Умывшись и растерев покрасневшую, парящую на морозце кожу рушником, отправился в гридницу. Там перекусили пирогами с зайчатиной, запивая их горячим сбитнем. Заморив червячка и приодевшись из сундука в своей спаленке, Ратислав двинулся в стольную палату.
Палата располагалась в главном княжьем тереме. Большая, саженей пятнадцати в длину и двенадцати в ширину. Сверху над палатой – шатровая крыша, крытая дорогим тесом. В дальнем конце на возвышении – княжеский стол с удобной спинкой и позлащенными подлокотниками. Здесь не топили, потому присутствующие кутались в шубы. Народу собралось изрядно, с сотню, не меньше: князья, думные бояре, церковные сановники, воеводы. Лица озабоченно-встревоженные, у некоторых так просто испуганные. Юрия Ингоревича пока не было.
Ратьша присел на дальней от княжеского стола скамье, рядом с Коловратом и тысяцким Будимиром. На самых ближних к столу скамьях сидели удельные князья княжества Рязанского и церковные иерархи, подальше – думные бояре, потом – все остальные без какого-то особого порядка. Завидев появившегося Ратислава, поднялся со своего места Олег Красный, княживший в Переяславле-Рязанском и потому сидевший на ближней к князю скамье. Подошел, присел между Коловратом и Ратиславом.
– Чего нового слышно, княже? – поинтересовался у Олега Коловрат.
– Слух дошел: Юрий Владимирский помощь против татар обещает в грамоте, – устроившись на скамье, ответил переяславский князь. – Вот только не скоро та помощь будет. Покамест известно только это.
– Понятно, – погладил бороду набольший воевода. – Значит, время надо. Вот только дадут ли его нам татары?
Гул, стоящий в палате, внезапно стих. В дверях показался великий князь Юрий Ингоревич с сыном Федором. Оба они прошли по проходу между скамьями, поднялись на возвышение, где стоял княжеский стол. Князь уселся на свое место. Князь Федор устроился пообочь на выдвинутой из-под стола резной скамеечке. Народ в палате, вставший при появлении князя Юрия, поясно поклонился. Юрий с Федором, поднявшись на ноги, отдали ответный поклон. Княжич сел, а оставшийся на ногах великий князь сказал:
– Грамота пришла ответная от великого князя Владимирского. Обещает он помощь в ней. – Помолчал, придавая весомость сказанному. Прошелся взглядом по скамьям. Продолжил: – Понял Юрий Всеволодович, что на Рязань двигается главная сила татарская. Исполчает силы свои и вскоре отправит рати владимирские в пределы княжества нашего. Но сами понимаете, что время для этого потребно. Потому надо нам продержаться, пока помощь придет.
Народ в палате радостно загомонил. Князь поднял руку, требуя тишины. Сказал:
– Но то мы обсудим попозже, а сейчас послушаем послов татарских.
Юрий махнул рукой страже в дверях.
– Ведите послов!
Пришлось подождать какое-то время. Но вот у дверей возникла суета, и на пороге показались привезенные Ратьшей с границы монголы – шаманка и двое воинов начальственного вида. Позади них семенил половец-толмач. Распространяя по палате запах немытых тел, с любопытством оглядываясь по сторонам, те подошли к помосту с княжьим столом. Монгольские мужи легонько поклонились, почти кивнули. Шаманка что-то пробормотала и, крутнувшись кругом себя, плюнула через плечо. Присутствующие возмущенно загудели. Князь повелительно поднял руку. Не сразу, но в палате воцарилась тишина.
– С чем пожаловали послы великого Джихангира Бату и братьев его? – внушительно вопросил Юрий Ингоревич.
«Надо же, – подивился Ратьша, – выучил князь прозвание монгольского предводителя. Видно, не зря держит при себе Гунчака. Есть толк от бывшего половецкого хана».
Монгольская чародейка, выслушав от толмача перевод, что-то быстро забормотала, размахивая руками. Князь Юрий поморщился: видно, и до него дошел запах, исходящий от старухи.
– Царевич Бату прислал нас, чтобы заключить вечный мир между нашими народами, – перетолмачил половец.
– Мы рады жить в мире со всеми соседями, – ответствовал князь. – И что хан Бату просит взамен?
На этот раз толмач даже не стал ждать, что ему скажут монголы: видно, заучил слова своего господина наизусть.
– Перво-наперво вы должны изъявить монголам полную покорность и признать их господами над собой. Пропустить войско их через земли ваши, поить-кормить, притом воинов их и лошадей. Выставлять своих воинов под их знамена по первому требованию. Дать заложников-детей от лучших людей ваших. Не пускать в свои земли и не укрывать врагов монгольских. А помимо того давать дань ежегодную в размере десятины от всего: от людей, от еды, товаров, денег, скота, а в конях – десятину в белых, десятину в вороных, десятину в бурых, десятину в рыжих и десятину в пегих. А в людях – десятину в воинах, десятину в ремесленниках, десятину в пахарях, десятину в мальчиках и десятину в прелестных девах.
По мере перечисления в палате снова стал нарастать гул, переходящий в возмущенные крики. Сидящий рядом с Ратьшей князь Олег вскочил и, горячась, выкрикнул:
– Пусть придут к нам! Сразимся! Коль побьют нас, то все их будет!
Молодые князья и княжичи восторженным криком поддержали слова Олега Красного.
На этот раз взмаха руки князю Юрию не хватило, чтобы унять возмущение. Пришлось встать и рыкнуть:
– А ну тихо! – И когда собрание помалу начало затихать, он добавил: – Тихо! Сядьте!
Как только все угомонились, Юрий Ингоревич обратился к послам:
– Все на том? Больше ничего передать не велено?
Половец мотнул головой.
– Сами мы такое решить не сможем, – после недолгого молчания произнес великий князь, – ибо есть над нами господин, великий князь Владимирский. Вот к нему и ступайте. Я дам провожатых.
Толмач негромко заговорил с послами. Те что-то переспрашивали. Говорили степняки довольно долго. Потом половец вышел вперед и произнес:
– Послы монгольские согласны. Они поедут к князю владимирскому. Но один из них отправится к Джихангиру, расскажет о вашем непокорстве.
Юрий Ингоревич дернул щекой, нахмурился, но согласно кивнул.
– Так и порешим. Ступайте.
Толмач перевел. Монгольская чародейка опять плюнула через плечо, крутнулась кругом и заковыляла к выходу. Остальные посольские последовали за ней.
После того как степняки ушли, в палате воцарилось тяжелое молчание. Нарушил его князь Юрий.
– Такие вот дела, господа рязанская. Что делать будем?
– Биться с погаными! – снова вскочил с места Олег Красный. – Умрем за землю свою!
– Умереть – дело нехитрое, – поднялся с места брат великого князя Роман Коломенский. – Да кому от того легче станет? Грады, села и веси пожгут, добро разграбят, людишек побьют аль в полон уведут. А князья на Руси для того посажены, чтобы землю и людей защищать, а коль нельзя сделать того силой оружия, то должны землю спасать силой разума. – Роман Ингоревич перевел дух и почти прокричал: – Надо замиряться с татарами, поднести Батыге дары великие, поторговаться с ним об условиях мира. Может, будет тогда и послабление. А коль и не будет, все равно соглашаться надо. Пусть время пройдет. Татары дальше вглубь Руси пойдут. Может, и перемелют их там дружины других русских княжеств. А мы, глядя на такой оборот, можем им и в спину ударить. Глядишь, кроме дани, им отданной, еще и прибыток из добычи поимеем. Пропускать надо татар через земли наши без боя, князья и господа рязанская.
Князь Роман замолк и сел на место. Опять раздался недовольный гул. Снова гудели молодые князья и княжичи. Умудренные же жизненным опытом думные бояре, церковники, да и воеводы из тех, что постарше, со словами не торопились: резон в речах коломенского князя вроде бы имелся.
Тут вскочил на ноги пронский князь Кир Михайлович, сын князя Михаила, злодейски убитого в Исадах вместе с отцом Ратьши. Двадцать три года исполнилось ему. Был князь черняв, как и все гнездо пронских князей. Ратьша, приходившийся ему троюродным братом, выбивался из этого ряда, пойдя мастью в мать-мерянку. Резок в речах Кир, горяч. Вот и сейчас, заалев темным румянцем, рубя воздух правой рукой, заговорил. Резко, зло.
– Не срамно ли нам будет, славным князьям рязанским, пронским да муромским, склоняться перед погаными, даже копья не преломив?! Князь Роман говорит: пустить их через земли наши, пусть убивают, грабят, насилуют в других землях русских! Да как же мы после того в глаза своим родичам смотреть будем? Ведь иудами нас назовут и правы будут! Драться надо! Выставлять войско на засечной линии и драться до последнего воя! Ежели и сгинем все, то каждый по три, а то и по пять ворогов с собой в могилу заберет! Легче будет другим русским дружинам! А может, и отобьемся.
Засеки наши в порядке содержатся, непросто сквозь них продраться. А ежели еще и воинами их укрепить, могут и пообломать татары об них зубы. Отступят. Наверное, попробуют ударить в другом месте. Может, по Владимиру аль Чернигову, Переяславлю аль Киеву. Но то уж будет забота тамошних хоробров, ну а мы им поможем в меру сил. Драться надо, господа рязанская! Драться! – потряс Кир Михайлович кулаком.
Опять одобрительный гул и крики. На сей раз к ним присоединились и многие из думских бояр и воевод. Гул не утихал: собравшиеся спорили, ругались даже, но большинству слова пронского князя пришлись по душе.
Опираясь на посох, встал со своего места епископ Евфросий. Увидев, что глава церкви хочет говорить, собрание помалу затихло: отец церкви снискал себе уважение у всех за мудрость, доброту и справедливость.
– Можно, конечно, попробовать договориться с татарами, – не очень громко начал он. – Можно покориться, по слову их и воинов своих дать, и заложников, и еду, и скот. Но кто знает, ведь потом они могут и детей наших потребовать, и жен себе на утеху. Веру свою поганую заставят принять, а церкви Божии разорить. Вот о чем подумайте, князья и боярство рязанское. – Епископ умолк и сел на место.
Опять в палате поднялся гул голосов. Теперь в нем слышалась угроза, ничего хорошего не сулящая находникам.
Встал набольший воевода Коловрат, прося слова. Воеводу тоже уважали, а кое-кто и побаивался, потому шум быстро затих.