Арон аж словами поперхнулся. Искоса глянул на маму рядом на скамье, на ее строгое, серьезное лицо, очень смуглое и худое.
– Понимаете, там такая… дыра. – Арон развел руки, показывая, каких размеров, по его мнению, «дыра». – И в нее лезут всякие… Как грибы. Ядовитые, – прибавил он, чтобы всем стало яснее.
Но яснее никому не стало – Гидеон переглянулся с мамой, и только.
Ему не верят! Сколько раз он выдумывал невероятные небылицы, сколько раз скармливал маме откровенное вранье – а теперь попробуй пробей их стену!
– Я должен… Понимаете? Пойти! И!.. Думаете, я вру?
Голос срывался, стал тонким, как у девчонки.
Маленький дворик с абрикосом сделался тесным, а слова, мысли – невыразимо огромными. Арон вскочил со скамьи – но его остановил спокойный голос Гидеона:
– Арон, ты просишь помочь, но совершенно не хочешь внятно объяснить, что случилось. Сядь. Попробуем по-другому.
Арон сел обратно, и Гидеон принес ему чай.
Он сидел за столом и пил этот крепкий тепловатый чай, в который Гидеон добавил что-то еще, каких-то трав – может, душицы. И чем это поможет делу?.. Может, Гидеон на чае погадать хочет?..
Арон смотрел, в какой узор сложились чаинки в его чашке. Эрин когда-то давно рассказывал, что значит, если увидеть в чашке краба, или дерево, или облако, или собаку. Но сейчас он не видел ни крабов, ни собак – только огромную дыру, темноту. Протянул чашку Гидеону.
– Это… Вот о чем я!
Гидеон тоже заглянул в чашку. И смотрел так долго, наклонял в разные стороны, щурился – казалось, будто он так до вечера просидит!
– Ну, что там? – голос Саадара. – У тебя такой вид, будто Безликий!
– Возможно, так и есть! – огрызнулся Корень. Он снова повертел чашку.
Разговор уплывал от Арона, как он ни старался вникнуть, расщеплялся на отдельные голоса, на несвязанные фразы. Взрослые спорили, перебивая друг друга, говорили что-то о колдовстве, о темноте и Безликом. «А вдруг он одержим»? – это сказала мама чужим голосом, похожим на шорох гальки.
Арон закрыл глаза, прислушиваясь к тому темному, что пульсировало внутри живым и горячим сгустком – билось, как второе сердце. Но слишком долго нельзя слушать эту темноту – утащит, если нырнешь слишком глубоко. Пришлось с силой отталкиваться, выбираться к поверхности – к солнцу и голосам.
– Разумеется, Арону не под силу справиться с тем… что бы он там ни увидел… – это уже голос Корня, сухой, тихий.
Арон скривился, разлепил веки, взглянул на Саадара напротив – тот только плечами пожал, мол, я в этих делах ничего не понимаю.
– Что вы предлагаете делать, мастер?.. – спросила мама Гидеона, тот только тряхнул длинными волосами:
– Не знаю, моя госпожа, я ведь всего лишь ученый… Не практик…
– Что же в таком случае говорит ваша наука?..
– Есть темные места, где древние поклонялись своим божествам, силам земли – разным тварям. Иногда люди сходят там с ума, если случайно окажутся рядом…
– Я не сумасшедший! – Арон крикнул так громко, что с конька крыши спорхнул голубь. – У меня с головой все нормально!
– Господин Долмейн, – мамин тон стал ледяным и твердым, – мой сын – в опасности?
Корень только моргнул несколько раз, открыл и закрыл рот.
– Не знаете. Ясно. А мне это очевидно!
– Но… А кто… Если я не…
– Ты думаешь, я позволю? – с маминым голосом тоже было что-то неладно. – По-твоему, это что, увеселительная прогулка?
Арон смотрел на ее профиль – и внутренности выкручивало, даже немного тошнило от страха, от понимания – сейчас точно не пустит. Не позволит. Даже если верит ему. Найдет взрослых, умных колдунов, которые разбираются, которые не такие улитки, как Гидеон!
– Я э-э-э… Я разузнаю у своих… – как-то смято произнес Гидеон. – Что там такое…
– И сколько ждать придется? – спросил Арон, зная, что все эти колдуны одинаковые, только тянут дело да перепроверяют десять раз, не ошиблись ли. Может, тот рыжий, Иттро Чайка – он бы понял, справился.
Гидеон встал из-за стола.
– Сделаю, что смогу.
Но Арон знал: этого мало! На него накатывала вонь из дыры в земле – сгнивших яблок и жженой грязной тряпки, сырой глины и темноты.
– Пообещай мне, что не наделаешь глупостей, не полезешь туда сам! – Мама взяла его за руку, заглянула в лицо.
Ее глаза прожигали насквозь.
– Не полезу, – кисло согласился он, зная, что ни мама, ни Саадар в это не поверили. Да и он сам бы не поверил себе сейчас!
Дворик, пустой и тихий, словно усох, покрылся серым налетом пепла и пыли. Он видел маму рядом – она говорила о чем-то с Гидеоном, видел, как подмигивает ему через стол Саадар – и знал, что все они умрут. Ничего не будет больше – ни дома этого, ни дворика, ни кривого высокого абрикоса. Ни города.
Значит, он разберется сам. Найдет того, кто не будет задавать глупых вопросов, возиться и кого-то ждать – и все растолкует ему!..
Арон выбрал для похода к Иттро самое лучшее время: ночь, в которую Саадар был в дозоре. Едва дождался!
Он ждал терпеливо, пока мама не заснет, притворялся спящим – но внутри все дрожало, бурлило, закипало. Старался не жмуриться, ровно и спокойно дышать, чтобы мама не заметила, что он нарочно, а в ушах бился барабанный ритм сердца – так громко, что он едва слышал, что делается вокруг.
Он долго считал про себя и три раза досчитал до тысячи, чтобы убедиться, что мама уснула. Только тогда он осторожно выпутался из одеяла, натянул штаны и башмаки. Прислушался, приложив ухо к двери маминой комнаты – из-за дождя не было понятно, спит ли она. Тихо окликнул ее – ему ответил лишь стук капель о подоконник.
Пора.
Маленькие круглые стекла, сквозь которые толком ничего не видно даже в ясный день, заливало водой, вода превращала их в зеркало – и в слабом свете волшебного огня стекла отражали его, Арона – решительного бледного призрака, искаженного и неправильного.
Арон кивнул себе.
Поднял окно – шум дождя стал отчетливее – и осторожно вылез на крышу кухни, да так и остановился там, под дождем, мокнул, не опуская раму, вдыхал кисловатое сухое тепло комнат, где глубоко и спокойно спала мама.
Пора – напомнил он себе еще раз. Рама едва не выскользнула из пальцев, едва не стукнула о подоконник – но Арон как-то исхитрился ее удержать и опустить аккуратно, неслышно, хотя сердце так и лупило о ребра и отдавалось током крови в пальцах. От напряжения свело тело, и ему пришлось разминать руки и ноги, прежде чем прыгнуть на землю с крыши, прямо на скользкие мокрые плитки во дворе – и все равно больно содрать кожу с ладоней.
Путь к нир-Атри Арон разведал еще днем, но в темноте приходилось полагаться только на верно запомненные повороты и надеяться, что ни один из них он не пропустил.
На этот раз никто не гнался за ним – удивительно легко Арон проскочил несколько кварталов и оказался перед глухой кирпичной стеной, перед дверью, над которой горел обыкновенный, вовсе не волшебный фонарь.
Арон немного потоптался перед ней, наконец решился, разом постучал – быстро и громко, пугая собственный страх.
Считал удары сердца до сонного «Кто там?». Готовился произнести речь…
…в двери открылось маленькое окошко, квадратом выплеснулся на мостовую свет, в окошке показались чьи-то глаз и щека. Потом – нос и узкие, недовольно изогнутые губы.
– Чего стучишь, ночь!..
– Мне нужен господин Иттро, – четко, боясь запнуться в чужой речи, произнес Арон.
Снова появился глаз, моргнул на него.
– Аннэйрэ нет, – сказал голос, очень молодой и слегка раздраженный, приглушенный дождем.
– Как – нет?.. – Арон так ясно видел встречу с рыжим, так хорошо представлял, что ему скажет, что ни на миг не усомнился, что рыжий ждет его тут, в своем доме. И вдруг – такая неудача! А может, этот, в окне, попросту ему врет?
– А вот так. Ты что же, думаешь, Верховный маг всегда тут к услугам всяких мальчишек? Давай-давай, вали.
Но Арон стоял, упрямо врастая в булыжники мостовой, зная, что с места не сдвинется, пока не увидит Чайку. Надо же – Верховный маг! Иттро Чайка больше походил на купца или пирата – такой высокий, рыжий и огромный, в пестрой одежде.
Раз так, то уходить нельзя: Верховный маг и подавно должен знать обо всем, что творится на изнанке мира.
– Ничего, я подожду. – Арон попытался рассмотреть, что за человек там, за дверью, но тот только равнодушно сказал:
– Ну жди. Аннэйрэ вернется послезавтра.
И захлопнул окошко.
Фонарь слегка раскачивался от ветра и чадил, дождь все сильнее сек лицо, а в Ароне, чем дольше он стоял, тем вернее созревало решение – такое простое, такое ясное, будто правильный ответ в задачке по арифметике.
Он должен все сделать сам.
22
Гром прошелся по городу волной: пересчитал ребра неровных крыш, каждую трубу, каждый шпиль. Арон глядел на Сорфадос с холма – может, в последний раз. Далеко, в самый океан, вонзилась молния, разветвленная, кривая – и город очертила, черное и белое, как на маминых рисунках.
Город смотрел ему вслед тысячью мигающих желтых глаз – это тысячи глаз Эрме-Ворона вперились в него, провожали его к той дыре.
Арон закрыл глаза. Он отвернулся от города и своей боли и постарался все-таки не плакать, потому что ни с мамой, ни с Саадаром он так и не попрощался.
Земля под ногами дрожала. Арон даже разулся, чтобы чувствовать лучше, и теперь стоял в липкой глине, а грязь приятно просачивалась сквозь пальцы. Теплый дождь промочил насквозь рубашку и штаны. Он хотел впитать этот вечер, и эту землю, и ветер, что вдруг поднялся и задул в его сторону, словно в спину подталкивал: ну же, чего стоишь?.. Но впитал только дождь.
Арон развернулся и побрел в темноту, освещая себе дорогу маленьким огоньком, похожим на тусклую монетку. И они были рядом – все время рядом, заглядывали в него, тянулись бесконечной белесой лентой вдоль каких-то своих, неведомых троп.
Дорогу он не помнил, но знал, куда нужно идти – то место тянуло его, звало к себе.