ист Зверев высказал предположение: не сам ли приемщик отмочил такое — уж больно чисто сработано. Шатохин поначалу этого тоже не исключал, но концы с концами не сошлись, и версия быстро отпала. Он безуспешно пытался спорить со Зверевым. «Увидишь, я прав окажусь, сами они», — сказал эксперт на прощанье, садясь в самолет. Что бы он, интересно, сказал, познакомившись с Михеевым? Можно, понятно, и с такими изуродованными работой руками не иметь за плечами крылышек, но уж это разговор по особому счету.
Шатохин расправил газетку, сразу выловил заголовок «На заготовку папоротника — всем селом»:
«Хороший урожай папоротника-орляка созрел в лесах под Черданском. Охотники-промысловики местного отделения коопзверопромхоза вместе с членами семей не первый год выезжают на заготовку ценного пищевого продукта, идущего на экспорт. Пример на заготовке папоротника подает приемщик пушнины Черданского склада-магазина М. И. Михеев. В прошлом году он вместе с сыновьями-школьниками Михаилом и Сергеем собрал больше всех папоротника-орляка. Нынче Михеевы намерены повторить успех. Массовый заезд в тайгу состоится завтра. Сбор папоротника продлится декаду».
Шатохин бегло взглянул на выходные данные: газета за 12 июня. Подписи под заметкой не было, и он спросил:
— Кто это писал?
— Да корреспондент недавно по рации просил об охотниках что-нибудь, Рассохин.
— И часто он пишет о вас?
— Да нет.
— А в прошлом году о заготовке папоротника было в газете?
— Кажется, нет... Точно не было.
— Ладно, — Шатохин встал. — Один или с сыновьями приехали?
— Один.
— Ступайте пока домой. Я попозднее зайду.
Они обогнули угол береговой постройки, вышли к крыльцу магазина. От него широкая тропа в полынной густой заросли была пробита напрямую до михеевской избы. Шатохин простился и некоторое время следил, как неторопливыми крупными шагами удаляется по тропе приемщик. Глядя в широкую сутуловатую спину, Шатохин не испытывал разочарования. Большего он и не рассчитывал получить от встречи.
Нетерпеливое беспокойство с новой силой охватило его, когда Михеев, толкнув калитку, скрылся из виду. Нужно позавтракать на скорую руку и отправляться к ботаникам, к пожарникам. Нет. К Ольджигиной лучше не заходить, с завтраком повременить можно, а то, пока ест, пожарники, чего доброго, улетят. В сушь у них работки хоть отбавляй.
Газета с заметкой о выезде всем поселком на папоротник была у него в руках. Не думал оставлять себе, получилось нечаянно. Еще раз глазами скользнул по строчкам, покачал головой. Конечно же, заметка ни при чем. Преступники готовились не второпях. И время, когда снарядиться за мехами, вряд ли по заметке выбирали. Однако нужно было выяснить, с чего вдруг эта заметка появилась в газете. И в районном коопзверопромхозе побывать нужно.
Шатохин сунул газету в карман брюк и зашагал по дорожке, не круто забирающей от берега.
Пожарники размещались в трех километрах от Черданска. Добраться до них не трудно, даже не зная дороги. Рядом с их базой высилась срубленная из бревен двадцатисаженная наблюдательная вышка. Макушка ее ориентиром торчала над лесом. Издали казалось, будто вышка затерта глухим ельником. На самом деле она стояла на краю большого луга в соседстве с лиственничным просторным домом. Еще лет пятнадцать назад тут был метеопост, а после отъезда специалиста дом долго пустовал, пока пожарники не облюбовали его под базу. Луг исключительно чистый, без ухабов, достаточный по длине для взлета и посадки самолетов; родниковое озерко рядом, и до речки с полкилометра — что еще надо.
Пожарные бригады, с весны и до листопада квартировавшие в доме бывшего метеопоста, были не местные, одна сменяла другую из года в год. Однако нынешняя команда из республики Коми приезжала второй сезон подряд.
Шатохин хорошо был знаком с начальником команды — тридцатилетним коренастым крепышом Тисленко, говорившим с приметным украинским акцентом. Прошлым летом Тисленко останавливался ночевать в районной гостинице. Устроившись в пятиместном номере, он поставил портфель под кровать и пошел прогуляться. Вернулся поздно и лег спать, а утром обнаружил, что из портфеля пропали бинокль и старенький «Фотокор», память об отце, знаменитом некогда черниговском фотографе. Не с кого было спросить, в номере пусто. Без особых надежд он пришел к Шатохину в середине дня, а вечером уже получил обратно пропавшие вещи. Дело было простым, но Тисленко счел его верхом сыщицкого искусства, проникся глубокой симпатией к Шатохину...
Начальника отряда Шатохин нашел около дома. Сидя на чурбаке за сколоченным наспех, вкопанным в землю столом Тисленко чинил рацию. Он не удивился приходу Шатохина, может, потому, что приглашал месяц назад к себе в гости. (Правда, просил выбирать погоду попасмурней, лучше всего, когда работает главный пожарник — дождь.) Он поднял к Шатохину осунувшееся лицо, в усталых глазах вспыхнули на мгновение и погасли теплые искорки. Вяло через стол протянул руку.
— Рацию грохнул, жалко, — пожаловался, знаком приглашая садиться.
Об ограблении Тисленко не слышал. В двух сотнях километров северо-западнее Черданска горела тайга, занялся низовой пожар. Утром позавчера они вылетели туда всей командой и вернулись нынче на рассвете.
— Деятели, — выслушав, слабо усмехнулся Тисленко. — Я уж в прошлом году приметил. Все равно что сейф с деньгами среди тайги бросили. Еще бы на ветках шкуры развесили... Слушай, ну я ничем тебе не могу быть полезен. Если ты на моих парней, то...
— Почему так обязательно. Может, видели подозрительное что раньше.
— Вряд ли. Мы тут в своем котле варимся. Озираться недосуг.
— И все-таки. Поговорить надо.
— Не, это несерьезно, — запротестовал Тисленко. — Парни манатки не смогли дотащить до крыльца, — махнул он рукой через плечо. (В траве, шагах в пятнадцати от крыльца в беспорядке были набросаны вещмешки, бензопилы, парашюты.) — Полчаса как уснули. Отдохнуть надо. Того и гляди, снова лететь. Сам бы спал, если бы эта дурочка не грохнулась, — кивнул он на рацию.
Видя, что Шатохин обиделся и не собирается возражать, продолжал после паузы:
— Не дуйся. Ну, разбужу их. О чем говорить с ними будешь? Тебе ж нужно, чтоб они вспоминали. А они про маму не вспомнят сейчас, больше суток не спали, вымотались. Проснутся, поговоришь. А некогда, сам их расспрошу. Договорились?
— Хорошо, — подумав, согласился Шатохин и встал.
— Куда сейчас? — Тисленко не удерживал.
— В экспедицию, к ботаникам.
— А дорогу знаешь?
— Примерно.
— Пойдем, покажу самую короткую, — Тисленко тяжело оперся ладонями о край стола, поднялся. — Там замечательные девочки травку щиплют. Парни мои к ним дорожку проторили.
Они прошли под вышкой и чуть углубились в лес. Среди высокого разнотравья впереди мелькнула тропа. Тисленко остановился.
— Никуда не сворачивай, через полчаса на месте будешь. Кстати, руководитель у них, профессор Антропянский, мой лучший приятель. Поклон ему.
— Поклон? — уловив иронию, уточнил Шатохин.
— Ну, доволен будет. Он выселить меня отсюда хотел. Явился, у меня, говорит, важная научная экспедиция, нам нужны нормальные условия. Вроде как нам они не нужны, дурака мы валяем.
— Хороший приятель.
— Да. Намекнул ему, что без нас его экспедиции ездить будет некуда... Ладно. Я ведь исключительно к тому, что кашу с ним несподручно варить. Тебя где найти?
— В поселке, у Ольджигиной.
— У кормилицы остановился. Золото старуха. Ну, извини. Не угостил, не пригласил. Сам видишь, в запарке.
Тисленко повернулся и, не прощаясь, зашагал обратно.
Как и обещал начальник пожарной команды, ровно через полчаса Шатохин выбрел на лесную поляну. Полдюжины одинаковых оранжевых шатровых палаток, словно неошкуренные апельсины, сверкали на траве. Лагерь проснулся недавно, зоревое бдение тут, видно, было не в почете. Девушки бодрые, улыбчивые порхали между палатками. Глядя на хорошенькие их лица, на фигурки в джинсах и маечках, Шатохин подумал, что не зря тропа к лагерю напрямую от пожарников такая широкая.
Он постоял на краю полянки, помедлил, решая, в какой из палаток руководитель экспедиции — хочешь не хочешь, не избежать с ним встречи, — и двинулся к крайней палатке.
Не успел приблизиться на десяток шагов, как из палатки навстречу шагнул полный лысоватый мужчина лет пятидесяти, в очках, одетый в спортивное трико.
— Что вам угодно, молодой человек? — напористо, недружелюбно спросил он.
— Вы будете руководитель экспедиции?
— Да, я. Профессор Антропянский. Слушаю вас, — взгляд оставался недружелюбным, а в голосе слышалось нетерпение.
Шатохин показал удостоверение, в нескольких словах объяснил причину визита.
Антропянский нетерпеливо выслушал, на удостоверение едва глянул и спросил:
— А почему, собственно, вы обратились к нам? Здесь, как вам вероятно известно, научная ботаническая экспедиция старейшего в Сибири университета. Партия в полевых условиях решает серьезные научные задачи. Неужели вы полагаете, мы имеем общее с уголовным миром?
Тисленко не зря предупреждал, что с руководителем ботаников сговориться сложно, однако он, пожалуй, смягчил краски.
— Разве я так сказал? — Шатохин с трудом подавил растущее ответное раздражение.
— А зачем вы тогда пришли в расположение лагеря?
— Видите ли, произошло преступление, — стараясь быть понятым, четко выговаривал каждое слово Шатохин. — Мне нужно поговорить с людьми.
— А я повторяю, здесь люди занимаются научными изысканиями, а не подглядыванием за преступниками. Если ваше воображение диктует вам искать их здесь, ошибаетесь. В партии ни одного постороннего человека. Все аспиранты и студенты, я сам подбирал кандидатуры и несу ответственность за каждого.
— Даже за то, что они видят и слышат? — Шатохин усмехнулся.
— Если угодно — да.
— И все-таки, с вашего позволения, я поговорю с людьми.
— Пока здесь распоряжаюсь я, ни с кем вы не будете говорить, и с вами никто.