Вскоре весь половецкий отряд оказался слева от рязанского. Пять одоспешенных сотен русских теперь вытянулись друг за другом, чтобы стрелять могли все. Конница ополченцев переместилась направо, продолжая укрываться за дружинниками степной стражи. Стреляли поверх их голов, почти не целясь.
Наконец добрались до холма-кургана. Скорее все же кургана: слишком правильные, ровные склоны. Да и холмов поблизости нет, степь здесь плоская, даже балок не видать. Но уж очень огромен. Какой народ, когда и кому воздвиг такую громадину? Кто знает…
Рязанцы объехали основание кургана, сделав полный круг, замкнув свой строй в кольцо. Встали. На внешней стороне кольца – панцирная конница, ополченцы – позади. За ними – заводные и вьючные лошади. Половцы остановились на почтительном расстоянии, взяв, в свою очередь, русских в полукольцо. Даже стрелы метать перестали. Видно, не поняли, что задумали рязанцы. Да ничего особенного, просто осмотреться.
Ратьша оказался внутри кольца у подножия кургана, как и хотел. Спрыгнул с Буяна, потянулся (спина затекла от долгой скачки), начал подниматься на вершину. Забрался, осмотрелся. Вот оно! Ближе к востоку верстах в десяти двигалось большое войско. Очень большое. Такого Ратислав не видел ни разу в жизни. Громадная черная змея, хвост которой терялся за окоемом. Впереди и по бокам змеи сновали дозоры всадников по пятьдесят.
Ратислав поймал себя на том, что смотрит на развернувшуюся перед ним картину не дыша. Помотал головой, вдохнул воздуха. Выдохнул. Ну и как тут посчитать такую кучу? Впрочем, попробовать можно. Хотя бы ту часть, которую видно. Боярин прикинул ширину змеи и сколько всадников помещается по ее ширине. Потом оценил длину. Получалось тысяч двадцать, не меньше. И сколько-то там еще идет за окоемом.
Ратьша криво усмехнулся: хотел попробовать татар на прочность? Вот они, иди, пробуй, если хочешь погубить людей и сгинуть сам. Уходить надо, пока не поздно!
Боярин бегом спустился с кургана, вскочил в седло, кивнул еловцом. К нему подъехал Могута. Посмотрел вопросительно.
– Уходим к Онузле, – переводя дух, бросил Ратислав. – Войско громадное идет. Видно, то, которое ждали. Половцы нас на него вывести хотели. Идем пока не спеша, бережем коней. Ополченцы – впереди, наши – сзади, прикрывают их от половцев: не отвяжутся ведь, проклятые. Все понял?
Могута кивнул, развернул жеребца, погнал его вокруг кургана, крутя над головой копьем, сзывая сотников. Разобравшись, двинулись на северо-запад, к Онузле. Панцирная конница – позади, ополчение – в голове строя. Заводные и вьючные кони – сразу за ополченцами. Половцы поскакали следом, охватывая небыстро едущих русских с боков, норовя охватить и голову. Пришлось растягивать одоспешенных, прикрывая ополченцев справа и слева. В голову Ратьша выдвинул еще и сотню панцирников.
Шли рысью, берегли коней: боевой конь обременен немалым весом всадника в доспехах, да еще и конский доспех изрядно весит, потому скакать может недолго, основной ход для него – рысь, а лучше – шаг.
Половцы уже окружили рязанцев со всех сторон. Близко не подходили, метали стрелы издалека и не слишком густо, словно чего-то ждали. Чего ждали, догадаться было не мудрено – подмоги от того большого войска. Видно, снеслись с ним посыльными, вскоре надо ждать гостей.
По-настоящему страшна для русичей только панцирная конница. Легкая, вроде вот этих половцев, опасна, если ее будет много, тысячи три: навалятся, задавят числом. Но дорогонько та победа им обойдется: по три воина разменяют половцы на одного одоспешенного рязанца, да и ополченцы свои жизни недешево продадут. Тяжелой коннице догнать быстро не получится: пойдут вскачь – заморят коней, не бойцы будут. А от легкой все равно не уйти. Это на боевых. Пересаживаться на заводных, так перебьют, переранят их неодоспешенных, придется садиться опять на боевых. Если только сразу прорываться и уходить в отрыв. Но тогда половина отряда поляжет. Это уж на крайний случай. Ладно, до Онузлы, если ехать без роздыха, к утру должны добраться. Если, конечно, татары не возьмутся за рязанцев всерьез.
Подмога к половцам подошла, когда солнце начало клониться к закату. Ратьша рысил в хвосте отряда, следя за окоемом позади, ожидая, кто еще появится из степи. Дождался. Вначале там, где степь смыкалась с небом, появилась черная полоска. Чернота разрасталась, превращаясь в темную массу скачущих всадников. Мчались они во весь опор, потому быстро догоняли. Вскоре преследователей стало возможно рассмотреть. Это были не половцы. Всадники на низкорослых конях – казалось, они задевают ногами землю. Таких лошадок Ратьша уже видел, встречал немного на торжище, то ли захваченных с бою, то ли проданных самими татарами. Коньки мелкие, но выносливые. Сами всадники одеты в темные одежды, в отличие от половцев, любивших одеваться пестро. Доспех не разглядеть или железный, вороненый, или кожаный, крашеный в черный цвет. На головах – мохнатые меховые шапки с остроконечными шлемами, надетыми прямо поверх этих шапок. Похоже, сами татары, или монголы, как они себя называют, удостоили чести.
Где-то в версте от уходящих от половцев рязанцев монголы разделились на две части и начали охватывать русичей с боков. Половцы порскнули в стороны, давая место своим хозяевам. Ратислав прикинул: монголов тысячи три, не меньше. Как раз столько, сколько нужно легкой коннице, чтобы помериться силами с конницей панцирной.
Боярин покачал еловцом справа налево, вперед и назад, приказывая воинам степной стражи уплотнить ряды: надо достойно встретить вражеский удар. Рязанцы ехали теперь в виде вытянувшегося по ходу скачки круга, с кованой конницей на внешней стороне, ополченцами в глубине и табуном заводных и вьючных лошадей в середине.
Монголы, однако, вступать в рукопашную схватку не спешили, так же, как и русичи, перешли на рысь, ехали по бокам в сотне саженей, с любопытством рассматривая нового, незнакомого им пока врага. Потом где-то в глубине их рядов глухо ударили барабаны. По скачущим монголам словно прошла волна. Понятно, за луки взялись, тоже пострелять решили. Ну-ну… Ратьша поднял щит.
Закатное, переходящее из голубизны в синеву небо перечеркнули летящие стрелы, хлестнули по скачущим рязанцам. Монгольские луки били заметно сильнее половецких. Не слабее русских, может, даже и помощнее. Стреляли монголы с умом: часть из них, те, что скакали ближе к русским, пускали бронебойные стрелы по одоспешенным воинам степной стражи, те, что подальше, посылали навесом стрелы-срезни, наносящие длинные резаные раны коням и слабо защищенным людям, по ополченцам и табуну заводных коней в середине круга. Коней монголы, в отличие от половцев, не жалели. Буяна спасала хорошая кожаная бронь, защищавшая его бока. Ратьшину броню стрелы тоже пока не брали. Тех же, у кого панцирь был похуже, стрелы начали доставать: то всадник валился с седла, то конь вместе с всадником. Раненые все чаще направляли лошадей вглубь строя. Ратислав дал приказ отвечать и сам взялся за лук.
Глава 9
Наверное, русские луки и в самом деле были чуть слабее монгольских, но броня у рязанцев оказалась лучше. Во всяком случае, у воинов степной стражи, скачущих по краям строя и прикрывающих собой своих плохо одоспешенных соратников.
Опять, как и с половцами, счет потерь пошел в пользу русичей. Тех монгольских всадников, что скакали поближе к рязанцам, выкосили почти всех, и довольно быстро. Враги так же, как и половцы, увеличили расстояние между собой и русскими до полутора сотен саженей. Убойность их стрел сразу упала. Они, конечно, продолжали доставать рязанцев, но нечасто, терпеть было можно. Тем более русские стрелы тоже находили свои жертвы среди монгольских всадников. Стрел тех, правда, оставалось не слишком много.
Темнело быстро. На востоке небо стало почти черным. На западе еще светлела полоска у самого окоема. Зажглись первые, самые яркие звезды. Монголы продолжали преследовать. Упорные. Стрелы продолжали лететь, но стало их заметно меньше. Или просто целиться в наступающей темноте стало труднее.
Ратьша приказал прекратить стрельбу: стрел в тулах осталось совсем чуть. Немного погодя его догнал Могута.
– Скоро совсем стемнеет! – наклонившись в сторону боярина, крикнул он. – Будем прорываться?
– Нет! – тряхнул головой Ратислав. – Эти прямой бой не примут! А мы людей растеряем в темноте! Переловят потом поодиночке! Надо держаться вместе!
Ратьша закашлялся, захлебнувшись холодным ветром.
– Ночь продержимся! – поборов кашель, продолжил он. – А еще до полудня будем в Онузле! Дотянем! Должны!
– Понял! – кивнул Могута. Помолчал. Потом предложил: – Надо пересесть на заводных, тогда пойдем быстрее, доберемся раньше! Как совсем стемнеет! Стеляют реже, а в темноте вообще перестанут, коней не побьют!
– Давай так!
Стемнело. Монголы действительно стрелять перестали, увеличили расстояние между собой и русскими саженей до трехсот, видно, опасаясь неожиданного удара, но продолжали висеть по бокам рязанского отряда.
Ратьша приказал сделать остановку. Переседловывали коней поочередно: половина отряда караулила возможное нападение, вторая перебрасывала седла. Потом поменялись. Монголы, не сразу заметившие остановку русских, проскакали чуть вперед и остановились там, сбившись в кучу, смутно темнеющую на фоне еще чуть-чуть светлого неба. Переседловались, построились поплотнее и, набирая разбег, двинулись на монголов. Те ждать не стали: раздались в стороны и скрылись в темноте справа и слева. Русские помчались вперед, шпоря свежих коней, не отягощенных доспехами. Судя по топоту, монголы снова пристроились по бокам отряда.
Скакали всю ночь без роздыха, определяясь по звездам. Люди вымотались. Ночью потеряли пятерых раненых, выпавших из седел, не выдержавших ночной скачки. Утешало только то, что монголам приходилось не слаще.
В нарождающихся рассветных сумерках Ратислав начал узнавать знакомые места. Оказалось, что за ночь они успели проскакать даже большее расстояние, чем он надеялся, до Онузлы оставалось всего-то верст двадцать – два