При этих словах Матвей поклонился епископу Евфросию. Тот согласно кивнул.
– Охотников из вятших людей с городов рязанских соберется, мыслю, не менее десяти конных сотен. Городовых пеших полков соберется не менее пяти тыщ. Стража еще городовая. Но этих, наверное, надобно для опаски оставить на месте. Горожан и смердов охотников с окрестных сел из княжьего запаса можно вооружить не менее трех тысяч. Охотников, что могут верхами сражаться, можно на коней из заокских табунов княжьих посадить. Коней, приученных к конному бою, хватит и на пару тысяч, вот только найдется ли столько комонников? Еще пять тысяч лошадей из княжьих табунов пойдут для перевозки пешцов. Часть бояр с людьми близ засечной черты уже исполчена и поставлена на засеки. Там же силы степной стражи и бегунцы из наших степных селений. Эти оружны хорошо. Но тут, наверно, воевода Ратислав лучше скажет.
Пришла очередь подниматься и говорить Ратьше. Он встал, гмыкнул, прочищая горло. Заговорил:
– Сил степной стражи осталось девять сотен. Как уезжал, воев со степных селений собралось сотен восемь. Это конных. С тысячу из них набралось пешцов. Оружия хватает. С бронями плохо. Расставил их на засеках. Вроде все.
– Сколько сейчас народу стоит на засечной черте? – спросил великий князь. – На нашей половине. На пронской сколько, князь Кир сказал.
– Не менее трех тысяч пешцов. Это вместе с ратниками из степных сел, – ответил Ратислав. – И две с половиной тысячи конных. Тут и степная стража, и степные ополченцы, и бояре с детскими из ближних селений. Всадников держу в едином кулаке на случай прорыва.
– Хорошо, боярин. Правильно все. Ну, чего насчитал?
Это князь Юрий спросил уже у тиуна Митрофана, ведавшего сбором княжеской дани и числом войска, выставляемого удельными князьями и боярами. Митрофан, тучный, краснолицый, с пегой бородой почти до пояса, все это время черкавший что-то пером на вываренной бересте, встал и начал перечислять:
– Княжьих гридней со всех земель две тыщи сто пятьдесят, бояр с детскими шесть тысяч двести, да во владычном полку три сотни, да степной стражи девять сотен, да с селений степных восемь сотен, да со всех городов конных охотников тысяча двести, да сколько-то на княжьих коней посадим. Мыслю, не менее тысячи таких будет. Всего вместе комонников получается двенадцать тысяч и пять сотен.
Опять гул в палате. Теперь гордо-одобрительный. Никогда не собиралась на Рязани такая конная сила.
«И правда, много, – подумалось Ратьше, – но по сравнению с силой монгольской маловато. Почти семь находников на одного рязанца приходится. Ко всему у нас едва не треть охотников. Хоть с детства к коням приучены, но ездить на коне и биться на нем, да еще в едином строю – это большая разница. Боярские детские тоже разные есть: кого-то бояре учат прилежно, а кого два раза в год на конь с оружием да в бронях сажают для смотра княжеского. Что-то, конечно, умеют и эти. Совсем неумех тиун княжеский выявит, и будет нерадивому боярину солоно. Могут даже надела лишить. Но все равно боярские детские – та еще конница». Имел Ратислав возможность в том удостовериться в походах. Во всяком случае, Ратьшины степные стражники превосходили детских намного.
– Пешцов соберем, – тем временем продолжал читать с бересты Митрофан, – тысяч тринадцать-четырнадцать. Может, чуть боле. Это тех, кого можно в поле вывести. Городовую стражу надобно на месте оставить. Кого-то еще из смердов оружных для опаски. Пять тысяч пешцов уже на засеках. Три тысячи – на рязанской стороне, две – на пронской. Все на том, – опустил исписанную бересту тиун.
Опять одобрительный гул. Не сила собирается – силища. Два с половиной десятка тысяч воев. Половцев бивали и гораздо меньшим числом.
«Может, и вправду отобьемся, – забрезжила у Ратьши надежда. – Из-за засек, может, и получится… Татары пробились, правда, через булгарскую засечную черту, но там они били всем войском. Всеми ста пятьюдесятью тысячами. Здесь же их вдвое меньше. Да и русичи не булгары! А еще и владимирцы с подмогой подойдут, да еще, может, черниговцы!»
Пожалуй, впервые за два последних месяца полегчала ноша, которую, казалось, кто-то взвалил Ратиславу на плечи. Радостью наполнилась грудь. Захотелось вскочить, забыть вежество боярское, свистнуть в восторге в два пальца, как мальчишке. Но сдержался. А многие из молодых княжат не удержались: повскакивали, закричали восторженно, засвистел даже кто-то.
Опять поднялся со стола Юрий Ингоревич. На бескровных губах его играла слабая улыбка, но в глазах застыла тревога за сына, которого должно было отправлять в самое логово зверя. Глядя на вставшего князя, собрание понемногу затихло. Тот достал из-за пазухи свиток пергамента, поднял его над головой, произнес, возвысив голос:
– Сказывал уже, прислал великий князь Владимирский грамоту. Обещает помощь прислать. Но исполчить воев надобно. Да еще много воев князь у Новуграда Нижнего держит: грозят оттуда татары. Ну да тамошнюю силу он трогать не будет: вдруг ударят, а войска во Владимире и без того хватает. Обещает князь прислать не менее пятнадцати тысяч комонников в помощь. Пойдут они по Москва-реке через Коломну. Через неделю-другую тронутся. – Князь Юрий помолчал. Погладил бороду. Снова заговорил: – Черниговцы пока ничего не пообещали. Татар, что у их южных границ кружат, боятся. Пошлем к ним Коловрата, раз сам напросился. Пусть расскажет им про то, куда хотят ударить основные силы татарские. Может, все же помогут чем. Так что сейчас главное для нас – время тянуть и силы собирать. Черту засечную новыми воями крепить.
Снова умолк великий князь. Опустил голову, словно задумавшись о чем-то. Потом выпрямился, окинул взглядом палату, сказал негромко:
– Все на том. Теперь велите бить в вечевой колокол. Буду говорить с людом рязанским.
Народ в палате начал подниматься и, возбужденно переговариваясь, двигаться к выходу. Когда Ратислав, Олег Красный и Коловрат вышли из палат, с пристроенной к княжьему терему колокольни ударил вечевой колокол.
Пока все трое трапезничали в гриднице, на Спасской площади собрался народ, заполнивший все ее немалое пространство. Побратимы туда выходить не стали: чего толкаться? Поднялись на боевые полати тына, огораживавшего великокняжеский двор, с той его стороны, что выходила на площадь. Отсюда, с высоты трех саженей, все было видно как на ладони.
Пришлось чуть подождать. Вскоре из золоченых узорчатых дверей Спасского собора показалась процессия из думных бояр и церковников, которую возглавлял великий князь. Все поднялись на высокий деревянный помост, с которого оглашались указы, произносились проповеди в набольшие церковные праздники и говорили речи на таких вот вечевых сходах. Князь Юрий вышел на край помоста и, возвысив голос так, что его хорошо слышали на всех концах площади, снял шапку и заговорил:
– Здрав будь, народ рязанский.
Толпа всколыхнулась. Мужики сняли шапки. Бабы закивали, кто-то кланялся.
Князь помолчал, видно, собираясь с мыслями. Продолжил:
– Знаете, что враг стоит у наших границ. Враг страшный. Не бывало еще такого на Руси. Подступает он не только к нам. Крутятся отряды вражьи и у границ Владимирского княжества у устья Оки. Черниговский князь Михаил отписывает, что по его южным границам скапливаются полки татарские. Но главные их силы идут на нас. Сказывают разведчики, до семи десятков тысяч пришли под Онузлу и встали там станом. Послов вечор прислали. Требуют десятины во всем имуществе нашем и в людях тож. Требуют воев наших под свои знамена, чтоб умирали за веру их поганую, убивали своих братьев во Христе. Требуют дев наших себе на утеху!
По толпе прошел ропот. Кто-то что-то крикнул. Что, Ратьша не разобрал. Ропот усиливался, переходя в тревожный гневный гул.
– Тихо! – раскатился княжеский рык.
Умел Юрий Ингоревич подчинять себе людей. И голос у него оставался хорош, несмотря на появившуюся в последние годы худосочность. Народ попритих, обратив все внимание на великого князя. Юрий обвел площадь тяжелым взглядом, окончательно восстанавливая порядок. Потом веско сказал:
– Исполчаются силы рязанские, пронские и муромские для достойной встречи злого ворога. Да вы сами видите стан у Черного оврага. Да еще у засечной черты силы собираются. Князь владимирский помощь нам посылает. В Чернигов мною гонцы посланы. – Князь замолчал, переводя дыхание, и снова зарокотал: – Попробуем и замириться с погаными. Сами знаете: худой мир лучше доброй ссоры. Потому завтра отправляем к татарам большое посольство с дарами. Во главе его – сын мой старший Федор и брат Роман. – Снова замолчал князь. Видно, непросто дались ему слова о сыне. Опять заговорил, уж не так громко: – Но на мир особо рассчитывать нельзя. К войне надо готовиться. Потому! – Голос Юрия Ингоревича снова начал набирать силу. – Указ даю! Исполчать все силы княжества Рязанского! Князьям и боярам собрать всех, кого смогут вооружить, в дружины свои, и привести их сюда, под стольный град. Городам княжества собрать полки городовые. Собрать туда всех, кто оружием владеет, и вооружить из запасов. Всех оружных тоже отправлять сюда, к Рязани, оставляя в городах только стражу малую. Монастырям всех иноков, кто к бою способен, исполчать и отправлять в Рязань во Владычный полк. Кузнецам – ковать оружие с бронями денно и нощно. Отправить гонцов по селам и весям. Пусть будут готовы в городах укрыться аль в схронах. Кто может постоять за землю отчую, пусть тоже сюда собираются. Если есть оружие, пусть берут, коли нет, здесь подберем из кладовых княжеских.
Опять умолк великий князь. Заговорил снова. Без крика. Но на мертво затихшей площади слышно было каждое слово.
– Страшные времена грядут, люди. Надо встретить грозу всем миром. Крепите дух свой и тело свое! Вооружайтесь! Сбирайтесь в полки! Отобьемся от ворога, Бог даст!
Глава 11
Вторую половину дня до самой ночи шли сборы посольского обоза. Делалось все в спешке, ибо монгол, который отправлялся обратно в татарский стан, заявил, что ждать никого не будет и с утра пораньше собирается в путь. Успели. Еще до света пять телег, загруженных дарами, стояли на площади великокняжеского подворья. Здесь же собралась сотня гридней, наряженная для сопр