— Выехали на проспект Мира, — сообщили через десять минут.
От начала проспекта до Центрального сквера три-пять минут езды. Шатохин поёрзал, покосился на молчаливого лейтенанта: не хотелось, чтобы тот заметил его волнение.
— Ноль шесть тридцать два остановилась у Центрального сквера... Крутецкий вышел из машины. Идет в сквер.
Шатохин видел припарковавшуюся в тени старого тополя около кондитерского магазина «Волгу», с которой он держал связь. Крутецкий пока не появлялся в поле зрения. Разросшиеся кусты цветущей сирени закрывали обзор.
Смокотина теперь нервничала, поминутно взглядывала на часы, брала в руку букет, клала обратно на плащ.
Высокий черноволосый мужчина в коричневом костюме вынырнул из-за кустов сирени шагах в двадцати от скамейки, на которой сидела Смокотина. Левая рука на перевязи и пустой рукав заткнут в карман, в правой — «дипломат». Крутецкий! Из машины не разглядеть лицо подробно, но угадывается — красивое умное лицо.
Смокотина при виде Крутецкого схватила плащ со скамейки, быстро пошла навстречу. Гвоздики упали на землю.
— Уходят из сквера, — сказал Шатохин в трубку, глянув на «Волгу».
Лейтенант принялся крутить баранку влево, на разворот.
...Сорок минут спустя такси остановилось в загородном аэропорту. Сотрудники управления уже поджидали Крутецкого и его спутницу. Шатохин с лейтенантом подъехали, вошли в аэровокзал, когда Крутецкий протягивал в окошечко камеры хранения номерки.
Кладовщик выставил на обитую железом, отшлифованную до блеска подставку два чемодана. Коричневых. Перетянутых ремнями, с рифлением на коже. Под крокодиловую.
У Крутецкого здоровая рука была занята «дипломатом». Он отступил от окошечка, давая возможность Смокотиной забрать чемоданы.
Дальше медлить не было смысла. Лейтенант шагнул к Смокотиной.
— Вы получили чужие вещи, гражданка, — сказал спокойным утвердительным тоном.
Крутецкий хотел было вмешаться. Сотрудники управления потеснили его, повели под взглядами случайных пассажиров к двери, над которой светилась надпись «Милиция».
В милицейской комнате при понятых Шатохин приказал положить чемоданы на стулья и раскрыть. Смокотина повиновалась, вздрагивающими пальцами принялась расстегивать «молнии» и застежки. Шатохин сам откинул крышку. Под полиэтиленовой пленкой виднелись меха. Он запустил руку в меха, у задней боковой стенки наткнулся на ребристую поверхность кирпича. Все-таки клали их для веса. Те два показались лишними.
— Зачем же рядом с такими ценностями и... стройматериал? — усмехнулся Шатохин, вынимая кирпичи.
Крутецкий посмотрел на него угрюмо и промолчал.
— Это не наши вещи. Тут ошибка! — запоздало, срывающимся от волнения голосом заговорила Смокотина. — Скажи им, Петр... Это не наши вещи!
— Помолчи, Олимпия! — буркнул Крутецкий.
Потом здоровой рукой он пошарил во внутренних карманах пиджака, вытащил и положил на стол две пачки денег. Сказал:
— Остальные в «дипломате».
От того, что неловко шарил в карманах, боль в его сломанной руке усилилась. Он поморщился, пережидая приступ, опустился на стул и уставился в одну точку на паркетном полу.