— В каком, это самое, смысле — в аренду? — Филипп крайне удивленно посмотрел на собеседника.
— Никакие люди со стороны тебе денег не предлагали за то, чтобы им в морге ночью побыть? — Корней щелкнул зажигалкой и указал на пачку сигарет. — Да ты кури!
— Спасибо! А чего здесь ночью делать? Люди-то, сам говоришь, мертвецов боятся! — Мультипанов извлек сигарету. — Или, это самое, по типу того, чтобы как-то себя на мужеский характер испытать?
— Да не себя испытать, а чтобы при жмурике потрахаться или самому жмурику запичужить! — старший санитар заметно вспотел и вообще, казалось, был чем-то очень обеспокоен. — Так что, тебе такой бизнес точно ни разу не предлагали?
— А что, такие клиенты бывают? Ну ты даешь, Корней Иваныч! — Филипп звонко хлопнул ладонью по своему вытянутому колену. — Да ты, это самое, меня удивил! Ну удивил! А кто ж они такие, эти клиенты?
— Не последние, я тебе скажу, люди, — глубоко затянулся Ремнев. — Но сюда, именно в морг, только мелочь пузатая набивается, а кто покрупнее, те только своих представителей присылают, и они уже за того или другого жмурика торг ведут. А дальше все как в аптеке, в ноль часов забрали, а к шести утра доставили. И чтоб никаких увечий! А то бывают и такие забавники! Ну это, кстати, тоже можно себе позволить — на бесхозных да на тех, которые без криминала поступают. Я им таких всегда и стараюсь подсунуть. Вот одна девчоночка была, ну, лет девятнадцати, так я ее…
— Слышь, Корней Иваныч, а сколько они, это самое, платят? — прервал старшего санитара Мультипанов. — Ну как, по часам или за ночь? С каждого носа или для тебя это все без разницы?
— А как же я, сынок, установлю, сколько у них там носов, если уж они, по-твоему, все свои дела носами делают? — ухмыльнулся Корней. — Нет, я им выставляю неколебимый тариф, а то говорю: если платить не хотите, то у меня на этих жмуриков еще другая обильная клиентура имеется! Да они соглашаются, завсегда соглашаются, больно уж им это дело невтерпеж! Ты сам-то, случаем, тут еще не один трупик не оформил?
— Да ты, что, Корней Иваныч, это самое, очумел, что ли? — Филипп сделал возмущенные глаза. — Я баб живых люблю тискать, меня эти мумии не заводят!
— Ну, не заводят, и ладно, — махнул рукой Корней. — А у тебя, сынуля, видик в хозяйстве имеется?
— А как же! — приосанился Мультипанов. — У меня, это самое, полупрофессиональный магнитофон! Японец!
— Ну так возьми вот это кинишко да и глянь на своем полупрофессиональном японце на досуге, авось что-нибудь вспомнишь? — Ремнев достал из кармана видеокассету и протянул ее немного насторожившемуся напарнику. — Да ты не робей, там никаких страстей-мордастей нету, там всего лишь твое баловство, что ты тут в морге с часок тому назад устроил. Да, и еще кое-что, ну, на той неделе. Да ничего, увидишь, может, говорю, и вспомнишь? Только ты после просмотра насчет меня особливо не старайся. Я эту чехарду на всякий случай в пару надежных рук передал. Ты понимаешь, о чем я тебе толкую?
Глава 29ГОРЯЧИЕ ТРУБЫ
Наместнику президента России-матушки
по вопросам соблюдения правопорядка и законности
С некоторых пор живать-поживать да добра наживать в нашем доме стало невыносимо, многие жильцы тоже ропщут, и тайно, и явно, в силу тех причин и обстоятельств, что в нашей парадной получился форменный и несомненный притон. Постоянные сборища-побоища людей-оборотней, не только не прописанных и не проживающих в нашем доме, но и вообще по статусу неземного происхождения или же (подчеркиваю) состоящих из отработанных материалов (усопших и искусственным образом потревоженных для каких-то действий, что все в общей сумме нуждается в особом расследовании соответствующих спецслужб и агентов).
Эти мытари неустанно и без всякой меры распивают спиртное и малоалкогольное зелье, приводят девиц и принуждают их к грехопадениям, а вокруг — битая винно-водочная посуда, окурки, плевки, простите, презервативы (резиновые гигиенические изделия). Порой доходит и до того, что, в прямом смысле этого выражения, они гадят (испражняются) по углам (как коты!), а иногда и рвотные массы украшают нашу в недавнем прошлом образцово-показательную парадную. И кто может дать мне откровенный исчерпывающий ответ на один немаловажный для нашего здоровья и жизни вопрос: почему у нас на лестнице музыка всю ночь трынкает, здесь, хочется сказать, товарищи дорогие, все-таки не дискотека! Неужели так трудно соблюдать установленные (не нами!) правила человеческого общежития?! Именно человеческого, и я это особо подчеркиваю, так же как и то печальное, на мой взгляд, обстоятельство, что мы за последние годы перестали употреблять выражение «человеческое сознание»…
Частенько тут же толкается кое-кто вообще без лица как такового, а лишь с чем-то, что по виду практически невозможно отличить от формы человеческой головы. Вот этих-то (этого!) я бы все-таки посоветовала допросить особо: а ну-ка пусть он при всех расскажет, какие такие у него имеются близкие родственники в милиции и в среде народных депутатов.
А свет у фасада нашего дома не горит уже и не помню, с какого времени. Я вот однажды имела случайную неосторожность (глупость) дозвониться в жилконтору (это тоже задача не из легких: то у них там обед, то все вместе полезли на крыши снег счищать, то прием уже закончен) и от своего собственного имени заявить, что пора бы уже вплотную заняться электрификацией нашего подъезда, а то и трехсотлетний юбилей славного города на брегах Невы косматой, как говорится, на носу, и мало ли как сложится политическая обстановка после предстоящих выборов губернатора. Попутно я решилась сказать и о том, что у лестницы опять какого-то пьянчугу обильно стошнило, а убрать никто до сих пор так и не убрал, только опилками присыпали, да и то, извините за неприятную деталь, все это весьма прозрачно получилось. Так ко мне тут же после этого в квартиру стали звониться, стучаться и детскими голосами жалобно проситься в уборную. А я им очень строго отвечаю: «Сейчас никого из взрослых дома нет, а квартира на сигнализации, и я вам открыть дверь не сумею!»
А тот, который без лица, но по виду человекоподобный, сунул этим безбожникам номер моего телефона. Тогда они стали названивать и детскими голосками всякую похабщину наговаривать. А я-то слышу, что голоса у всех женские, и говорю им: «Как же вам, женщины, не стыдно? Вы сами, наверное, уже матери, и я мать, а вы мне такие неприличные вещи говорите?» А они в ответ только смеются, злобно ругаются и трубку бросают. После этого я только гудки и слышу, и так все это у меня в ушах и звучит: смех, матерные слова и выражения, а потом короткие гудки. Этим можно и нормального человека довести до умопомрачения, а я все-таки инвалид, мне и так в жизни очень тяжело приходится, хотя я не сдаюсь и всегда стараюсь найти в себе силы для следующего шага (поступка).
Они несколько дней переждали, пока все успокоится, и однажды ночью меня будят вызывающими звонками и наглым стуком в дверь. А я ведь не одна! У меня полный дом бездомных животных, которых я приютила (и я имею на это право!). Я к дверям подскочила, спрашиваю: «Кто ж там такой ночью-то ко мне ломится?» А они хором циничными голосами отвечают: «Водопроводчик!» Я их только об одном прошу: «Дайте мне, пожалуйста, по-человечески одеться!» Куда там! Звонок непрерывный, в дверь бьют с такой силой, что вот-вот, кажется, насквозь проломят! Я накинула пальтишко, открыла.
Они заваливаются, не помню уже и в каком количестве, то ли трое, то ли пятеро. Один, это тот, что без лица человеческого, как ко мне в квартиру проник, так сразу в ванную метнулся. Я только и успела заметить огромный ключ в его руках, его еще по-правильному разводным называют. Вот он этими клещами зажал стояк и давай его изо всех сил раскачивать, а сам что-то остальным кричит, да я из-за собачьего лая ни одного его слова не могу различить. Помощники-то на него внимательно смотрят, а он вроде что-то такое им из-под своей руки показывает, да так, чтобы я его тайного знака-обозначения не заметила.
«Все, — вдруг говорит, — приехали! Больше вы нас по таким пустякам не тревожьте! А не то мы у вас еще и денег потребуем. Сейчас, как вы, наверное, не хуже меня знаете, все в нашей жизни денег стоит!» С тем и ушли. Я за ними выглянула, у дверей осмотрелась, а там только горелые спички накиданы. Так это, значит, они мне эти спички в звонок вставляли, чтобы, во-первых, он постоянно работал, а во-вторых, если бы я, не глядя, за звонок взялась, так я бы себе тогда и руку опалила.
Но это еще полбеды! На следующий день я заметила, что теперь вода со стояка стала прямиком стекать в мыльницу, в результате чего туалетное мыло в ней безобразно раскисло. Еще позже я заметила, что у меня снят «флажок» — такая специальная пластмассовая деталь, которая находится между ручками холодной и горячей воды. Только тут до меня дошло, для чего им нужно было тревожить больного человека! Я тут сразу догадалась и о смысле знаков, которые старший подавал своим сообщникам: я, мол, свое дело сделал, «флажок» у меня в кармане. Получается: навредили тяжелому инвалиду и ушли. А кто им эту музыку, спрашивается, заказывал?
Через пару дней или через месяц раздается характерный телефонный звонок, такой специальный, проверочный. Я по своему опыту уже очень хорошо знаю, что в таких случаях трубку можно и не брать, потому что сразу же сработает отбой. Но в этом случае я подумала: хорошо, пусть они считают меня новичком! Сама улыбнулась, а трубку сняла. Да улыбка-то уж больно грустная получается, когда понимаешь, что над тобой так жестоко издеваются!
Вначале раздался длительный гудок. Хорошо, думаю, значит, вы какой-то новый прием придумали, чтобы мне нервы изощреннее изматывать. Ну что же, давайте, продолжайте, за меня ведь и заступиться толком некому: сама, можно сказать, безногая, сын — инвалид по психике из-за отца — алкоголика и дебошира. А кто еще у нас есть? Собачки? Да они все безобидные!