и было, но хитрый вид Арона говорил о том, что фрукты они просто украли.
– На тебе нет лица. – Саадар подсел к ней, протягивая сладко пахнущий круглый фрукт и еще теплую лепешку. – Тебя кто-то обидел?
– Только я сама.
Что ждет их всех?..
Кажется, по случайности этот вопрос она задала вслух. Арон не услышал, а Саадар по обыкновению положил на плечо ладонь.
– Обменяем деньги, найдем комнатку, – просто сказал он. – Работу.
– Значит, в кости ты играть больше не намерен?
– Только если понадобится.
– Хорошо, что «если», а не «когда», – усмехнулась Тильда.
В руке она сжимала соран – настолько важный здесь клочок бумаги, ценнее любого золота. А больше – больше у них не было ничего.
– Мы же не одни тут из Республики, – сказал Саадар. – Найдем адрийцев, может, узнаем что, а может, тут тоже есть «Рука». Как думаешь?
Тильда пожала плечами.
– Может, тут и твои знакомые есть…
– Возможно и есть.
– Ты… не хочешь искать их?
– Нет.
– Это не унижение. Просить о помощи – это не унижение. Унижение – сдохнуть как вшивый пес в канаве, ясно?
– Именно так я и сдохну, – едко произнесла Тильда. – Как вшивая сучка.
На миг Саадар растерялся – столько силы и злости она вложила в эти слова. А потом перехватил ее запястья так, чтобы она видела свои руки.
– Смотри.
Она посмотрела на них – в тонких шрамиках, с криво обрезанными ногтями, с твердыми мозолями, с загрубевшей кожей.
– На что же?
– Разве это руки – как ты сказала – вшивой сучки?
Дыхание перебило.
– Ответь мне.
Поперек горла словно встала тонкая, врастающая вовнутрь кость, которую никак не вытолкнуть из себя.
– Тильда.
Спазм сдавил грудь. А Саадар терпеливо ждал ответа, спокойно сидя напротив. И в этой спокойной позе и в спокойном лице, хоть и очень усталом и будто постаревшем, в глазах и в выражении было что-то… Что-то такое, чем он гордился, что нес, как несут знамя.
Этот взгляд ударил ее сильнее, точнее бранного слова.
Злость, поднявшаяся в ней, опала.
– Чем я заслужила…
– Это? – Саадар указал рукой на небо, дома, дерево. – Тем, что была порядочным мастером?
Тильда рассмеялась горьким нервным смехом.
– Порядочной дурой, ты хотел сказать?
– Клянусь средним пальцем правой ноги, что к завтрашнему дню ради тебя я ограблю караван, на награбленные деньги куплю корабль, и мы с Ароном сделаемся пиратами. И тогда добудем для тебя золото, и рубины, и голову какого-нибудь поганца из Сената. Договорились?
Он отпустил ее руки, а потом вложил в ладонь принесенный фрукт.
Ребяческая, глупая шутка, но отчего так потеплело внутри? И чернота как будто съеживалась, истаивала от солнечных горячих лучей, уходила.
На земле валялась раскрытая книжица. Тильда подняла ее и без колебаний вырвала последний лист с той черной дырой в середине, похожей на выжженный след. Скомкала лист и выбросила прочь.
3
– Поди, неплохо устроились? – довольный собой, спросил Саадар. Вид у него был как у того самого философа, что обретался в глиняном сосуде. – Все случается в первый раз, ну дык чего горевать попусту?