Название «Хартвик-Хаус» скорее ассоциируется с каким-нибудь очередным телесериалом, а никак не с печальной реальностью: накачанные психотропными препаратами зомби тупо смотрят в холле передачи о здоровом питании, пока медсестры обносят их крошечными стаканчиками с таблетками, чтобы пациенты оставались тихими и покладистыми, тогда как другие обитатели этого дома, похожие на мешки с песком, спят, распластавшись на подлокотниках кресел-каталок, отдыхая после электрошоковой терапии. Обычно все это меня не особенно напрягает, вот только ужасно грустно видеть, во что превратился мой отец, который когда-то вел полноценную жизнь, активную и насыщенную.
Только один-единственный раз я очень сильно испугалась. Я играла с отцом в шашки в холле, как вдруг туда сквозь двойные двери, сжимая в руке кухонный нож, влетела девочка-подросток с грязными волосами. Не представляю, где она могла взять нож. В Хартвик-Хаусе под запретом всё, что может причинить хоть какой-то вред, даже шнурки; такие вещи хранятся в специальных помещениях, где охраны даже больше, чем в знаменитой тюрьме Райкерс-Айленд. Но девчонка каким-то образом умудрилась перехитрить систему безопасности, ворвалась в холл и уставилась безумным взглядом прямо на меня. Потом размахнулась и метнула нож в мою сторону.
Я пригнулась, накрыла голову руками и трусливо сползла под стол, чтобы исчезнуть на то время, пока дюжие санитары будут скручивать нарушительницу порядка, обкалывать ее успокоительным и уносить в палату.
Вы, наверное, подумали, что ко мне тут же подбежали медсестры – поинтересоваться, как я себя чувствую. Как бы не так: все они были заняты другими пациентами, которые после этого происшествия всполошились и раскричались. Меня все еще трясло, когда, набравшись храбрости, я осмелилась высунуть голову из-под стола и забраться на прежнее место.
Мой отец не орал и не бился в истерике. Он сделал очередной ход и сказал как ни в чем не бывало:
– В дамки.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы сообразить: в его мире, каким бы он ни был, ничего не произошло. Так что глупо обижаться на папу за то, что ему все равно, разделает меня, как индейку в День благодарения, эта малолетняя психопатка или нет. Нельзя обвинять того, кто на самом деле не понимает, что его реальность отличается от вашей.
Сегодня, когда я вхожу в Хартвик-Хаус, отца в холле нет. Он сидит в своей комнате возле окна. В руках у него – яркая радуга завязанных узлами тонких шнурков для плетения, и я уже не в первый раз думаю, что чья-то оригинальная идея арт-терапии способна обернуться для некоторых людей адом. При моем появлении отец поднимает взгляд и не впадает в буйную радость – это хороший знак: сегодня он не слишком возбужден. Я решаю использовать это в своих целях и поговорить с ним о матери.
Встаю рядом на колени, кладу ладони на отцовские руки, нервно дергающие шнурки и запутывающие их еще сильнее.
– Папа, – начинаю я, вытягиваю из хаоса оранжевую нить и кладу ее ему на левое колено. – Как ты думаешь, что произойдет, если мы наконец-то найдем маму?
Он не отвечает.
Я вытаскиваю яблочно-красный шнурок.
– Может быть, после этого наша жизнь наладится?
Накрываю ладонями руки отца, в которых остались еще два шнурка.
– Почему ты отпустил ее? – шепчу я, глядя ему в глаза. – Почему даже не заявил в полицию, что она пропала?
Да, у моего отца тогда съехала от потрясения крыша, это верно, но ведь за десять лет, прошедших с тех пор, у него бывали периоды просветления сознания. Может, никто и не принял бы папины слова всерьез, если бы он сказал, что его жена пропала без вести. А если бы к нему все-таки прислушались?
Тогда, вероятно, появился бы повод открыть дело об исчезновении человека. И мне не пришлось бы теперь по крохам собирать обрывки сведений, чтобы заставить копов расследовать происшествие десятилетней давности, о котором они вообще не знали.
Вдруг выражение папиного лица меняется. Раздражение и недовольство пропадают, как пена набежавшей на песок океанской волны. Глаза его загораются. Они такого же цвета, как у меня, – до того зеленые, что люди чувствуют себя неуютно под их взглядом.
– Элис? Ты знаешь, как это сделать? – спрашивает он и поднимает вверх руку с пучком шнурков.
– Я не Элис.
Отец смущенно качает головой.
Кусая губы, я распутываю нити и плету из них браслет – простая последовательность узлов, с которой знаком любой, кто бывал в летнем лагере. Папины руки тем временем порхают над моими, как колибри. Закончив работу, я отстегиваю булавку, которой браслет прицеплен к брюкам, и привязываю его на запястье отца – яркая фенечка.
Папа любуется ею и, улыбаясь мне, говорит:
– Ты всегда отлично справлялась с такими вещами.
И тут я понимаю, почему отец не заявил об исчезновении матери. Может быть, от него она никуда не делась. Он всегда может найти ее в моем лице и голосе, когда я рядом.
Вот бы и мне так.
Вернувшись домой, я застаю бабулю у телевизора, она смотрит какую-то викторину. Отвечает на вопросы раньше участников и дает ведущей советы по поводу одежды.
– Купи себе нормальный ремень, а то ты похожа на бродяжку, – говорит бабушка и тут замечает в дверях меня. – Ну что, Дженна, как прошел день?
На секунду я теряюсь, но потом вспоминаю, что утром сказала ей, что якобы иду сидеть с ребенком.
– Всё в порядке, – вру я.
– В холодильнике фаршированные моллюски. Если хочешь, разогрей себе ужин. – Бабуля вновь поворачивается к экрану, и тут же раздается ее возмущенный крик: – Ну что за тупая овца, как можно не знать таких элементарных вещей!
Пользуясь тем, что бабушка отвлеклась, я быстро поднимаюсь наверх. Герти следует за мной. Она сооружает на моей кровати гнездо из подушек и устраивается внутри поудобнее.
Я не знаю, что делать. У меня есть информация, с которой некуда идти.
Запустив руку в карман, я вынимаю оттуда пачку банкнот, которые брала сегодня с собой, и, послюнив палец, отделяю одну. Затем на автопилоте начинаю складывать слоника, но сбиваюсь и в конце концов, скомкав купюру, бросаю ее на пол. Перед глазами стоят отцовские руки, нервно вяжущие узлы из разноцветных шнурков.
У одного из детективов, которые занимались расследованием убийства в слоновьем заповеднике, развилось старческое слабоумие, а другой и вовсе умер. Полный тупик. Но может быть, все-таки можно что-то сделать? Нужно только, чтобы копы, сейчас работающие в участке, поняли: десять лет назад их коллеги сплоховали, им следовало уже тогда объявить мою мать в розыск как пропавшую без вести.
Нет, сдаваться рано. А вдруг Полли что-то перепутала и Стэнхоуп жив?
Включаю ноутбук. Издав басовитое жужжание, он оживает. Я ввожу пароль, открываю поисковик и набираю: «полицейский Верджил Стэнхоуп».
Первой выскакивает заметка о церемонии производства в детективы. Там есть фотография Верджила – зачесанные набок светлые волосы, широкая белозубая улыбка, кадык, похожий на круглую дверную ручку. Он выглядит глуповатым юнцом, хотя, наверное, десять лет назад этот парень таким и был.
Открываю новое окно, захожу в базу общедоступных сведений о гражданах (между прочим, это обходится мне в $49.95 в год) и нахожу запись о смерти Верджила Стэнхоупа. Весьма прискорбно, но она совпадет с днем церемонии производства в детективы. Неужели, получив значок, он попал в аварию по пути домой и разбился? Печальная история. Но жизнь жестока, я уже давно это поняла.
Кликаю по ссылке, однако она не открывается. Вместо этого появляется страница с оповещением об ошибке сервера.
Возвращаюсь к первоначальному поиску и просматриваю краткие описания статей, пока не натыкаюсь на одно, от которого волоски у меня на шее становятся дыбом.
«Частное сыскное бюро Стэнхоупа, – читаю я. – Найди будущее в прошлом».
Дерьмовый слоган, но я все равно щелкаю по ссылке, чтобы открыть страницу в новом окне.
Официальная лицензия. Сбор информации, расследования любой сложности. Гарантируется полная конфиденциальность. Услуги по наблюдению, в том числе слежка за супругами. Возвращение долгов. Дела, связанные с опекой над детьми. Расследование смертей в результате несчастных случаев. Поиск пропавших людей.
Вверху страницы есть плашка: «О НАС».
Вик Стэнхоуп, лицензированный частный детектив, в прошлом сотрудник правоохранительных органов, имеет опыт работы в криминальной полиции. Окончил Университет Нью-Хейвена по специальности «Уголовное право и криминалистика». Является членом Международной ассоциации по расследованию поджогов, Национальной ассоциации агентов по исполнению залоговых обязательств, Национальной ассоциации сертифицированных частных детективов.
Это можно было бы счесть простым совпадением… если бы не крошечная фотография мистера Стэнхоупа.
Да, здесь он выглядит старше. И подстрижен под машинку, как делают парни, когда начинают лысеть и пытаются косить под Брюса Уиллиса, чтобы казаться крутыми. Но его адамово яблоко на своем месте – в самом центре фотографии, тут ошибиться невозможно.
Наверное, Вик и Верджил – близнецы. Но все же надо проверить. Я хватаю мобильник и набираю номер, который вижу на экране.
После третьего гудка трубку на другом конце снимают. Кажется, она падает на пол; слышен поток брани и проклятий, после чего связь налаживается.
– Алло!
– Это мистер Стэнхоуп? – шепотом спрашиваю я.
– Да! – рявкают мне в ответ.
– Верджил Стэнхоуп?
Пауза.
– Теперь уже нет! – бурчит мой собеседник и отключается.
Кровь громко стучит у меня в ушах. Либо Верджил Стэнхоуп восстал из мертвых, либо вовсе не умирал.
Вероятно, он просто хотел, чтобы люди считали его умершим, стремился исчезнуть.
И если это так, то никто лучше его не справится с поисками моей матери.
Элис
Любой, кто хоть раз видел слонов, проходящих мимо костей своего собрата, сразу заметит в них недвусмысленные признаки скорби: животные напряженно затихают, опустив уши и хоботы, робко пытаются проявить нежность. Печаль покровом опускается на стадо, когда слоны наталкиваются на останки другого представителя своего племени. Однако остался нерешенным вопрос: отличают ли они кости знакомого им животного от останков чужака?