– И с меня тоже! – орет в ответ Верджил. – Я и сам хотел уйти!
– Вот и ладно.
– Просто отлично.
Дженна разворачивается и бежит прочь.
– И что прикажете делать? – спрашивает Верджил. – Я обещал, что найду ее мать. Но не говорил, что ей понравится результат расследования. Боже, от этой девчонки я уже буквально на стенку лезу!
– Я знаю.
– Может, ее мать не возвращается, потому что эта малышка такая оторва? – Он морщится. – Да нет, на самом деле я так не думаю. Вообще-то, Дженна права. Если бы десять лет назад я доверился своим инстинктам, мы бы сейчас здесь не стояли.
– Вопрос прежний: где искать Элис Меткалф?
Некоторое время мы оба молча размышляем. Потом Верджил смотрит на меня:
– Ты осуждаешь меня за то, что я сказал Дженне правду про ее отца?
Я вынимаю из сумки ключи от машины и открываю дверь:
– Знаешь, поначалу я тщательно фильтровала информацию, которую получала от духов. Если понимала, что это причинит боль моему клиенту или расстроит его, то считала за благо умолчать. Просто притворялась, что ничего такого не слышала. Но в конце концов поняла, что оценивать сообщения не мое дело. Моя работа – осуществить передачу информации.
Верджил прищуривается:
– Хочешь сказать, что и ко мне это тоже относится? По-твоему, есть вообще смысл продолжать расследование?
– Не знаю, – честно говорю я. – Но вообще-то, я хотела, чтобы ты понял: не стоит зацикливаться на том, к чему тебя приведут те или иные действия. Все равно угадать это невозможно. Так что просто иди своей дорогой.
Верджил приставляет ладонь к глазам козырьком и смотрит в ту сторону, куда убежала Дженна.
– Не знаю, была ли Элис жертвой, которая пыталась спастись, или она злодейка, отнявшая жизнь у другого человека. Но в ту ночь, когда нас вызвали в заповедник, Томас очень переживал, что жена хотела украсть результаты его исследований. Ну совсем как сегодня.
– Ты думаешь, поэтому он и пытался убить ее?
– Нет, – качает головой Верджил, – мне кажется, причина в том, что у нее был любовник.
Элис
Никогда я не встречала лучшей матери, чем слониха.
Полагаю, если бы у женщин беременность продолжалась два года, все мы тоже успели бы подготовиться к этой роли гораздо лучше. Слониха никогда не злится на своего малыша. Слоненок может быть капризным или воровать еду прямо изо рта у матери, идти слишком медленно или застрять в грязи, но все равно слониха проявляет ангельское терпение. Дети для слонов – самые ценные сокровища.
Защита потомства – обязанность всех членов стада. Они сбиваются в кучу, загоняя в середину малышей. Если слониха со слоненком проходят мимо машины, детеныш всегда находится позади матери, которая выступает для него живым щитом. Если у слонихи есть дочь в возрасте от шести до двенадцати лет, они с ней часто встают с двух сторон, изображая живой «сэндвич». Нередко случается, что юная самка подходит к машине, тряся головой, чтобы напугать нас, будто говорит: «Не смейте приближаться, это мой младший брат». В разгар дня, когда наступает время для отдыха, малыши спят под навесами из тел своих матерей, потому что легко могут обгореть на солнце.
То, как слоны растят своих детенышей, называется термином «всеобщее материнство»; это перефразированная африканская пословица: «Чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня». Слонихи позволяют сестрам и тетушкам принимать участие в заботе о своих детях, и для этого, как и для всего прочего в природе, есть биологически обоснованная причина. Когда вам нужно добыть и съесть за день сто пятьдесят килограммов пищи и при этом на вашем попечении находится очень любопытный и непоседливый малыш, вам не удастся, все время бегая за ним, получить нужное количество питательных веществ, чтобы выработать достаточный для его же кормления объем молока. Кроме того, всеобщее материнство дает возможность молодым самкам научиться ухаживать за слонятами, защищать их, не лишая при этом времени и пространства, необходимого для исследования окружающего мира, но оберегая от опасностей.
Теоретически можно заключить, что у слоненка много матерей. И тем не менее между детенышем и его родной матерью существует особая, нерушимая связь.
В дикой природе слоненок моложе двух лет, став сиротой, просто не выживет.
В дикой природе задача матери – научить свою дочь всему, что ей самой необходимо будет знать впоследствии.
В дикой природе мать и дочь неразлучны, пока одна из них не умрет.
Дженна
Я шагаю вдоль шоссе и слышу рядом скрип гравия. Конечно, это Серенити. Она притормаживает и открывает пассажирскую дверцу.
– Давай я хотя бы отвезу тебя домой, – предлагает она.
Я заглядываю в машину. Хорошая новость: Верджила там нет. Но это не означает, что я готова броситься к Серенити с распростертыми объятиями и слушать ее увещевания. Она наверняка попытается убедить меня, что сыщик всего лишь выполняет свою работу или – еще хуже того – что он прав.
– Мне хочется прогуляться, – отвечаю я.
Тут, мигая огнями, к нам подкатывает полицейская машина и останавливается рядом с Серенити.
– Отлично, – выдыхает она, а мне говорит: – Залезай уже в эту чертову тачку, Дженна.
Коп совсем молоденький, еще не избавился от юношеских прыщей, а прическа аккуратная, как поле для гольфа – ну просто волосок к волоску.
– Мэм, – спрашивает он, – у вас какие-то проблемы?
– Да, – отвечаю я, а Серенити одновременно со мной:
– Нет.
– У нас все хорошо, – добавляю я.
Серенити скрежещет зубами:
– Дружочек, садись поскорее в машину.
Коп хмурится:
– Простите, не понял?
Тяжело вздыхая, я залезаю в «фольксваген».
– В любом случае спасибо, – благодарит полицейского Серенити, включает левый поворотник и встраивается в поток на скорости шесть миль в час.
– Ну, при таких темпах я бы быстрее пешком домой дошла, – ворчу я.
Я принимаюсь рыться в кармашке со всяким мусором: резинки для волос, обертки от жвачки, чеки из «Данкинс донатс», реклама «Джоэнн фабрик», хотя я не замечала у нее склонности к таким вещам; недоеденный батончик гранолы; шестнадцать центов мелочью и банкнота в один доллар.
Машинально беру бумажку и начинаю складывать из нее слоника.
Серенити с интересом поглядывает на то, что получается у меня в результате:
– Где ты этому научилась?
– У мамы.
– В три года? Да ты, похоже, была просто вундеркиндом!
– Нет, не в три года, а уже потом. Она научила меня, отсутствуя. Вы бы сильно удивились, сколько всего можно узнать от человека, который обманул твои надежды.
– Как твой глаз? – спрашивает Серенити, и я едва не смеюсь: какой прекрасный предлог сменить тему. – Болит?
– Болит.
Беру слоника и сажаю его в уголок рядом с ручками для настройки радио, потом съезжаю вниз в кресле и ставлю ноги на приборную доску. Руль у Серенити в пушистой синей оплетке и смахивает на какого-то монстра; на зеркале заднего вида висит вычурный крест. По-моему, это очень странно: разве ясновидящая может быть христианкой? Мне всегда казалось, что одно исключает другое. Или в жизни все гораздо сложнее?
Возможно ли, что и мой отец, и моя мать оба виновны в трагедии, произошедшей десять лет тому назад?
Возможно ли, что мама бросила меня, но при этом продолжает любить?
Я кошусь на Серенити. Вот она сидит со своими чудовищными розовыми волосами, одетая в плотно облегающий пиджак с леопардовым рисунком, что делает ее похожей на человека-сосиску. Она напевает песню Ники Минаж, перевирая все слова; да у нее и радио-то выключено. Над такими, как Серенити, легко насмехаться, но мне нравится, что она не склонна извиняться: ни когда ругается при мне последними словами; ни когда люди в лифте пялятся на ее боевую раскраску (я бы сказала, это особый стиль – смесь макияжа гейши и клоуна); ни даже когда – и это следует отметить отдельно – совершила колоссальную ошибку, которая стоила ей карьеры. Может, она и не слишком счастлива, но явно из породы оптимистов. Чего обо мне никак не скажешь.
– Можно задать вам вопрос?
– Конечно, дорогая.
– В чем смысл жизни?
– Ничего себе вопрос! Да это же целая философия. Вопрос – это: «Эй, Серенити, может, заедем в „Макдоналдс“?»
Я не дам ей так легко сорваться с крючка. Не может же человек, все время общающийся с духами, болтать только о погоде и бейсболе.
– Я думала, ясновидящие в курсе.
Она вздыхает:
– По словам Десмонда и Люсинды, моих духов-проводников, Вселенная хочет от нас двух вещей: чтобы мы сознательно не причиняли вреда ни себе, ни другим и чтобы мы были счастливы. Они говорили мне, что якобы люди все усложняют без необходимости. Но я не сомневаюсь: они скармливали мне ложь. По-моему, все не так просто, тут должно таиться нечто большее. Но если даже я права, думаю, мне пока не положено этого знать.
– А если для меня смысл жизни в том, чтобы узнать, что случилось с мамой? – спрашиваю я. – Вдруг только это принесет мне счастье?
– Ты уверена?
Не вижу смысла продолжать бесполезный разговор и поэтому включаю радио. Мы уже на окраине города, и Серенити высаживает меня около стойки, где я оставила свой велик.
– Дженна, хочешь, поужинаем вместе? Я заказала всякой китайской еды навынос.
– Ой нет, спасибо, – отказываюсь я. – Меня ждет бабушка.
Пока Серенити отъезжает, я не двигаюсь с места. Ни к чему ей видеть, что я направляюсь вовсе не домой.
Полчаса уходит на поездку к заповеднику и еще двадцать минут, чтобы пробраться сквозь кустарник к месту, где растут фиолетовые грибы. Щека продолжает гореть, я ложусь на мягкую траву и слушаю, как ветер шелестит ветвями у меня над головой. Смеркается, день постепенно сливается с ночью.
Вероятно, я получила легкое сотрясение мозга, потому что ненадолго отключаюсь, а когда просыпаюсь, вокруг темно, фонарика на велосипеде нет. Бабушка меня просто в порошок сотрет за пропущенный ужин. Но оно того стоило, потому что мне приснилась мама.