Мы находились недалеко от тела Ммаабо. Я подумала: интересно, если эти слоны наткнулись на него, как они повели себя? Выбросив эту мысль из головы, я снова переключила передачу и поехала дальше по следам.
– Никогда не встречала человека, который владеет заповедником.
– А я никогда не встречал человека, умеющего надевать ошейник на слона. Полагаю, мы квиты.
– Почему вы решили организовать заповедник?
– В тысяча девятьсот третьем году на Кони-Айленде жила слониха по имени Топси. Благодаря ей был создан парк развлечений – она возила на спине людей, участвовала в разных шоу. Однажды служитель, который ухаживал за Топси, бросил ей в рот горящую сигарету. Она его прибила – ну надо же, какая неожиданность! – и ее стали считать опасным животным. Хозяева Топси захотели избавиться от нее и обратились к Томасу Эдисону, который тогда как раз пытался продемонстрировать, насколько опасен переменный ток. Он использовал для опыта слониху, и она погибла за считаные секунды. – Меткалф взглянул на меня. – За этим наблюдали полторы тысячи человек, включая и моего прадедушку.
– Значит, заповедник – это своего рода завет от предка?
– Нет. Я вообще не вспоминал про эту историю, пока не поступил в колледж. Будучи студентом, я на летних каникулах подрабатывал в одном зоопарке. Там недавно появилась слониха Люсиль. Это стало сенсацией, слоны ведь всегда привлекают внимание. Владельцы зверинца надеялись, что это поможет им разделаться с долгами и снова выйти в плюс. Меня наняли помощником главного смотрителя, у которого был большой опыт общения со слонами в цирке. – Томас устремил взгляд на буш. – Вы знаете, что к слону ни в коем случае нельзя прикасаться железной палкой, чтобы заставить его делать то, что хочешь? Стоит поднести орудие к уху, и слон мигом отпрянет, зная, что ему грозит боль. Нет нужды упоминать о роковой ошибке, которую я совершил, заявив, что слоны понимают, как плохо мы с ними обращаемся. Меня уволили.
– А я недавно изменила тему научной работы и теперь изучаю проявления скорби у слонов.
Томас перевел взгляд на меня:
– Скорбеть они умеют лучше, чем люди.
Я надавила на тормоз, и мы резко остановились.
– Мои коллеги вряд ли согласились бы с вами. Да что там, они просто высмеяли бы вас. Надо мной здесь постоянно насмехаются.
– Почему?
– Потому что это ненаучный подход. Мои коллеги проводят с помощью ошейников исследования, получают и обрабатывают данные, которые можно измерить количественно. А что такое эмоции? Даже относительно когнитивных способностей слонов единства мнений нет. То, что один исследователь рассматривает как познание, другой считает реакцией, вызванной обстоятельствами и не требующей сознательного осмысления. – Я повернулась к Томасу. – Но позвольте заметить, я могу доказать свою точку зрения. Вы представляете, какие сложности возникают при вмешательстве в жизнь дикой природы? Как вы справедливо заметили Оуэну: этично ли стрелять в слониху дротиком с М99, если она полностью осознает, что мы с ней делаем? Особенно, когда это предшествует выстрелу в голову при выбраковке животных. Но, с другой стороны, если мы откажемся от этой практики, как тогда контролировать численность слонов?
Томас восхищенно взглянул на меня:
– Наверное, эти ошейники открывают перед учеными широчайшие перспективы? Вы таким образом измеряете уровень гормонов? Стресса? Эта слониха, которую мы видели сегодня, больна? Как вы предсказываете возможную смерть и определяете, на какого именно слона следует надеть ошейник?
– О, не преувеличивайте. Мы не способны предсказать смерть. А этот ошейник нужен вовсе не для моего проекта. С его помощью пытаются определить радиус разворота слона.
Томас искренне рассмеялся:
– Вы меня разыгрываете? Неужели это может быть темой научной работы?
– Я не шучу.
– Правда? А кому это вообще нужно? Вот то, чем вы занимаетесь, – это действительно важно. Я, например, точно знаю, что слоны способны к эмпатии. – Он вздохнул. – У Ванды – ну, у той слонихи, которая едва не утонула в Техасе, – был частично парализован хобот. И, когда она появилась у нас в заповеднике, ей, как ребенку, требовалась для утешения какая-нибудь любимая игрушка. Так вот, она завела привычку таскать за собой повсюду старую автомобильную покрышку. Наконец Ванда подружилась с Лилли, и покрышка стала ей не нужна, потому что у нее появилась компаньонка. Но когда та умерла, Ванда была сильно расстроена. Лилли похоронили, а Ванда принесла на ее могилу и положила на землю ту самую покрышку. Она как будто отдавала последнюю дань памяти подруги. Или считала, что теперь утешение требуется Лилли.
Никогда в жизни я не слышала более трогательной истории. Мне хотелось спросить Томаса, остаются ли слоны из заповедника рядом с телами тех, кого считали своими родными. Интересно узнать, поведение Ванды – это норма или же исключение из правил?
– Можно, я кое-что вам покажу?
Приняв решение на месте, я сделала крюк, и мы подъехали к телу Ммаабо. Я знала, что Гранта хватил бы удар, если бы он узнал, что я собралась продемонстрировать гостю труп слона. Одна из причин, почему мы сразу сообщали рейнджерам о гибели животных, состояла в том, что, зная, где находится тело, они могли оградить туристов от неприятного зрелища разлагающейся туши. Падальщики уже обглодали труп слонихи; над скелетом густым облаком вились мухи. И тем не менее Оналенна и еще трое слонов тихо стояли неподалеку.
– Это Ммаабо, – сказала я. – Она была матриархом стада из примерно двадцати слонов. Умерла вчера.
– А кто это там?
– Ее дочь и еще несколько членов стада. Они оплакивают Ммаабо, – с вызовом заявила я. – Да, слоны скорбят, пусть я даже никогда и не смогу этого доказать.
– Вы можете замерить их печаль, – задумчиво произнес Томас. – В Ботсване ученые работали с бабуинами, измеряли уровень стресса. Доказано, что он отражается на помете животных; после убийства хищником одного из членов стада в фекалиях остальных увеличилось количество глюкокортикоидных гормонов – маркеров стресса, и, между прочим, это было более отчетливо заметно у тех бабуинов, которые имели социальные связи с погибшим. Так что если вам удастся собрать фекалии слонов, что, наверное, потребует немалых усилий, и вы сумеете статистически доказать повышение уровня кортизола…
– Тогда может оказаться, что здесь работает тот же механизм, как и у людей при выбросе окситоцина, – закончила за него я. – То есть имеется биологически обоснованная причина, почему слоны после смерти соплеменника ищут утешения друг у друга. Научное объяснение феномена скорби. – Я в восхищении смотрела на него. – Никогда в жизни не встречала человека, так же увлеченного слонами, как и я сама.
– Все когда-нибудь случается впервые, – пробормотал Томас.
– Вы ведь не просто владелец заповедника, да?
Он слегка смутился:
– Ну, вообще-то, у меня степень бакалавра, а диплом я защитил по нейробиологии.
– Я тоже.
Мы уставились друг на друга, продолжая корректировку взаимных ожиданий. Я заметила, что у Томаса зеленые глаза с рыжеватой полоской вокруг зрачков. Когда он улыбался, у меня возникало ощущение, будто мне под ребро попал дротик с М99 и я заключена в тюрьму своего тела.
Наше общение прервал трубный рев.
– Ага, – сказала я, с усилием отрывая взгляд от Томаса, – ну просто как по часам.
– Что это?
– Сейчас увидите. – Я завела мотор «лендровера» и поехала вниз по крутому склону, попутно тихо объясняя: – Когда приближаешься к дикому слону, нужно действовать так, чтобы не стать невольно его злейшим врагом. Вам бы понравилось, если бы незнакомец подошел к вам со спины? Или встал между вами и вашим ребенком?
Сделав широкий круг по плато, я остановилась на краю обрыва, откуда нам открылся вид на плещущихся в пруду слонов. Три слоненка наскакивали друг на друга посреди грязной лужи; образовалась куча-мала, а затем оказавшийся внизу малыш выбрался наружу и выпустил в воздух фонтан. Их матери тоже бродили по воде, били по ней ногами, от чего возникали волны, плескались и барахтались в грязи.
– Это самка-матриарх, – я указала на Ботшело, – а вот Аканьянг, с загнутым ухом. Она – мать Динео, вон той задиристой девочки, которая повалила своего брата. – Я представляла Томасу каждого слона по имени, закончив Кагисо: – Ей рожать примерно через месяц. В первый раз.
– Наши девочки все время играют в воде, – в полном восторге от зрелища произнес Томас. – Но я решил, будто они научились этому в зоопарке, где прежде жили, и делают это просто от скуки, чтобы развлечься. Я думал, в буше слонам не до игр, здесь ведь все, считай, вопрос жизни или смерти.
– Ну да, – согласилась я. – Но игра – это часть жизни. Однажды я видела, как слониха-матриарх каталась на заду с горки, просто ради забавы. – Откинувшись назад, я поставила ноги в кроссовках на приборную доску, а Томас тем временем любовался проделками слонят. Слоненок-девочка плюхнулась набок в грязи и слегка притопила младшего братца, который недовольно заверещал. Их мать тут же протрубила: «Ну хватит уже безобразничать».
– Именно для этого я сюда и приехал, – тихо проговорил Томас.
Я взглянула на него:
– Чтобы посмотреть на яму для водопоя?
Он покачал головой:
– Когда к нам в заповедник привозят слониху, она, как правило, сломлена. Мы всеми средствами стараемся вернуть ее к нормальной жизни. Но всегда действуем методом проб и ошибок, потому что не знаем, какой она была прежде, пока жизнь не раздавила ее. – Томас повернулся ко мне. – Вам повезло, вы видите это каждый день.
Я не сказала ему, что, помимо этого, вижу осиротевших из-за выбраковки слонят и слонов, истощенных засухой до такой степени, что кожа их натягивается на тазовые кости, словно холст на подрамник. Я не упомянула о том, как в сухой сезон стада разделяются, чтобы не конкурировать со своими собратьями за ограниченные ресурсы. Даже не обмолвилась о жестокой смерти Кеноси.
– Я рассказал вам о себе, Элис, но вы не объяснили мне, что же привело в Ботсвану вас.