овождения посольства, и Ратьшина полусотня степной стражи: Ратислав возвращался на засечную черту. Великий князь вчера велел ему ехать вместе с посольскими. Мол, заодно проводишь послов до границы. Лишней охраны не бывает. Тем более что ценностей в телегах много, для лихих людей великий соблазн.
Ратьша с Первушей поднялись, когда утро даже еще не брезжило. Быстро умылись, поели, вышли во двор. За ночь основательно подморозило. Плахи мостовой, крыши, бревна частокола покрывал густой иней. Погода стояла ясная. Начинающая блекнуть на фоне светлеющего неба убывающая луна спускалась за городскую стену. Уже оседланные кони стояли у коновязи, хрупая овсом из привязанных к мордам торб. Ратислав подошел к своему Буяну, проверил подпруги, потрепал жеребца по гриве. Тот мотнул головой в его сторону, ласкаясь.
На крыльце появился князь Федор в окружении кучки женщин: молодой супруги Евпраксии, матери Анны Всеволодовны, бабки великой княгини Агриппины Ростиславовны и трех младших сестер. Женщины всхлипывали, Евпраксия с рыданиями то и дело висла у мужа на шее. Тот ласково, но решительно избавлялся от объятий, но миг спустя снова вынужден был успокаивать прильнувшую к нему гречанку. Тут же крутился и его младший брат, двенадцатилетний княжич Андрей, с завистью поглядывавший на облаченного в парадный доспех Федора. Так, облепленный женщинами, он спустился к коновязи, взмахом руки поприветствовал Ратислава. Чувствовалось, что князю неудобно перед Ратьшей и гриднями за такие вот проводы, но поделать он ничего не мог. К счастью, вскоре на крыльце появился великий князь. Спустившись на мостовую двора, он вызволил сына из женских объятий и, приобняв его за плечи, подвел к Ратьше. Видимо, последние напутствия он решил дать ему в присутствии воеводы степной стражи. Да и самому Ратиславу, наверное, хотел что-то сказать. Так и оказалось.
– Тебе вначале скажу, Ратьша, – начал Юрий Ингоревич. – Проводишь со своими воями княжича до самых татарских дозоров, что вокруг их стана. Дальше не суйся, только убедись, что дозорные поняли, что послы перед ними. Не напали бы. Но тут посланник татарский должен им объяснить, – сам себя успокоил князь. – Плохо, что толмача своего нет. Гунчака не пошлешь, казнят его монголы сразу как предателя. Несколько гридней по-половецки лопочут. Может, сумеют объясниться спервоначалу. А уж после найдут у себя в стане толмача, я чаю.
– У меня же Осалук по-татарски немного разумеет, – хлопнул себя по лбу Ратислав.
– Славно. Отдай его Федору.
– Хорошо, княже.
– Как заедет Федор в стан, далеко не уходи, – продолжал великий князь. – И людей под рукой держи как можно больше: вдруг с боем посольству нашему из татар пробиваться придется. Поможешь вырваться. Но с этим осторожно, чтоб не подумали татары, что зло какое против них умышляешь. Ну да не мне тебя учить.
– Понял, княже, – кивнул Ратислав.
Обернулся к Федору, сказал:
– Балку у Онузлы помнишь? На правом берегу речки на пару верст ниже по течению. Ивняком заросла. Уток с тобой еще там били. Помнишь?
Федор кивнул.
– Там ждать тебя будем. Укрыться есть где.
– Ладно, – еще раз кивнул Федор.
Князь Юрий повернулся к сыну.
– Теперь с тобой. Вечор между нами много чего было переговорено. Как себя у татар вести, что говорить, о чем молчать. Еще раз повторю: дядю своего князя Романа к Батыю не бери, когда тот к себе призовет. Нет лада меж нами. Да и тебе не простит он того, что на великий стол вместо него сядешь. Может Роман какую-нибудь подлость сделать. Сказать, чего не надобно, или сделать. Умен брат и хитер. Вон как повернул все, когда послом его к татарам назначил, тебя с собой вынудил отправить. И ведь так сказал, что не откажешь.
Юрий замолчал, зажав в пятерне бороду и сокрушенно качая головой.
– Понял я, батюшка, – подал голос Федор. – Все сделаю, как велишь.
– Постарайся, сыне, – вздохнув, ответил великий князь. – Но помни: две недели тебе там быть, не боле. К тому времени, чаю, владимирцы подойдут и княжества наши полностью исполчатся. Воевать не начнем, пока ты не вернешься, но до татар могут слухи дойти, что помощь к нам пришла и замиряться мы не хотим. И вот тут сделать они с вами могут все что угодно. Потому повторю: две недели в татарском стане, не боле. Потом под любым предлогом уезжайте. Не получится добром, пробивайтесь с боем. Хорошо бы вам с Ратьшей перед тем снестись, если получится, чтоб тот к встрече подготовился. Ну а ежели не получится, ты, Ратислав, будь готов к тому, что Федор с посольством прорываться будет, каждую ночь, как только две недели их пребывания в татарском стане истекут. Почему ночь? Потому как ночью, думаю, прорываться будет способнее.
Ратислав согласно кивнул.
– Сделаю, княже.
– Вот и ладно, – вздохнул Юрий Ингоревич.
В ворота княжьего подворья влетел всадник. Осадил коня вблизи Ратислава и князя с Федором, спрыгнул с седла, в два прыжка подскочил к Юрию Ингоревичу, возбужденно выдохнул:
– Татарин в дорогу отправляется, княже. В седла уж сели. Как бы вперед не уехал.
Князь недобро усмехнулся, глянул на Ратислава, сказал:
– Далеко не уедут. Так, воевода?
– Догоним, придержим, – отозвался Ратьша. – Никуда не денутся. Да и сами, должно, не блаженные, поопасаются по чужой земле в малой силе ехать. Сколько людей-то с ним?
– Так десяток всего, – ответил гридень.
– Вот и я о том. Дождутся.
– И все ж тянуть нельзя, – сказал князь Юрий. – Чего посла татарского злить. От него, может, много чего в стане у монголов зависеть будет. Сбирайтесь, прощайтесь. А брат Роман где? – огляделся он кругом. – Встал хоть? А то еще и его ждать!
– Нет, идет, – кивнул Ратислав на показавшегося из гостевых покоев коломенского князя, облаченного в полный доспех.
Романа сопровождали трое ближних людей. Это к той полусотне гридней, что он брал с собой в посольство. Даже не глянув на брата с племянником, коломенский князь запрыгнул в седло своего скакуна и разобрал поданные служкой поводья. Потом запахнул на груди налатник из волчьей шкуры и, махнув своим уже сидящим в седлах гридням, тронул коня на выезд к воротам. Князь Юрий проводил его тяжелым взглядом, потер тыльной стороной ладони лоб, приобнял Ратьшу и Федора, молвил негромко:
– Ну, езжайте. Все, что нужно, сказано.
Потом крепко обнял Федора. Что-то шепнул ему на ухо. Оттолкнул от себя. Отвернулся. Федор вскочил на подведенного к нему коня. Евпраксия, до сих пор не решавшаяся подойти к прощающимся мужчинам, вскрикнула раненой птицей, метнулась к мужу и обхватила его сапог. Прижалась щекой. Платок княжны сполз на шею, обнажая растрепавшиеся черные как смоль волосы.
– Все, все, Евпраксиюшка, – гладил ее по простоволосой голове Федор. – Все. Пора мне. Вернусь скоро. Не плачь.
Он мягко расцепил ее судорожно сжатые пальцы. Склонился с седла, поцеловал в мокрую от слез щеку. Княжна, зажав рот рукой, отступила, поскользнулась на покрытых инеем плахах вымостки, чуть не упала. Ратислав, еще не севший на коня, подскочил, поддержал. Федор дернул повод. Его жеребец, всхрапнув, поднялся на дыбы, развернулся на задних ногах и вскачь вылетел с подворья. Гридни княжича, пришпорив коней, поспешили за ним. Ратьша выпустил Евпраксию из объятий. Та повернулась к нему, глянула огромными, в пол-лица, нездешними глазами, полными слез и боли. Прошептала:
– Сбереги его, Ратьша. Сбереги…
Голос Евпраксии пресекся от подступивших рыданий. В груди Ратьши возник колючий комок, не дающий говорить. Он сглотнул. Просипел беспомощно:
– Мне ж не велено с ним в татарский стан. Вблизи только ждать…
– Сбереги, – заклинала княжна. – Я знаю, ты можешь. Сбережешь?
Взгляд ее стал требовательным. Ратислав кивнул. А что ему оставалось?
Татарский посол, конечно же, никуда не уехал. Куда бы он делся? Одиннадцать всадников ждали их на холме сразу за Черным оврагом. Ратислав со своими людьми, выехавший с княжеского подворья последним, обогнал телеги с дарами, отряды Федора и Романа и первым добрался до них. Осалук, едущий рядом, по-монгольски поприветствовал степняков. Их старший буркнул что-то одному из своих и высокомерно отвернулся. Тот, кому было приказано, выехал навстречу, что-то сказал половцу.
– Спрашивают, где им ехать, – перевел Осалук.
– Пусть за нами пристраиваются, – приказал Ратьша. – Будь рядом с ними. Мало ли чего понадобится. Угождать старайся. Может, пригодится Федору этот посол у татар. Слушай, о чем говорят. Чего интересного услышишь, мне обсказывай. Понял ли?
– Понял, боярин, – хитро прищурился Осалук.
– Ступай.
Половец отъехал к татарскому отряду.
– Могута, – обратился боярин к ближнику, остановившемуся рядом, – веди наших впереди. Татары пусть идут следом. Присматривай за ними, мало ли. А я пока с Федором поеду. Да и за телегами присмотреть надо.
– Понял, – кивнул тот. – Сделаю. Не тревожься.
Могута повернул коня и дал ему шпоры. Жеребец поскакал вперед по дороге. Ратьшины вои пристроились следом. Сам боярин отъехал в сторонку, пропуская мимо себя татар, обоз и гридней князя Романа. Федор со своими людьми поотстал. Пришлось подождать. Когда полусотня наследника рязанского стола на рысях поравнялась с Ратиславом, он заметил, что из Полуденных ворот вылетел еще десяток всадников. Подгоняя лошадей, они понеслись к холму, где остановились боярин и подъехавший к нему Федор. Они всмотрелись в скачущих всадников. Федор сказал:
– Олег вроде впереди. Отец что-то забыл? Послал догнать?
Ратислав пожал плечами. Чего гадать? Сейчас все узнаем. Отряд прогрохотал по бревнам моста через речку Черную и начал подниматься на холм. Во главе его действительно скакал Олег Красный. Поднялись всадники на холм быстро, и вскоре князь переяславский осадил коня рядом с Федором и Ратиславом.
– Отец что-то хочет передать? – сразу спросил Федор.
Сияющее, разгоряченное скачкой лицо Олега приобрело озадаченное выражение. Потом он понимающе хохотнул, ответил: