– Здесь как-то тяжело дышать, – заметила она, – словно бы воздух гуще.
Хоть я и знала, что смерть слоненка никоим образом не может повлиять на атмосферное давление, но поняла, о чем говорила Грейс. Тишина забилась мне в горло, грозя задушить, сдавила барабанные перепонки.
Невви тоже пришла выразить поддержку. Она ничего не сказала, только протянула мне бутылку воды и сэндвич, а сама осталась стоять в стороне, очевидно тасуя в голове колоду воспоминаний, которыми ни с кем не хотела делиться.
Часа в три ночи я начала задремывать, и тут Маура наконец отошла от слоненка. Она дважды безуспешно попыталась обхватить его хобот своим. Затем мать попробовала поднять малыша за шею, а когда из этого ничего не вышло, то и за ноги. После нескольких неудачных подходов ей удалось подсунуть хобот под тело детеныша, она подхватила его, словно вьюк сена.
Медленно и осторожно слониха пошла на север. Издалека доносился трубный зов Хестер. Маура отвечала негромко, приглушенно, словно боялась разбудить спящего малыша.
Невви и Гидеон уехали на квадроциклах, и у меня не осталось другого выбора, кроме как идти пешком. Я не знала, куда направляется Маура, поэтому сделала то, чего совершенно точно делать было не нужно, – нырнула в воротца, проделанные в изгороди для проезда транспорта, и в темноте отправилась вслед за слонихой.
К счастью, никаких негативных последствий мое опрометчивое поведение не имело. То ли Маура была слишком погружена в печаль, то ли целиком сконцентрировалась на своей бесценной ноше, но в любом случае она, не замечая меня, тихо-тихо пробиралась между деревьями. Я держалась ярдах в двадцати позади; так мы прошли мимо пруда, сквозь березовую рощицу, пересекли луг, и наконец Маура оказалась в том месте, куда любила приходить в разгар жаркого дня. Земля под раскидистым дубом была усыпана ковром из прошлогодних листьев. Слониха ложилась набок и дремала в тени.
Однако на этот раз все было иначе: Маура опустила слоненка на землю и принялась забрасывать его ветками, которые отламывала с соседних деревьев, пучками мха и опавшими листьями. Наконец тело малыша отчасти было прикрыто. Тогда Маура встала над ним, похожая на храм с колоннами.
А я наблюдала за этим и молилась. Просто молилась.
Прошли сутки после того, как Маура родила, а я так и не сомкнула глаз, и она тоже. Но, что было более критично, слониха совсем ничего не ела и не пила. Конечно, какое-то время без пищи она провести могла, но вот вода была ей жизненно необходима. Так что, когда Гидеон отыскал меня, целую и невредимую, снова сидящей у дальней стороны изгороди, я попросила его об одолжении.
Мне нужно было, чтобы он принес один из неглубоких тазов, которые мы использовали, когда делали слонам ванны для стоп, и пять двухлитровых бутылок воды.
Услышав шум подъезжающего квадроцикла, я посмотрела на Мауру: как она отреагировала? Обычно африканские слоны проявляли любопытство, заслышав какие-нибудь звуки, особенно если приближалось время кормежки. Но Маура даже не повернула головы в ту сторону, откуда приехал Гидеон. Когда он остановился на дорожке, я велела ему:
– Слезай.
То, что я собиралась сделать, а именно – вмешаться в устройство экосистемы, было строго запрещено в заповедниках дикой природы. Да и вообще, это было полнейшее безрассудство, потому как я покушалась на личное пространство горюющей слонихи-матери. Но мне было плевать.
– Нет, – покачал головой Гидеон, сообразив, что я задумала. – Лучше ты ко мне забирайся.
Так я и сделала. Обхватила его руками, и мы проехали сквозь низкие воротца в вольер со слонихой. Маура рванулась к нам, растопырив уши и топоча мощными ногами по земле. Гидеон попытался дать задний ход, но я положила ладонь на его руку и сказала:
– Не надо. Выключи мотор.
Он обернулся и глянул на меня через плечо, дико вытаращив глаза. Бедный парень явно оказался между двух огней, не зная, что разумнее: подчиниться жене босса или же прислушаться к инстинкту самосохранения.
Квадроцикл вздрогнул и остановился.
Маура тоже.
Очень медленно я слезла с сиденья и вытащила из небольшого кузова тяжелый резиновый таз, поставила его на землю приблизительно в десяти футах от квадроцикла и налила воды, после чего снова уселась позади Гидеона и прошептала:
– Вот теперь поехали отсюда.
Он испуганно дернулся, потому что Маура махнула хоботом в нашу сторону, но потом слониха быстро подошла к тазу и одним махом опорожнила его.
При этом она наклонила голову, так что бивни ее оказались всего в нескольких дюймах от меня – я даже разглядела на них щербинки и царапины, оставленные временем. Маура заглянула мне в глаза, протянула хобот и погладила меня по плечу, после чего вернулась к телу мертвого слоненка и заняла сторожевой пост над ним.
Я почувствовала руку Гидеона у себя на спине. Это был отчасти жест утешения, а отчасти – почтения.
– Все нормально, – сказал он.
Через тридцать шесть часов появились грифы. Они кружили в небе, словно ведьмы на метлах. Каждый раз, как птицы совершали нырок вниз, Маура хлопала ушами и ревела, отгоняя их. Ночью пришли куницы. Их глаза вспыхивали зелеными огоньками, когда зверьки подбирались в темноте к телу слоненка. Заметив приближение маленьких хищниц, Маура резко, как по щелчку выключателя, вышла из транса и бросилась на них, опустив бивни к земле.
К тому времени Томас уже бросил звать меня домой. Все от меня отстали. Я не собиралась уходить, пока Маура не оставит свой пост. Я заменю ей соплеменниц и напомню, что нужно жить дальше, даже если детеныш мертв.
От меня не укрылась ирония ситуации: я изображала из себя слониху, в то время как Маура вела себя совсем по-человечески – никак не прекращала оплакивать своего мертвого сына. Одна из наиболее удивительных особенностей слонов в дикой природе – это их способность глубоко переживать горе, а потом полностью освобождаться от него. Людям, как мне кажется, такое не под силу. Я всегда считала, что причина в религии. Мы рассчитываем увидеться с любимыми еще раз в загробном мире, каков бы он ни был. Слоны же лишены этой надежды, у них есть только воспоминания о жизни здесь и сейчас. Может быть, поэтому им легче двинуться дальше.
Через семьдесят два часа после родов я попыталась сымитировать слоновий призыв «Пойдем!», который слышала тысячу раз в природе, и показать направление, как это сделала бы слониха. Но Маура не отреагировала. Сама я к этому моменту уже едва держалась на ногах, все вокруг было как в тумане. Мне привиделся слон-самец, проламывающий изгородь, но потом оказалось, что это квадроцикл, на котором приехали Невви и Гидеон. Посмотрев на меня, Невви покачала головой и сказала зятю:
– Ты прав, она сама на себя не похожа. – А затем обратилась ко мне: – Элис, ты сейчас немедленно поедешь домой. Ты нужна дочери. Если не хочешь оставлять Мауру одну, я побуду с ней.
Гидеон боялся, что если я сяду у него за спиной, то могу заснуть и свалюсь с сиденья, поэтому я устроилась впереди, в кольце из его рук, как ребенок, и клевала носом всю дорогу, пока квадроцикл не остановился перед нашим домиком. Я в смущении соскочила на землю, быстро поблагодарила Гидеона и зашла внутрь.
И немало удивилась, обнаружив, что Грейс спит на диванчике рядом с кроваткой Дженны, которую мы поставили посреди гостиной, потому что отдельной комнаты для детской у нас не было. Разбудив няню, я отправила ее домой вместе с Гидеоном, а потом заглянула в кабинет к Томасу.
Как и я, он был в той же одежде, что и три дня назад. Склонился над книгой и так глубоко погрузился в ее изучение, что не заметил моего появления. На столе были рассыпаны таблетки из какого-то флакона, а рядом, как стражник, стояла пустая бутылка из-под виски. Я сперва подумала: муж, наверное, уснул за работой, но, подойдя ближе, увидела, что его остекленевшие, невидящие глаза широко раскрыты.
– Томас, – тихо позвала его я, – пойдем спать.
– Ты что, не видишь, что я занят? – воскликнул он так громко, что в соседней комнате захныкала Дженна. – Пусть она заткнется! – заорал он, схватил книгу и швырнул ее об стену у меня за спиной.
Я пригнула голову, потом наклонилась, чтобы поднять запущенный снаряд.
И что же я увидела? Это была не книга, а гроссбух. Уж не знаю, чем занимался Томас, но явно не бухгалтерией: все страницы оказались сплошь пустыми.
Теперь я поняла, почему Грейс не хотела оставлять Дженну наедине с отцом.
Только после свадебной церемонии в ратуше я обнаружила флакончики с таблетками, выстроившиеся, как солдатики, в ящике прикроватной тумбочки моего супруга. Депрессия, так он ответил на мой вопрос. После смерти отца – мать он потерял еще раньше – Томас не мог найти в себе силы встать с кровати. Я кивнула, выражая понимание и сочувствие. А сама испуганно подумала, что, пожалуй, поступила опрометчиво, когда столь поспешно вступила в брак, даже не узнав, живы ли родители моего избранника.
Томас не рассказывал мне о других случаях, когда он впадал в депрессию, а сама я, сказать по правде, не стала расспрашивать его, сомневаясь в том, хочу ли услышать ответ.
Ну а сейчас, вся дрожа, я, пятясь, вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Взяла на руки сразу затихшую Дженну и отнесла ее в кровать, которую делила с незнакомцем, случайно оказавшимся отцом моего ребенка. Несмотря на пережитое потрясение, уснула я мгновенно: глубоким бархатным сном, зажав в ладони, как упавшую звездочку, ручонку своей дочери.
Когда я проснулась, солнце скальпелем полосовало комнату, а над ухом жужжала муха. Я помахала рукой у виска, чтобы прогнать ее, но поняла, что мешает мне вовсе не назойливое насекомое и избавиться от противного гудения невозможно. В заповеднике работало строительное оборудование – похоже, велись какие-то ландшафтные работы.
– Томас, – позвала я, но он не откликнулся.
Подняв с кровати Дженну, которая уже проснулась и улыбалась, я отнесла девочку в кабинет. Мой муж сидел за столом – уткнулся лицом в журнал ежедневных записей и отключился. Я посмотрела, как поднимается и опускается его спина, чтобы удостовериться, жив ли он, и посадила Дженну в заплечную перевязь, чему научилась у африканских женщин, которые готовили еду в лагере. Выйдя из дому, я села на квадроцикл и направилась к северному краю заповедника, где вчера оставила Мауру.