Как только мы входим, дежурная медсестра впивается взглядом в Серенити, что, по-моему, не лишено смысла: мы же, вероятно, выглядим как семья, пусть и не слишком гармоничная.
– Чем я могу вам помочь?
– Я пришла навестить папу.
– Мы к Томасу Меткалфу, – добавляет Серенити.
Я знаю здесь нескольких сестер, но с этой еще не встречалась, вот почему она меня не признала. Женщина кладет на стойку разлинованный лист бумаги, чтобы я вписала в таблицу наши имена. Но я не успеваю сделать этого, поскольку слышу голос отца: он кричит где-то в коридоре.
– Папа? – отзываюсь я.
У сестры скучающий вид.
– Имя и фамилия посетителя? – спрашивает она, открывая журнал.
– Запишите нас, и встретимся в сто двадцать четвертой палате, – обращаюсь я к Серенити и бросаюсь бежать, чувствуя, что Верджил не отстает от меня.
– Серенити Джонс, – слышу я за спиной и распахиваю дверь в палату отца.
Он борется с двумя дюжими санитарами и вопит:
– Ради всего святого, отпустите меня! Элис, ну хоть ты объясни им!
На полу, как после вскрытия робота, распластались провода и транзисторы разбитого радиоприемника; похоже, кто-то запустил им в стену. Мусорная корзина перевернута, по всей комнате валяются смятые бумажные стаканчики от таблеток, комки малярного скотча и апельсиновые корки. В руках у папы – коробка с хлопьями для завтрака. Он прижимает ее к себе, будто величайшую ценность на свете.
Верджил таращится на моего отца. Могу представить, что он видит: мужчина с дико всклокоченными белыми волосами, довольно неухоженный, костлявый, при этом яростно сверкает глазами – типичный псих.
– Он думает, что ты Элис? – тихо спрашивает Верджил.
– Томас, – мягко говорю я, – эти джентльмены обязательно все поймут, если ты успокоишься.
– Как я могу успокоиться, если они пытаются украсть мои исследования?
Тут в палату входит Серенити. При виде потасовки она замирает на месте.
– Что здесь происходит?
Белобрысый санитар с ежиком на голове бросает на нее короткий взгляд:
– Он слегка разволновался, мэм, когда мы попытались выбросить пустую коробку из-под хлопьев.
– Если ты перестанешь сопротивляться, Томас, я уверена, они не станут забирать твои… исследования, – заверяю его я.
Удивительно, но этого хватает, чтобы отец обмяк. Санитары тут же отпускают его, и он садится на стул, прижимая к груди эту дурацкую коробку.
– Теперь все хорошо, – бормочет он.
Серенити сурово смотрит на него и говорит, обращаясь к санитарам, собирающим мусор с пола:
– Большое вам спасибо.
– Нет проблем, мэм, – отвечает один, а второй хлопает отца по плечу:
– Не переживай, братишка.
Отец ждет, пока они не уйдут, а потом встает и хватает меня за руку:
– Элис, ты не представляешь, какое я только что сделал открытие! – Вдруг его взгляд падает на Верджила и Серенити. – А это кто такие?
– Мои друзья, – объясняю я.
Вроде бы папу это не настораживает. Вот и хорошо.
– Посмотри сюда. – Он указывает на коробку. На ней изображено нечто вроде черепахи или огурца с ножками, говорящего в пузырь:
«ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ, ЧТО…
…крокодилы не умеют высовывать изо рта язык?
…у пчел на глазах есть особые волоски, которые помогают им переносить больше пыльцы?
…Анджана, шимпанзе, живущая в приюте для животных в Южной Каролине, вырастила детенышей белого тигра, леопарда и львят, кормя их молоком из бутылочки и играя с ними?
…слон Кошики может четко произнести шесть слов на корейском языке?»
– Разумеется, никаких слов он не произносит, – говорит отец, – просто имитирует звуки, которые издают работники зоопарка. Сегодня утром, после того как эта дебилка Лоузи убралась из-за компьютера, потому что дошла до следующего уровня в «Крушении леденцов», я нашел в Интернете научную статью об этом Кошики. Поразительно, что общаться он научился, очевидно, по причинам социального характера. Его поместили отдельно от других слонов, и он мог поддерживать контакты только со смотрителями зоопарка. Ты понимаешь, что это означает?
Я смотрю на Серенити и пожимаю плечами:
– Нет. А что?
– Ну, если имеется задокументированное свидетельство того, что слон научился имитировать человеческую речь, ты представляешь, как это подтверждает нашу теорию о мыслительных способностях слонов?
– Кстати, о теориях, – встревает Верджил.
– Какова ваша сфера исследований? – спрашивает его отец.
– Верджил занимается… восстановлением данных, – импровизирую я. – А Серенити интересуется способами передачи информации.
Отец сияет:
– Посредством чего?
– Посредством себя, – говорит гадалка.
Отец выглядит слегка ошарашенным, но потом вновь продолжает:
– Теория мышления включает две основополагающие идеи: что вы сознаете себя уникальным живым существом со своими мыслями, чувствами и намерениями… и что то же самое верно для других живых существ, но они не знают, о чем думаете вы, и наоборот – пока ваши мысли не будут им сообщены. Разумеется, основанная на этом способность предсказать, как поведут себя другие, дает огромное эволюционное преимущество. Например, вы можете притвориться раненым, и если кто-то не знает, что с вами на самом деле все в порядке, этот кто-то принесет вам еды и будет о вас заботиться, а вам не придется ничего делать. Люди не рождаются с этой способностью – мы развиваем ее в себе. Так вот, мы знаем, что для осуществления описанной теории мышления люди должны использовать зеркальные нейроны, которые имеются в головном мозге. И мы знаем, что эти зеркальные нейроны выстреливают, когда задача заключается в понимании других через имитацию и когда необходим язык. Если слон Кошики способен имитировать речь, не является ли это подтверждением того, что и другие вещи, которые присущи людям благодаря наличию у них зеркальных нейронов, например эмпатия, также свойственны и слонам?
Слушая рассуждения отца, я понимаю, каким, наверное, умным он был раньше и почему мама влюбилась в него.
Эта мысль возвращает меня к тому, зачем мы сюда пришли.
Папа обращается ко мне:
– Нам нужно связаться с авторами этой статьи. Элис, ты понимаешь, что это означает для моего исследования? – вслух размышляет он и тянется ко мне – я чувствую, как Верджил напрягается, – обнимает и слегка раскачивает.
Я знаю, отец принимает меня за маму. И знаю, что это бред больного сознания. Но понимаете, иногда так приятно оказаться в его объятиях, даже если они предназначены и не мне.
Наконец он отпускает меня. Давненько уже я не видела его таким взбудораженным.
– Доктор Меткалф, – говорит Верджил, – я понимаю, все это для вас крайне важно, но не найдется ли у вас времени ответить на несколько вопросов о той ночи, когда исчезла ваша жена?
Скулы отца напрягаются.
– О чем вы говорите? Она здесь.
– Это не Элис. Это ваша дочь Дженна.
Отец качает головой:
– Моя дочь еще совсем малышка. Слушайте, не знаю, что у вас на уме, но…
– Не нужно волновать его, – вмешивается Серенити. – Ты ничего не добьешься, если он расстроится.
– Не добьется? – Голос отца повышается. – Так вы тут все заодно? Вы тоже явились украсть мои исследования? – Он шагает к Верджилу, но тот хватает меня за руку и ставит перед собой, так чтобы отец мог хорошенько меня разглядеть.
– Посмотрите на ее лицо. Посмотрите на нее! – командует Верджил. – Ну, кто это?
Отцу требуется на ответ пять секунд, но мне кажется, будто бы это длится бесконечно. Я стою, вперив взгляд в его раздувающиеся при каждом вдохе ноздри, в кадык, скачущий вверх-вниз по лесенке горла.
– Дженна? – шепчет отец.
На какую-то долю секунды я понимаю, что он сейчас видит не мою мать, но понимает, что я – как он там говорил? – уникальное живое существо со своими мыслями, чувствами и намерениями. Что я действительно существую.
А потом снова прижимает меня к себе, но на этот раз иначе, будто защищает и проявляет нежность, хочет оградить от всего мира, хотя теперь, по иронии судьбы, мы с отцом и поменялись ролями. Его руки растягивают кожу у меня на спине, как крылья.
– Доктор Меткалф, – повторяет Верджил, – так как там насчет вашей жены?..
Отец отстраняется от меня на расстояние вытянутой руки и смотрит в сторону, откуда слышится голос сыщика. Этого достаточно, чтобы связавшая нас хрупкая ниточка оборвалась. Когда отец вновь поворачивается, я понимаю, что он меня вообще не видит. Он и в лицо-то мне не смотрит. Его взгляд сфокусирован на маленьком камушке, который висит на цепочке у меня на шее.
Отец медленно берет блестящую подвеску, поднимает ее, вертит в пальцах и повторяет:
– Насчет моей жены?.. Если хотите знать, то моя жена… – Кулак сжимается вокруг цепочки и срывает ее с моей шеи. Она падает на пол между нами, а отец с размаху бьет меня по лицу, и я отлетаю на другой конец комнаты. – Гребаная сучка! – бросает мне он.
Элис
Любопытную историю мне рассказал Оуэн, наш ветеринар. Несколько лет назад научные сотрудники приехали на общую территорию слонов, выбрали одну самку и, не вылезая из машины, выстрелили в нее дротиком с М99. Она, естественно, рухнула на землю. Но стадо окружило ее тесным кольцом, и рейнджеры не смогли разогнать животных. Люди не имели возможности подойти к слонихе, чтобы надеть на нее ошейник, поэтому стали ждать, что будет дальше.
Слоны образовали вокруг упавшей две концентрические окружности. В наружном круге животные развернулись спинами к жертве выстрела и спокойно смотрели на машины, заслоняя своими мощными телами то, что происходило внутри. Ученые слышали лишь какое-то шебуршание, звуки возни и треск веток. Вдруг, как по команде, стадо расступилось. Подстреленная самка лежала на боку, укрытая ломаными ветками и землей.
После рождения детеныша слониха сразу обсыпает его пылью, чтобы скрыть запах крови, привлекающий хищников. Но на этой слонихе не было крови. Существует гипотеза, что слоны маскируют трупы, чтобы вокруг не распространялся запах смерти, но это явно был не тот случай. У слонов невероятно развито обоняние, и они никак не могли принять слона, подстреленного дротиком, за мертвого.