Конкретно этот «псих» ничем лучше ножа вооружиться не смог. Сергею бы и того хватило. Тело вдруг стало непослушным, мягким. Он бы так и лежал, смотрел на медленно, словно под водой, приближающийся кончик ножа. Смешно, у него дома такой же нож — сестра и мать им колбасу режут и хлеб и масло.
Нож приближался, но ранить человеческое тело обычному кухонному ножу в этот раз не пришлось. Старички с остановки сбили «психа» с ног. Один сделал подсечку, другой прошёлся по рефлекторным точкам, отчего заражённый сразу растерял половину резвости. Девушки: и младшая и старшая, держали «психу» ноги. Только женщина, словно сова, крутила головой и как-то механически, с равными промежутками, охала. Сумки она не выпустила из рук, наоборот — прижала к себе — будто полагала, что сейчас все заражённые в городе прибегут отбирать у неё драгоценные сумки.
— Нужно доставить его в больницу— предположил Кораллов. Встав, он смотрел на отлетевший в сторону нож и почему-то никак не мог отвести глаз от воткнувшегося в мокрую снежную кашу лезвия. Вдобавок все штаны испачкал в грязном подтаявшем снегу — ногам холодно.
Старички умело связали потерпевшего его же одеждой.
— Больницы не работают— сказал тот старичок, что сбил «психа» с ног.
Кораллов глупо спросил: —Почему?
— Диверсия— коротко ответил другой.
— Какая диверсия?
— А этот— старик слегка пнул дёргающегося но не способного вырваться заражённого: —Откуда взялся? Диверсия! Наши прохлопали ушами — недопёски!
— Может быть и вторжение— обнадёжил второй старик: —Или война. Видишь, одежда у него почти чистая. Значит недавно бедолагу зомбировали. Интересно, куда он шёл. И проверим карманы.
В карманах нашлись два инъектора с полусотней ампул без надписей и два полевых «программатора» — дьявольское изобретение способное заменить личность не очень сильного или одурманенного наркотиком человека на набор психопрограмм.
— Размножаться готовятся— прокомментировал старик и вдруг пнул мычащего «психа».
Кораллов дёрнулся было сказать, что так нельзя обращаться с больным, нужно доставить его в больницу, где можно будет провести реабилитационную терапию, но промолчал.
— Комсомолец? — спросил другой старик, не тот, что пнул заражённого.
Сергей молча показал значок.
— Так и дуй к своим! Инструкций не знаешь?
— А…
— Девочек мы проводим— пообещал старик: —Не беспокойся: десантники бывшими не бывают. И ту кошёлку тоже захватим. Эй, женщина, хватит уже сиреной работать.
Словно дожидаясь его слов, в городе взвыли настоящие сирены. Женщина на остановке смолкла, будто прислушиваясь. Уронила сумки и спрятав лицо в ладонях запричитала: —Что же это делается!
— Тихо ты! — прикрикнул старый десантник.
Ожили громкоговорители призывая граждан действовать согласно отработанным во время учебных тревог инструкциям.
— Чего встал? — потребовал ответа у Сергея старик: —Бегом. Комсомолец!
Кораллов показал на продолжающего дёргаться связанного заражённого: —А он?
— Пусть лежит, потом подберём, как всё уляжется.
— Он простудится— подала голос старшая девушка: —Давайте оттащим в подъезд, там тепло.
Старики колебались. Сирены сменили тональность и тот же голос из громкоговорителя зачитал: —Внимание! Опасность применения психопрограммирующего оружия. Эпидемиологическая опасность. Внимание!
— Это наш человек, советский— наставила девушка: —Просто его зазомбировали. Пройдёт реабилитацию и снова станет нормальным. Может быть он учёный какой-нибудь или писатель или, даже, врач.
— Давай оттащим— сдались старики: —Только быстро!
Сергей не слышал окончания спора. Он уже бежал по улице Красной, через два квартала она пересечётся с Октябрьской и там уже рукой подать до Интернационалистической, вначале которой стоит бывший городской дворец музыки, а ныне штаб чернореченский комсомольцев.
Сирена оборвала Малиновскую Светлану, командира одного из комсомольских отрядов, на полуслове.
— Учебная? — беспокойно спросила мать.
Их прерванный завывшими сиренами разговор проходил дома, в Светиной комнате. Обсуждали празднование приближающегося дня рождения Анечки — самой младшей Светиной сестрёнки. Сестрёнке исполнялось целых пять лет, а мать все ещё считала её неразумной малышкой и соответственно обращалась с ней. По Светиному мнению: материнские попытки оградить Анечку от любой ответственности отнюдь не шли на пользу сестре.
Она как раз с жаром убеждала мать, что в пять лет человек должен быть уже практически самостоятельным. Вдруг протяжно и тревожно включились сирены. Судя по множащемуся эху — сирены включились по всему городу.
Мать взволнованно спросила: —Учебная?
— Какая разница! — воскликнула Света: —Мне нужно немедленно бежать в штаб, а тебе в убежище.
Вскочив, словно подброшенная пружиной, она начала немедленно собираться. Из одёжного шкафа на кровать полетела мешающая в поисках верхняя одежда.
— Может быть не пойдёшь? — спросила мать.
Вопрос настолько удивил Свету, что она прекратила рыться в шкафу — тем более уже нашла то, что искала — и села на кровать, удивлённо разглядывая мать.
— То есть, почему?!
— Вдруг тревога настоящая? — объяснила мама.
— Тогда тем более нужно идти— строго высказала Света: —Всё, разговор окончен. Ты тоже собирайся, возьми тёплую одежду, поесть и не забудь коммуникатор.
— А Миша и Анечка?
— Они пойдут вместе со школьным классом и детским садом. Отправь по сети запрос, чтобы узнать к какому убежищу приписаны их школа и сад. Мам, да не сиди ты! Подумаешь тревога. Наверняка учебная, как два года назад, помнишь? Ты ещё тогда отпускать меня не хотела. Чуть было не связала и не оставила дома. — улыбнулась Света.
— Теперь тебя не остановишь— вздохнула мама.
— Не остановишь— согласилась Света пытаясь влезть в защитный комбинезон для полевых работ с красной полоской дружинника и значком комсомольского отряда на груди.
Мама было встала, но затем снова села: —Нужно отцу позвонить на работу…
— Мама, ты всё позабыла? — возмутилась Света, протискивая одну ногу в комбинезон. Тот наконец-то сообразил, что его пытаются надеть и немного раздулся. Дело пошло на лад: —Папа приписан к двадцать третьему заводскому отряду гражданской обороны. Он, должно быть, уже на месте. Это я здесь с тобой мучаюсь. Проверь почту, может быть он уже что-то написал?
Мать взяла коммуникатор, повертела в руках, отложила и как-то жалобно сказала: —Сети нет.
— Как нет?
— Это не учебная тревога, Света. На учебной тревоге никто не станет отключать сеть.
Сирены сменили тональность. Аварийная система информирования населения сообщила: —Внимание! Опасность применения психопрограммирующего оружия. Эпидемиологическая опасность. Внимание!
Хотя и сидела, мать всё равно схватилась за столик: —Света?!
В дверь заколотили. Малиновская вздрогнула, будто ожидая, что это уже заражённые проникли в подъезд и ломятся по квартирам. К счастью из-за двери послышался голос их старшего по дому, Никифора Павловича: —Малиновские, вы дома! Слышали тревогу? Немедленно идите в убежище! Эй!
— Как хорошо, что вы пришли! — воскликнула Света открывая дверь и обнимая старшего по дому: —Проводите маму.
— Провожу— пообещал Никифор Павлович: —Мы все квартиры обходим. Соберём группу и пойдём.
— Спасибо! — поблагодарила Света, скатываясь по лестнице. Мимо соседей и знакомых. Ей удивлённо смотрели вслед, но, замечая красную полоску на плече, понимающе кивали.
Света выскочила на улицу сразу за братьями-близнецами, жившими на два этажа ниже. Парни занимались каким-то спортом, она не помнила каким конкретно. Разглядев друг на друге красные повязки они обменялись улыбками и разбежались в разные стороны. Света торопилась в штаб чернореченских комсомольцев, а парни спешили в место сбора своего отряда гражданской обороны.
Улицы непривычно пустынны. Людей в разы меньше обычного. Все, кого видишь, торопятся, спешат. На перекрёстке стоит милиционер, пристально вглядываясь в бегущих мимо людей.
— Что же он, посреди улицы? — подумала Светлана пробегая мимо: —Впрочем, кто она такая, чтобы учить милиционера.
Ботинки месили жидкую грязь. На газонах, на подоконниках и запутавшись в ветвях деревьев, лежит белый снег. Но на дорогах, истоптанных сотнями тысяч ног, выпавший вчера снег превратился в серую, хлюпающую взвесь.
Неожиданно, будто из под земли, выросли трое дружинников в таких же защитных комбинезонах, как она сама. Света остановилась, переводя дыхание. Дружинники вооружены милицейскими парализующими пневмопистолетами-пулеметами. На поясе у стоящего по центру висел укороченный милицейский автомат.
— Кто такая?
— Малиновская, двенадцатый комсомольский отряд— ответила Света: —Я в порядке. Нормальная.
— Сейчас посмотрим— недоверчиво, словно ворчливый преподаватель подозревающий ученика в использовании шпаргалки, проворчал стоящий слева: —Подними лицо.
Света послушно подняла и безропотно терпела, пока тот, что с автоматом, светил ей в глаза из карманного фонарика, наблюдая за реакцией зрачков на свет.
— Она в порядке— сказал он. Света моргала. В глазах плясали золотые окружности. Сзади подошли ещё двое дружинников. На груди обоих значилось: сто второй отряд гражданской самообороны на базе спортивного комплекса «Рассвет».
— Светка, привет!
— Привет— наугад отозвалась Света, стараясь проморгаться. Не фонарик, а какой-то прожектор.
— К своим бежишь?
— Ага.
— Здесь не пройдёшь— посоветовал тот, который светил: —Там безопасники диверсантов ловят. Нас поставили в заставу. Никого не пускать. Кто попытается пройти — разворачивать. Не разворачиваются — задерживать.
— Многих задержали? — поинтересовалась Малиновская. Круги в глазах наконец-то проходили.
— Да вот— махнул рукой дружинник: —Пока двоих.
Проследив по направлению руки, она увидела две измазанные в грязи фигуры, тихо и спокойно лежащих на сложенном вдвое тенте. Сверху их укрыли плотной тканью, чтобы не замёрзли.