Она обслуживает столик, за которым полно детишек в футбольной форме.
– Эй! – окликаю я ее. – Вы меня помните?
– Никогда не забываю чаевые в три цента, – огрызается официантка.
Следом за ней я иду к кассе и спрашиваю:
– Сколько людей было за моим столом?
– Это вопрос с подвохом? Вы были одна. Хотя и заказали достаточно, чтобы накормить половину голодающих детей в Африке.
Я открываю рот, чтобы возразить: Дженна и Верджил сами делали заказы. Но вдруг понимаю, что это неправда. Они просто сказали мне, чего хотят, после чего оба пошли в туалет.
– Со мной были еще мужчина лет тридцати пяти, с коротко стриженными волосами и во фланелевой рубашке, хотя сегодня жарко… и девочка-подросток с кое-как заплетенной рыжей косой…
– Послушайте, дама, – недовольно говорит официантка, достает из-под прилавка визитку и протягивает ее мне. – Есть места, где вам помогут. Но наше заведение – не одно из них.
Я бросаю взгляд на карточку: «Психиатрическая больница округа Графтон».
Сижу в муниципалитете Буна и, потягивая из баночки «Ред булл», изучаю стопку регистрационных журналов с записями за 2004 год: рождения, смерти, браки.
Свидетельство о смерти Невви Руэль я перечитала столько раз, что, наверное, выучила его наизусть.
ПРИЧИНА СМЕРТИ: Черепно-мозговая травма, нанесенная тупым предметом.
Сопутствующие обстоятельства: нападение слона.
Смерть наступила в результате: несчастного случая.
Место происшествия: Слоновий заповедник Новой Англии, город Бун, штат Нью-Гэмпшир.
Затем я нахожу свидетельство о смерти Верджила. Он погиб в начале декабря.
ПРИЧИНА СМЕРТИ: Проникающая травма грудной клетки.
Сопутствующие обстоятельства: автомобильная авария.
Смерть наступила в результате: самоубийства.
Разумеется, свидетельства о смерти Дженны Меткалф здесь нет, потому что ее тело так и не было обнаружено.
Пока не всплыл на поверхность этот зуб.
Значит, в отчете судмедэкспертов не было никакой ошибки. Той ночью в заповеднике действительно погибла Невви Руэль, а Элис Меткалф была той самой женщиной, которую в бессознательном состоянии доставил в больницу Верджил. Той, которая впоследствии бесследно исчезла.
Следуя этой логике, я наконец понимаю со всей определенностью, почему Элис Меткалф при таких обстоятельствах не могла выйти на связь ни со мной, ни с Дженной. Скорее всего, она до сих пор жива.
В последнем из просмотренных мною свидетельств о смерти зафиксирована кончина Чеда Аллена, школьного учителя, за капризным сыном которого Дженна, по ее словам, иногда присматривала.
– Вы его знали? – спрашивает одна из сотрудниц, заглядывая мне через плечо.
– Да нет, – тихо отвечаю я.
– Ужасная история. Отравление угарным газом. Вся семья погибла. Он преподавал у нас математику в том году, когда это случилось. – Она смотрит на стопку бумаг на столе. – Вам нужны копии?
Я качаю головой. Мне просто нужно было увидеть эти документы своими глазами.
Благодарю девушку за любезность и возвращаюсь к машине. Бесцельно еду по улице, потому что вообще не понимаю, что мне теперь делать.
Вспоминаю, как мой сосед в самолете, когда мы летели в Теннесси, поспешно уткнулся носом в журнал, как только я заговорила с Верджилом. Он, вероятно, принял эту беседу за бред сумасшедшей.
Вспоминаю, как мы навещали Томаса в Хартвик-Хаусе. Пациенты сразу видели Дженну и Верджила, а вот медсестры и санитары говорили только со мной.
Вспоминаю первую встречу с Дженной – как поспешно ускакала с приема моя клиентка миссис Лэнгхэм. С какими словами я при ней обратилась к Дженне? Ах да. Сказала, что если она сейчас же не уберется, то я вызову полицию. Но миссис Лэнгхэм не могла видеть девочку в предбаннике, это ясно как день. И видимо, решила, что угроза относится к ней.
Замечаю, что приехала в знакомый район. На другой стороне улицы – контора Верджила.
Я паркуюсь и выхожу из автомобиля. Сегодня так жарко, что асфальт плавится под ногами, а одуванчики, вылезшие из щелей на тротуаре, повесили головки.
Внутри здания пахнет затхлостью и запустением. Стекло в двери с трещиной, но раньше я этого почему-то не замечала. Поднимаюсь на второй этаж к офису Верджила. Контора закрыта, внутри темно. На двери объявление «СДАЕТСЯ В АРЕНДУ» и координаты агентства недвижимости.
В голове у меня гудит, как будто начинается мигрень, но на самом деле, думаю, это резонирует во мне все, что я знала, во что верила и чему сейчас брошен вызов.
Я всегда считала, что существует значительная разница между духами и призраками: первые легко перешли на иной план бытия, а вторых что-то удерживает на якоре в этом мире. Призраки, с которыми я имела дело раньше, отличались упрямством. Иногда они не понимали, что умерли. Слышали голоса людей, которые живут в «их» домах, и считали, что это им не дают покоя привидения. Они строили планы, сердились и обижались. Они оказывались в ловушке, и я считала своим долгом освободить их.
Но все это осталось в прошлом, когда я обладала способностью без труда распознавать несчастных скитальцев.
Повторюсь, я всегда считала, что духи и призраки сильно отличаются друг от друга, но даже не осознавала, какой маленький зазор отделяет мертвецов от живых.
Вынимаю из сумочки записную книжку, в которой Дженна оставила свои контакты во время первого визита ко мне. Вот ее имя, выведенное нетвердым ребяческим почерком с округлыми, как мыльные пузыри, буквами. Вот адрес: Гринлиф-стрит, 145.
Жилой квартал выглядит ровно так же, как три дня назад, когда мы с Верджилом явились сюда поговорить с Дженной и обнаружили, что она не живет по этому адресу. Теперь я понимаю, что, вполне вероятно, девочка когда-то и впрямь жила здесь, вот только теперешние хозяева дома едва ли знают об этом.
На звонок выходит та же дамочка, с которой я уже разговаривала. Сынишка так же цепляется за ее ногу, не желая отпускать маму. Я пытаюсь прояснить некоторые вещи.
– Это опять вы?! – недовольно восклицает хозяйка. – Я ведь уже объяснила вам, что не знаю никакую Дженну.
– Я поняла. Простите, что снова беспокою вас. Но недавно я получила печальные известия о ней. И хочу кое в чем разобраться. – Я тру пальцами виски. – Вы можете сказать мне, когда купили этот дом?
За спиной у меня звучит саундтрек к лету: соседские дети визжат, скатываясь с горки, за забором воет собака, стрекочет газонокосилка. Слышно, как вдалеке сигналит грузовик с мороженым. Словом, на улице кипит жизнь.
У женщины такой вид, будто она готова захлопнуть дверь у меня перед носом, но, видимо, что-то в моем тоне заставляет ее пойти навстречу назойливой посетительнице.
– В двухтысячном, – отвечает она. – Мы с мужем тогда еще не были женаты. Женщина, которая раньше здесь жила… э-э-э… скончалась. – Она смотрит вниз, на своего сына. – Мы не любим говорить об этих вещах при нем, если вы понимаете, что я имею в виду. Он у нас мальчик впечатлительный, с богатым воображением, иногда из-за этого даже не спит по ночам.
Люди всегда боятся того, чего не понимают, поэтому облачают загадки в одежды, которые делают их понятными. Впечатлительная натура. Богатое воображение. Боязнь темноты. Может быть, даже психическое заболевание.
Я сажусь на корточки, чтобы оказаться лицом к лицу с малышом, и спрашиваю:
– Кого ты видишь?
– Бабушку, – отвечает он, – и девочку.
– Они не сделают тебе ничего плохого, – успокаиваю я его. – И они настоящие, кто бы что ни говорил. Они просто хотят пожить в твоем доме, как другие дети в садике хотят поиграть в твои игрушки.
Мать оттаскивает его от меня и пыхтит:
– Ну все, я вызываю полицию!
– Если бы ваш сын родился с синими волосами, хотя в вашей семье ни у кого никогда таких не было и вы не понимали бы, как подобное вообще возможно, потому что в жизни не встречали таких детей, то продолжали бы любить его? – Женщина начинает закрывать дверь, но я кладу руку на косяк и настойчиво требую ответа. – Вы продолжали бы любить его?
– Конечно, – сдержанно отвечает она.
– Так вот, это ровно то же самое, – говорю я.
Снова сев в машину, я достаю записную книжку и пролистываю ее до последней страницы. Запись Дженны очень медленно, как будто распускают стежки на ткани, исчезает.
Как только я заявляю дежурному сержанту, что нашла человеческие останки, меня сразу же отводят в кабинет к детективу Миллсу. И я сообщаю этому юнцу, который, судя по всему, еще совсем недавно начал бриться, всю информацию, какой владею.
– Если вы пороетесь в архиве, то обнаружите дело, которое расследовали в две тысячи четвертом году, о гибели сотрудницы слоновьего заповедника. Полагаю, там тогда же умер еще один человек.
Парнишка с любопытством смотрит на меня:
– А вы… Откуда вам об этом известно?
Если ответить ему, что я экстрасенс, то мои дни закончатся в клинике для умалишенных, в соседней палате с Томасом. Или же Миллс наденет на меня наручники, уверенный, что я сумасшедшая, готовая признаться в убийстве.
Но Дженна и Верджил казались мне совершенно реальными. Я верила каждому их слову, когда они со мной разговаривали.
Боже, детка, разве не этим должен заниматься экстрасенс?
Голос в моей голове очень слабый, но знакомый. Этот южный протяжный выговор, характерные интонации – Люсинду я ни с кем не спутаю.
Через час в сопровождении двоих сотрудников полиции меня эскортируют в заповедник. «Эскортируют» – это просто такой забавный эвфемизм, обозначающий, что человека, которому никто не верит, запихнули на заднее сиденье полицейской машины. Я иду по траве вдоль едва заметной тропинки, как это делала Дженна. Копы несут лопаты и лотки, чтобы просеивать грунт. Мы проходим мимо пруда, где была найдена подвеска Элис, после чего, сделав изрядный крюк, я нахожу под дубом полянку, буйно поросшую фиолетовыми грибами.
– Вот, здесь я и обнаружила зуб, – сообщаю я полицейским.