— Может быть, и так. У меня, по крайней мере, как раз та ситуация, — инспектор по опеке закурила, сладко затянулась и закашлялась, но продолжила свою речь: — Я слышала, у них там всех переубивали? Это правда?
— У Ремневых бабушку убили. Да ты ее знаешь, Ефросинья, она еще все ходила по помойкам да по овощебазам побиралась, — Софья прикидывала, останется ли вопрос с брюками только между ними, или Мультипанова понесет эту информацию, словно стремительный весенний ручей бумажный кораблик. — Колька Махлаткин, слава богу, выжил. Правда, у него, кажется, новая беда: в анализах — ВИЧ. У Бросовых просто стихийное бедствие: Никита, Парамон, Люба — все погибли! Наташа тоже, ну да ладно, там еще не все понятно…
— Вот как людей сметает! Прямо как на войне! — Лариса не могла отвести своего любопытного взгляда от мужских брюк. — Пашуля выписывается, да?
— Да, готовлюсь к получению, — кивнула инспектор ОППН в сторону весьма поношенных штанов и затушила свою сигарету. — Я с тобой согласна, что все, что сейчас происходит, действительно очень похоже на войну, об этом многие говорят. Ну что, будем собираться?
— Конечно-конечно! Я, можно сказать, уже готова! — гостья поднялась и оправила на себе одежду. — А ты слышала про то, что вчера в городе творилось? Во время «Людоед-шоу», ну, который в «Экстаз-холле» проводили, вдруг объявили, что зал заминирован! Что тут началось: паника, какую только в кино показывают! Говорят, даже кого-то задавили!
— Да, я по «Новостям» уже смотрела, — домывала посуду хозяйка. — Я думаю, это кто-то просто побаловался.
Женщины свернули с Большого проспекта в переулок, поскольку вход в дом, в котором проживали Бебене, был отсюда. Кодовый замок на входных дверях был сломан, а сама дверь была изрисована половыми органами и исписана нецензурщиной.
На первом этаже, на котором находилась искомая квартира, пахло кошачьими и людскими испражнениями, почтовые ящики были сорваны, доносились чьи-то приглушенные этажами ругательства, резкий нечастый стук и назойливое жужжание электроинструментов.
Замка на входной двери не было. Звонка тоже. Провода были вырваны до самого основания, поэтому их было невозможно соединить. Для обеих женщин все это уже давно стало привычным.
Лариса толкнула дверь, и та со скрипом стала уходить внутрь квартиры. Женщины шагнули вперед. Они оказались в коридоре. Здесь было сумрачно. Лариса протянула руку к выключателю, который должен был находиться справа, нашла его и стала нажимать, но электричество не включалось.
— Да у них, наверное, здесь все давно перегорело, — Мультипанова сделала несколько осторожных шагов и заглянула на кухню, которая была справа от входных дверей, вслед за туалетом и ванной. — Есть тут кто живой или всех уже отпели? Ау! Люди-человеки!
Ответа не последовало. На всякий случай женщины прошли на кухню, но здесь действительно никого не было, торжествовали грязь и запустение. Окна были завешаны обветшалыми занавесками. На полу в лучах солнца, пробивавшихся сквозь дыры в занавесках, угадывались разбросанные бутылки, на самодельном изрубленном и опаленном кухонном столе гнило несколько луковиц, отчего еще и отвратительно пахло.
— Похоже, что здесь никто и не живет? — задала вопрос, скорее всего себе самой, Морошкина. — Пойдем в комнаты или дадим отбой?
— В такой квартирке и труп может лежать, пока не мумифицируется, — Лариса еще значительнее выкатила глаза из орбит. — А чего нам, пойдем посмотрим? Может быть, в комнатах кто-нибудь затаился?
— Это ведь, кажется, двухкомнатная квартира, да? — Софья сделала шаг вглубь запущенного жилья.
— Да, сразу по коридору справа маленькая комната, а в конце, прямо, — большая, — уточнила Мультипанова и пошла вслед за майором милиции.
Женщины двинулись вперед по темному коридору. Лариса нащупала справа от себя дверь и открыла ее. В комнате также царил полумрак из-за древних плащей, которыми были завешаны окна. Вблизи дверей на заметном расстоянии от стены стоял диван, заваленный тряпками. В полуметре от противоположной стены присутствовал прожженный в своей продавленной середине пружинный матрац. Под окнами, прямо на полу, выстроились друг на друге три старых телевизора, нижний из которых был без кинескопа.
— Ну что, в той комнате еще посмотрим, да я и составлю акт о том, что мы здесь увидели, — Мультипанова с брезгливым любопытством осваивала убогий интерьер. — Я вот только одного в толк не возьму, где тут у них ребенок размещается?
— Может быть, во второй комнате и размещается? — предположила Морошкина и повернулась к дверям. — Давай уж до конца выполним свой долг.
Они снова вышли в коридор и не спеша двинулись вперед. Лариса включила зажигалку, и при ее подсветке женщины различили слева от себя обшарпанную стену, к которой были прислонены ломаные лыжи, листы старой фанеры и картона. Мультипанова толкнула приблизившуюся дверь, и свет ее зажигалки объединился с тем светом, что скудными люксами поступал в комнату сквозь газеты, которыми были заклеены окна.
— Да что у них тут, траур какой-то? — недоуменно осмотрелась Лариса. — Кого хоть похоронили?
— Может быть, действительно что-нибудь произошло? — Софья прищурилась из-за острой солнечной иглы, проникшей в помещение сквозь дырку в газете. — Смотри-ка, и трюмо завешено!
В углу комнаты слева от дверей стояло покосившееся трюмо, а поверх зеркал свисали скомканные листы черной упаковочной бумаги. В нескольких местах бумага имела брешь, благодаря чему дневной свет, пробивавшийся сквозь дырявые газеты, соединялся с замаскированными зеркалами радужными лучиками, пронзившими насквозь пространство комнаты. В этих лучах искрились бесчисленные частички пыли.
Справа от вошедших стояло разобранное кресло-кровать. Посреди комнаты поблескивал полировкой прямоугольный обеденный стол. Остальным наполнением помещения служили хаотично разбросанные в разных местах тюки и коробки.
— Слушай, Лара, я склоняюсь к тому, что у них, наверное, все-таки кто-то умер, — покачала головой Морошкина. — Пойдем-ка отсюда от греха подальше.
— А может, блин горелый, и умер! — скандально пронзил запыленное пространство гнусавый голос, с дивана посыпались тряпки, и из-под них возник пожилой мужчина в несвежих салатных трусах. Его тело зеленело обширными выгоревшими татуировками, на правой груди отсутствовал сосок, в нижней левой части живота зияло значительное углубление, словно предназначенное для установки воронки. — Что, девоньки, и умереть, блин горелый, нельзя без разрешения?
— Фу ты, господи, чудо морское! — отпрянула и чуть не оступилась Мультипанова. — Вы кто такой, дяденька: человек или оборотень?
— Вас кто сюда пустил? — Софья машинально потянулась к верхнему карману утепленной кожаной куртки, в котором хранилось ее милицейское удостоверение. — Сами-то вы кто?
— А я туточки покедова вот ентову самую фатеру, блин горелый, сторожу! — мужчина выпрямился, сохраняя годами отрепетированную сутулость. Он распушил свои искривленные пальцы веером и начал весь дергаться и изгибаться, словно в нем включился некий заводной механизм. Его голос звучал настолько гнусаво, словно нос был плотно зажат бельевой прищепкой. — Эдик я, блин горелый, Эдик Чапаев, да вы меня, бля, всяко знаете, вы меня еще на одной квартире немого гоняли. Ну, вспомнили? Вы мне все еще говорили: ведите себя, бля, прилично, Эдуард Викторович, не роняйте свою высокую фамилию, а мне эта фамилия, знаете, каким боком вышла?! Вот то-то и оно, бля!
— Ну вспомнили мы тебя, не буянь! — перешла на покровительственный тон Лариса. — Но вы нам все-таки объясните, кто вам, Эдуард Викторович, эту квартиру доверил и где сейчас могут находиться ее законные хозяева?
— Да я же тут, бля, живу по соседству, ну, бля, за стенкой.
Для большей убедительности Эдуард постучал в стену сизым кулаком. Его морщинистое лицо было иссечено шрамами, особое обилие которых пришлось на левую щеку, которую будто подвергли испытаниям африканские жрецы.
— С Бормотухой, тьфу ты черт, бля, простите, с Евгенией Аристарховной, по типу того, бля, что мы уже, как его, не первый год в этом самом гражданском браке пребываем. А когда Алку-то здесь нашли, ну, бля, после выброса, а уж кто ее, прости господи, сама она до того додумалась или враги какие — этого, бля, никто из нас и не видел… Да мы уже с тех пор, мать честная, кому надо, бля, во всем отчитались!
— А что с Аллой Михайловной-то стряслось? Какой еще выброс? — Мультипанова с не меньшим ожиданием посмотрела на Морошкину. — Софья Тарасовна, вы не в курсе?
— Мне пока ничего не известно, — пожала плечами Софья. — А что с ней произошло? Вы можете что-нибудь конкретизировать?
— Ну как это что, бля?! Да здесь это, бля, между шестым и седьмым этажами, а мы, я вам за это, бля, отвечаю, конкретно, бля, тут не при делах! — стараясь быть понятым, Эдуард прищелкивал искривленными, словно опущенными в воду, пальцами, бил тыльной стороной правой ладони по внутренней стороне левой ладони и даже скрипел чернеющими остатками зубов. — Так это, значит, она голая, бля, как после бани, что ли, а уж кто там кого — это, бля, дело десятое и не нашего, бля, министерства!
— Голая, между шестым и седьмым этажами, ну и что? — Лариса повысила голос. — Что тут у вас произошло?
— Слушай, Эдик, ты говори по делу, а то я сейчас наряд вызову, тогда, наверное, у тебя все ровнее пойдет, — предупредила Морошкина. — Ты знаешь, мне это нетрудно сделать!
— Да нет, Сонечка, с ним это дохлый номер, — махнула в сторону мужчины Мультипанова. — Ты же сама прекрасно знаешь этот контингент — у них что не пропито, то отбито! — инспектор по опеке и попечительству говорила о Чапаеве так, словно того здесь и не было. И действительно, мужчина, в свою очередь, общался с какими-то невидимыми женщинам образами, населившими эту обнищавшую квартиру по прихоти деформированного мозга рецидивиста. — Ладно, Эдик, ты лучше ложись отдыхай, а мы об Алле все у Евгении Аристарховны узнаем. Она-то сейчас не пьет?