Семен с самых первых дней понял, что Зона — бездушная, лютая убийца, слепая сила, коверкающая все, что попадало в ее невидимые лапы. Ей было глубоко начхать, кто по ней ходит, — она убьет любого вне зависимости от того, добрый ли он, злой ли, честный, хитрый, опытный, новичок, все равно. Многие сталкеры были уверены, что Зона справедлива, может наградить или наказать, может даже научить чему-нибудь, облагодетельствовать даже, но Шелихов полагал, что справедливость Зоны — это справедливость оголенного высоковольтного провода. Не знаешь правил безопасности, прикоснулся не вовремя — смерть. Сразу. Без сантиментов, суда и следствия. Можно проклинать этот провод, можно его ненавидеть, молиться ему, устраивать вокруг него шаманские танцы с бубном, оскорблять, восхвалять, любить даже — результат от этого не изменится. Выживет только тот, кто знает, как сделать так, чтобы тебя не убило током, кто изучил несколько простых и грамотных правил безопасности. Поэтому Шелихов и относился к Зоне так же, как хороший электрик к проводу под напряжением: внимание, осторожность, холодный расчет и еще раз внимание, никакой горячки или необдуманных действий на «авось». Он очень хорошо помнил — если что есть на пути, то оно себя покажет. Просто внимательно присмотреться и не спешить.
И Семен присматривался. Долго, до рези в глазах, изучал подозрительный участок дорожки. Разглядывал каждую травинку на пути. Малейшее колебание воздуха, искра, сполох… возникла даже мысль, что детектор аномалий попросту ошибся, «глюкнул», что часто случается с электроникой в Зоне. Тропинка была чиста. Да, конечно, просто ошибка детектора…
— Ну, Серый? — тихо спросил Андрей.
— Ничего не вижу, — признался Семен.
— Ладно… попробуем иначе. — Ткаченко подобрал с земли обломанный ветром сук, на котором еще оставались листья. — Ну-ка, братцы, чуть назад сдайте.
Капитан размахнулся и швырнул ветку в сторону подозрительного участка.
Шелихов видел действие почти всех известных ему аномалий, о прочих же был неплохо осведомлен, так как тщательно следил за новостями. То, что произошло с куском дерева, не было похоже ни на что виденное или слышанное раньше.
Ветка с тихим шорохом упала на землю, и несколько секунд ничего не происходило. Затем послышался неприятный, тягучий свист, что-то несколько раз громко щелкнуло, и к свисту присоединились новые, громкие трели и даже что-то, похожее на тонкий вой. Из коры начали бить тугие струйки не то дыма, не то стремительно выкипающего сока, после чего ветка просто взорвалась в ослепительной синей вспышке, дымящиеся щепки шрапнелью разлетелись по лесу. Сквозь большой темный «зайчик» в глазах Шелихов видел, как вверх поднялся дымный грибок, и в этот же момент прилетело раскатистое эхо небольшого, но мощного взрыва.
— Оп-паньки… — Ткаченко покачал головой и вытер лоб рукой. — Однако харю немного посекло, ладно, хоть в бровь, а не в глаз. За-раза, блин…
Игорь тем временем снял рюкзак и достал из него что-то, похожее на небольшой металлический саквояж с большим количеством тумблеров, светодиодов и маленьким зеленым экранчиком, в котором непрерывно «танцевали» графики и бежали строчки чисел. Ученый начал щелкать кнопками и вставлять в гнезда «саквояжа» кабели от ПМК и детектора.
— Так, друзья мои… если что, прошу меня извинить. Надеюсь, никого не заденет. — Лазарев приделал на пластмассовую рукоятку шпулю с тонким серебристым проводом, размахнулся, и темно-зеленый цилиндрик датчика, утягивая за собой похожий на леску кабель, улетел в аномалию. Датчик звонко лопнул, рассыпав веер искр, еще в подлете к земле, но Игорь удовлетворенно кивнул, даже улыбнулся:
— Удачно… все показатели записаны. Очаг достаточно… м-м… паскудный, вы уж извините за мой френч, и обычно приходится убивать по пять-шесть зондов прежде, чем удастся собрать хоть какие-то данные. Та-ак… сольем информацию в детектор… готово. Ну что ж, теперь приборы смогут определить этот тип аномалий с вероятностью примерно в девяносто пять процентов. Плохо только, что связи с Центром нет… точнее, вообще никакой нет, но в Москве теперь это обычное дело.
— Раньше за такие данные наука нам денежку платила. — Шелихов вздохнул, прислушиваясь к своим ощущениям. Страх никуда не делся, но теперь он всего лишь немного мешал, свербил где-то за грудиной, не препятствуя ясному мышлению. Даже аномалия на пути, невидимая смерть, которую Семен не смог обнаружить, не привела к обездвиживающему, паническому ужасу, как это случилось бы раньше. Даже мысль появилась — плату за ходку взять не деньгами, а вот этими крошечными шприцами с потрясающей научной «синью», приносящей такое невыразимое облегчение, как если бы после длительной, выматывающей зубной боли врач наконец-то удалил прогнивший зуб…
— Да и сейчас платит, — заметил Ткаченко, внимательно наблюдающий за манипуляциями ученого. — Чем успешнее выход, чем больше данных, тем, соответственно, жирнее премиальные. За этим, собственно, и пришли…
— Не обобщайте, — раздраженно фыркнул ученый. — Вот что вы за человек такой, господин капитан? Неужели, кроме денег, нет больше никаких поводов прийти в Зону? Вот не обижайтесь, но в этом плане человек, рискующий жизнью за какие-то, пусть даже воздушные, но все-таки идеалы, лично мне в разы симпатичнее трезвого и спокойного дельца, зашибающего на местных чудесах длинный рубль.
— Никаких обид нет. — Андрей пожал плечами и улыбнулся. — Просто ваш идеалист, как правило, самый обычный дурак, который в Зоне сдохнет через день, ну, может, через два, если повезет. Делец же, как вы выразились, точно знает, чего хочет, понапрасну не рискует и, по моему опыту, намного спокойнее, уравновешеннее и умнее любого бледного вьюноши со взором горящим, ломанувшегося в Зону под влиянием гормонального отравления.
— Тьфу на вас… — Игорь отмахнулся, наградив военного немного неприязненным взглядом.
— А вот ты мне скажи, наука… ты семейный? Дети есть? — довольно жестко спросил Ткаченко.
— Нет… ну, просто… хм. — Лазарев смутился. — Знаете, как-то не сложилось, да я и не особенно стремился обзавестись. Разъезды, экспедиции, куча работы, сами понимаете. Но к чему это вопрос, я, кажется, понял.
— Чтобы было еще понятнее, разъясню популярно. — И Ткаченко начал загибать пальцы: — Жена осталась без работы еще до эвакуации — попала под сокращение из-за какой-то там энной волны кризиса. Я — простой офицер. В комплекте на двоих две дочуры, у которых школа, учебники, наряды, ремонты класса, косметика, ожидается поступление в платные вузы, так как других у нас не осталось. Квартиры нет и с моей обычной зарплатой не будет примерно ближайшие четыреста пятьдесят лет, а учитывая цены на жилье после эвакуации, то и все восемьсот. Плюс питание. Плюс отстегнуть тамошней администрации, чтобы из школы не выперли на улицу. Если бы мне не удалось попасть в ЦАЯ, а через Центр и в эту экспедицию, то либо грабить брошенные квартиры, либо под мост с ножом, либо продать почку какому-нибудь богатому немцу, если карма дороже здоровья. Других вариантов, братец, у меня нет. Знал бы ты, какая сейчас конкуренция среди наших, только чтобы в Зону попасть. Мрут ребята и от зонной заразы, и от пули разной сталкерской сволочи… хм, извини, Серый, ты, я уже понял, к этим разным не относишься… однако от денег на этих ваших артефактах… тьфу, черт, анобах и нашему брату неплохо перепадает. Все офицеры Зоны, которых знаю, вся охрана Периметра, и те, которые на внутренних блокпостах, — все семейные. С детьми. И выгрызали они эти места всеми правдами и неправдами.
— Ага… выгрызали… — хохотнул Шелихов. — У некоторых от постоянного грызения такие пачки нажраны, что щеки со спины видно. На шестнадцатом пропускнике старлея вообще Будильником прозвали — ряшка круглая, как циферблат, и на ней усы стрелками. Хороший был Будильник, покладистый, за хабар даже кровососа бы за Периметр пропустил, да еще и доброй дороги пожелал.
— Ох, неймется тебе, сталкер, — с укором бросил Ткаченко. — Вот у меня знакомый в мили… тьфу, в полиции работает. Как-то на шашлыках он мне одну вещь сказал, мол, всю жизнь сотня честных работяг бандитов ловит, мошенников наказывает и даже, черт побери, котят с деревьев снимает. И при этом ни одна сволочь не подойдет, спасибо не скажет, так, мол, и должно быть… и никому не известны эти самые честные работяги, которые иногда и от пули, и от ножа мрут, и инвалидами становятся. Зато если найдется сто первый, который взятку возьмет или человека по пьяни застрелит, то про этого урода раструбят все кому не лень, в газетах пропечатают, и все про это будут в курсе, какие менты продажные сволочи и пьяные мерзавцы. И ярлычок прилепят — «мент поганый». Всем этим честным людям, которые за гроши хоть как-то, но пытаются защитить народ от отморозков. Ништяк отношение, ты не находишь, сталкер?
— Между прочим, он прав, — задумчиво буркнул Лазарев, продолжая что-то настраивать на своем «саквояже». — Вы, Семен, как я заметил, очень предвзято к людям относитесь, что не есть хорошо.
— Вы меня еще морали поучите, — предложил Шелихов, на что Игорь только вздохнул.
— Вроде все, — сказал он, упаковывая приборы обратно в рюкзак. — Теперь придется идти особенно осторожно… Город рядом.
— Так вроде мы уже в пределах Московской Зоны. — Ткаченко осмотрелся, на всякий случай удобнее перехватил автомат. — Пока все было спокойно.
— Здесь, скажем так, не было высокой концентрации людей, — ученый кашлянул, — просто… м… аномальная активность пока непонятным для нас образом коррелирует с самим Городом, и чем больше проживало людей на единицу площади, тем в среднем выше вероятность появления аномального очага. По одной из версий…
— Тихо! — Шелихов поднял руку, ученый непонимающе моргнул и попытался что-то сказать, но Ткаченко слегка толкнул его в бок, одновременно приложив палец к губам.
— Что там? — спросил капитан едва слышным шепотом.
— Наверно, люди, — так же тихо ответил Семен. — По сторонам, быстро!
Ткаченко упрашивать не пришлось — капитан, прихватив в охапку замешкавшегося Лазарева, быстро и совершенно бесшумно исчез в придорожном ивняке, и лишь спустя пару секунд Семен расслышал тихий хруст веточки и различимый щелчок затвора. Сталкер, в свою очередь, спрятался за поваленным деревом, устроившись между переломанных веток так, чтобы быть незаметным со стороны дорожки. Похоже, инстинкты, отточенные еще в Зоне, не пришлось восстанавливать — Семен буквально самым краем слуха различил и разговор, и звук шагов.