— А вот в этом вы, господа хорошие, таки правы. — Семен вздохнул и осмотрел свою новую «камеру».
Похоже, что это здание и в самом деле когда-то было НИИ или даже, возможно, больницей: у дальней от входа стены стоял лабораторный стол с вытяжкой и несколько узких стеклянных шкафов, в углу находился массивный, допотопного вида прибор с огромным колпаком из матового стекла и пучком разноцветных кабелей. Впрочем, на письменном столе стоял вполне современный плоский монитор и странная конструкция из десятка черных «кирпичей», соединенных между собой тонкими стеклянными трубками и проводами. На экране непрерывно скакал яркий зеленый график, и бежали столбцы чисел. У самого входа располагались железная койка, аккуратно, по-армейски застеленная, тумбочка и небольшой раскладной столик. Относительно кровати указаний от «хмурого» не поступало, и Семен, сняв ботинки, лег и не без удовольствия растянулся на скрипнувшей сетке — усталость давала о себе знать. Только легкое, свербящее ощущение опасности, так знакомое еще в Зоне, а также полная неизвестность не давали расслабиться и заснуть, и Семен долго лежал на спине, рассматривая потолок и пыльные лампы в металлических абажурах.
Ближе к вечеру Шелихову принесли ужин, можно сказать, достаточно неплохой — большая тарелка макарон с подливой и крупно порезанным тушеным мясом, хлеб с маслом и копченой колбасой, печенье и два стакана — один с горячим крепким чаем, другой — с компотом из сухофруктов. Ко всему этому великолепию, на удивление, полагалась еще и маленькая бутылка светлого пива, запотевшая крупными каплями воды. Если Семена и арестовали, то держать на тюремной баланде явно не собирались.
На следующее утро в «камеру» заглянул высокий тощий мужчина в очках и синем лабораторном халате. Кашлянув в кулак, он несколько секунд внимательно рассматривал Шелихова, затем почему-то хмыкнул, пожал плечами и неуверенно пробубнил:
— Семен… эээ… Андреевич? Мнэ-э-э… вас зовут. Да. Идите за мной.
Серого повели на четвертый этаж НИИ — в том, что это действительно институт, Шелихов уже практически не сомневался. Точно так же не возникало сомнений и в том, что именно изучают в этом самом институте. Видел сталкер уже и эти синие, с особой пропиткой лабораторные халаты, «биологические» комбинезоны с мелкими кольчужными сетками и бронированным пластиком шлемов. Видел даже мощные просвинцованные скафандры, созданные специально для работы с так называемыми артефактами. Потому, наверно, Шелихов уже догадывался, зачем он вдруг стал нужен этим синим халатам, и даже слегка усмехнулся, думая, что зря местная профессура на такой знатный ужин запасы тратила да из СИЗО Серого, бывшего, правда, Серого в свой НИИ тащила. Толку-то в нем теперь ноль для науки всея человечества. Горелый сталкер — уже не сталкер, а так, видимость одна. Сюрпризом для Шелихова стал только человек, для которого его, оказывается, и вытащили прямо из-под следствия.
Яковлева, похоже, знали почти все бродяги Зоны за исключением, наверно, только самых что ни на есть зеленых новичков. Многие даже считали академика самым главным «ботаником» всех институтов, занимающихся вопросами Зоны, хотя это, конечно, было не совсем так — Яковлев был просто одним из восьми ведущих ученых Московского отдела института. Тем не менее фигурой он был и в прямом, и в переносном смысле более чем значительной. В научном мире он был известен как автор четырех фундаментальных монографий по теории аномальных изменений пространства-времени и физике «анобов», доказавший, что артефакты на самом деле не являются искусственными объектами. Нобелевский лауреат, физик, чьи энциклопедические знания позволили ему параллельно координировать работу биологических лабораторий, заниматься исследованиями аномальной фауны и даже написать несколько научных работ по данной тематике. Среди военных и сталкерского контингента Яковлев был известен как единственный академик, выходивший в многодневные экспедиции непосредственно в Зону, опытный сталкер и боец, способный наравне с бывалыми бродягами отражать атаки мутантов и бандитов. Даже внешне Яковлев мало напоминал обычного кабинетного ученого — очень высокий, плечистый, подвижный, а уж за легендарный голос сталкеры давно наградили его именем Гавриил — от баса Яковлева звенели стаканы и содрогались стекла в рамах. Академик пользовался безраздельным уважением как у коллег-ученых, так и у сталкеров — именно он добился молчаливой и нигде не задокументированной «легализации» сталкерства и вместе с профессором Зотовым сумел наладить нейтральные отношения между сталкерами и военными, что пошло на пользу и тем, и другим. При этом Гавриил ухитрился получить дурную славу у самых разных инспекций и непосредственно у многих работников институтской администрации — академик испортил не одну карьеру и вышиб из института столько народа, что хватило бы, наверно, на небольшой городской митинг безработных.
— Входите. — Не глядя на стоящего в дверях Шелихова, Гавриил листал бумаги в большой серой папке, а рядом с письменным столом мялся, переступая с ноги на ногу, обритый паренек, изредка шмыгая носом. Там же Семен увидел и знакомого «хмурого».
— Ну и как это понимать, Владислав? — спросил Яковлев, захлопнув папку. — Я, конечно, понимаю ваше старание, но тащить сюда всех, ну, то есть абсолютно всех, мягко говоря, неразумно.
— Виктор Николаевич, вы ведь указали в приказе за номером…
— Да-да, указал. Но ведь, дорогой вы мой человек, необходимо при выполнении приказа немножко и голову включать. Вот посмотрите… Полунский Игорь Станиславович, он же Яша, он же Всхлип. По некоторым — заметьте, некоторым — данным мелкий… ммм… джентльмен удачи со стажем в Зоне четырнадцать дней.
— Шестнадцать, — тихо буркнул «джентльмен».
— А… хм… ну что ж, тогда это коренным образом меняет дело, — кивнул Гавриил. — В таком случае приносим вам свои извинения, дорогой вы наш сталкер.
«Хмурый», которого, как теперь понятно стало Семену, звали Владиславом, негромко хмыкнул, но под взглядом Яковлева снова принял свой обычный подчеркнуто серьезный вид.
— Далее… по прибытии в родные пенаты в первый же день — заметьте, в первый же, — попался на продуктовом рынке при попытке стащить палку сыровяленой колбасы. При этом был избит бабушкой-продавщицей, и ею же сдан наряду полиции. Бабуля — одуванчик божий — запросто отделала сурового бродягу Зоны.
— Жрать хотел. — Всхлип почесался. — Фигли делать, если хавка пипец скока терь стоит, а лавандосов них… ни фига нет. Ну, спер, дальше чё?
— Мда… — Яковлев покосился на Всхлипа. — Здесь не кабинет следователя, глубокоуважаемый Игорь Станиславович, и я ни в коем случае не пытаюсь вас обвинять в краже и даже в какой-то степени, можно сказать, понимаю. Я лишь говорю о том, что: а) вы попались на пустяковой краже, и, соответственно, б) вас отлупила старушка. Владислав, я полагаю, вы меня поняли правильно.
«Хмурый» кивнул.
— Да, конечно, Виктор Николаевич. Обратно его отвезти?
— Хм… не думаю, что это хорошая идея. У нас и так не особенно ясные отношения с представителями закона, м-да… если мы начнем каждому дареному коню смотреть в зубы и отправлять обратно… скажем так, неквалифицированные экземпляры, то это может повлечь проблемы, в том числе на довольно высоком уровне. И без того я безмерно благодарен министру за это разрешение, поэтому у меня нет никакого желания делать ему какие-либо неприятности в виде, например, слухов и излишнего в данной ситуации интереса журналистов.
— Прикажете… м… — «Хмурый» поднял брови и тихо щелкнул пальцами.
— Право, какой вы… — Яковлев болезненно поморщился, снял очки и сокрушенно покачал головой. — Я, конечно, все понимаю, но методы ваши мне чрезвычайно не нравятся. Есть у нас какая-нибудь рабочая вакансия здесь, в отделе?
— Да, немного есть. Пятый этаж еще не отремонтировали как следует, надо хлам выносить. Оборудование привезут скоро, его, наоборот, затаскивать надо будет… на пищеблоке тоже руки нужны.
— Решено. Так, Игорь Станиславович, слушайте меня очень внимательно. Сколько лет отсидки вам обещали у следователя за кражу?
— Не в курсе я, — буркнул Всхлип. — Этот, который со мной говорил, бумаги попросил подписать, типа, что вину признаю и больше так не буду, и отпустил бы на следующий день.
— Ну и как, подписал?
— Мне чё, жалко закорючку намалевать? — хмыкнул «джентльмен». — С меня не убудет.
— Сказочный… интеллект. — Яковлев посмотрел на «хмурого». — Не обижайтесь, дорогой вы мой специалист по найму, но чтобы притащить в один из центральных отделов ЦАЯ вот такого, с позволения сказать, рекрута, необходимо лишь незначительно превышать его уровень.
— Но ведь в приказе за номером шестнадцать черным по белому написано… — «Хмурый» исподлобья глянул на академика. — Я следовал прилагаемым к приказу инструкциям…
— Да, да, конечно. Понимаю. Инструкции… как же плохо, драгоценный вы мой, когда бумажка заменяет человеческий разум. Теперь вы, молодой человек. Вас, любезный, насколько мне известно вот по этим бумагам, должны были осудить по сто пятьдесят восьмой статье. Так как у вас уже были похожие прецеденты некоторое время назад, то, соответственно, влепили бы вам, товарищ, от двух до шести лет, и это только в том случае, ежели в тех бумажках, что вы мудро подмахнули не читая, значится только этот несчастный рулон колбасы.
— Чё?! Хренассе! Да ну на, за колбасу шесть лет? — «Джентльмен» даже подпрыгнул.
— За колбасу, — утвердительно кивнул Яковлев. — А также за четыре килограмма копченого мяса, шесть бутылок коньяка, два килограмма шоколадных конфет, девять банок красной икры и, что самое удивительное, всей дневной выручки из кассы несчастной старой женщины.
— Чё за гон? Я же только колбасу взял и деру хотел дать! Чё ты лепишь, дед?
— Да ну? Лепить мне ничего не нужно, уважаемый, ибо вы в письменной форме указали, что действительно украли продукты и деньги. Закорючка-с, друг любезный, которую вам не жалко было подмахнуть.
— Так… меня же там и поймали… откуда, на фиг? Колбасу