«С десяток достали», – скрипнул зубами воевода.
Первый, самый страшный залп миновал. Теперь стрелы летели не так густо: татары стреляли по готовности. Можно и ответить. Ратислав достал лук и выпустил стрелу. Не целясь. Промахнуться в такую кучу всадников было сложно.
Его воины тоже взялись за луки. Легкие доспехи степняков русских стрел не держали, и через короткое время, как и тогда, месяц назад, они увеличили расстояние между собой и рязанцами. Уф! Стало можно вздохнуть: попадания в Ратьшу стали значительно реже, да и броню пробить татарские стрелы уже не могли.
Потерь стало меньше, но все равно стрелы степняков продолжали находить незащищенные места в доспехах рязанцев и их коней. Раненые всадники перемещались в центр строя. Кому не повезло, и был ранен конь, отставали и пешими, если конь падал, или верхом, если еще держался на ногах, бросались на врагов, стремясь их задержать и дать возможность спастись своим побратимам.
Вот один на хромающем жеребце отправился навстречу накатывающимся сзади преследователям, прикрывшись от стрел щитом. За десяток саженей до татар пришпорил коня, тот взвился на дыбы и совершил длинный скачок вперед, канув в гуще врагов. На этом месте возник водоворот из всадников. Взметнулся несколько раз прямой русский меч. Все. Замедлившиеся на несколько мгновений степняки снова погнали коней за ускользающей добычей.
Вот потерявший коня сакмогон с безжизненно повисшей левой рукой, но не упустивший при падении копья, встал на колено, выставив свое оружие и поджидая врага. Ему удалось поразить татарского коня: видно было, как тот взвился на дыбы и завалился на бок вместе с всадником. Потом сакмогон упал под копытами степных лошадей.
Ратьша, едущий позади, считал. Тех, кто пал. Скоро их число перевалило за полусотню. Да, это не прошлый раз. Теперь стрелы летели гораздо гуще. Если так пойдет, через час от рязанского отряда мало что останется. Тем более, когда их останется немного, притом половина будет переранена, татары, скорее всего, ударят в копья и быстро перебьют выживших. Можно, конечно, попробовать повернуть и ударить по одному из крыльев татарского войска, но толку от того не будет: татары разлетятся, не принимая боя. Только коней утомишь, строй порушишь, а значит, и воинов под стрелы подставишь. Нет, делать того нельзя. Надо терпеть. Терпеть и ждать помощь.
Прошло уже около получаса этой губительной скачки. Отряд рязанцев таял. Только погибшими потеряли около полутора сотен. Сколько поранено, понять невозможно. Но таких много: не меньше половины из оставшихся. Рязанцы отвечали. Но казалось, что их стрелы падают в черную массу врагов, как в воду, не причиняя вреда. Скоро можно ожидать от татар последнего, копейного удара.
Ратьша уже собрался подхлестнуть криком подрастянувших строй воинов, но тут внезапно татары, скачущие впереди рязанцев и посылавшие стрелы им встречь, отвернули коней в стороны, открывая для русичей путь к спасению. Ратислав приподнялся на стременах, вглядываясь в уходящих вправо и влево степняков, и получил удар стрелой в шлем. В ушах зазвенело, но оно того стоило: впереди навстречу им неслась лава рязанской конницы. Татары, скачущие по бокам, тоже начали заворачивать коней. Скачущие позади коней придерживали и понемногу отставали. Ливень стрел прекратился.
«Спасены», – облегченно выдохнул Ратислав.
Несущиеся на татар рязанские всадники обтекли переведших коней на шаг сакмогонов и помчались дальше. Среди скачущих в первых рядах начальных людей Ратьша узнал Олега Красного, неистово шпорящего своего жеребца. Покачал головой укоризненно: горяч побратим, себя погубит и людей своих.
Буян тяжело поводил боками и выпускал из раздувающихся ноздрей струи пара. Ратислав тоже взмок. Дернул застежку, стянул с головы шлем с подшлемником, подставляя мокрые волосы под морозный ветер. Несколько раз глубоко вздохнул полной грудью. Жив!
– Простынешь, боярин, – подал голос Первуша, державшийся во все время смертельной скачки рядом слева, прикрывая бок Ратислава собой и своим конем. Щит он на спину не забрасывал: пытался прикрывать им боярина. Как только жив остался!
– Ничего, – усмехнулся Ратьша. Но подшлемник все же надел. – Сам-то цел?
– Тыл попятнали местах в трех, – поежился меченоша, – но кольчугу вроде не пробили. – Он попытался заглянуть себе за спину.
Одна из стрел продолжала висеть у Первуши между лопаток, застряв в кольчуге двойного плетения, выданной ему из Ратьшиных запасов. Ратислав, нагнувшись, сдернул ее, поднес к глазам, рассматривая. Стрела была черной. Вся. И оперение, и древко. Даже наконечник покрыт воронением. Длинная. Длиннее, чем у русичей. Наконечник бронебойный – тонкий, граненый. Древко ровное. Хорошая стрела. Сгодится. Ратислав сунул ее в тул, заметно опустевший.
Подъехал Могута во главе легкодоспешного отряда, который увел из татарской петли. Встревоженно всмотрелся в Ратьшу. Спросил:
– Цел?
– Цел, – растянул губы в усмешке боярин. – Стрелы на меня еще не выстругали.
– Сплюнь, – укоризненно покачал головой ближник.
Ратислав послушно сплюнул через левое плечо, спрыгнул с Буяна, разминая затекшие ноги, погладил жеребца по храпу, высовывающемуся из-под железной пластины, прикрывающей голову и морду. Устал коняга. Немудрено: тащить на себе такой вес. Он, еще раз погладив коня, отдал повод спешившемуся Первуше. Пусть поводит скакунов, нельзя им стоять после такой скачки на морозе.
– Пересядь на Гнедка, – посмотрев на боярского коня, предложил Могута. – Он, слава Перуну, не отбился, с нами ускакал. А Буян пока отдохнет. Ежели опять в бой, пересядешь.
– Давай, – кивнул Ратислав.
К нему подвели гнедого жеребца из его конюшни. Тоже хороший конь: сильный, выносливый, по статям ненамного хуже Буяна. Этот был под седлом, но без брони, назначен только для скачки. Лезть в седло боярин не торопился. Хотелось немного размять ноги. Его люди тоже спешились, кто мог. Раненых оказалось много. Уцелевшие помогали накладывать повязки своим товарищам.
– Отправляй пораненных в стан, – отдал Ратьша распоряжение Могуте. – Там пусть тоже не задерживаются. Кто может, пусть уходят за лес верхами. Тех, кто не может, пусть кладут на сани. В обозе возьмут. Сколько здоровых осталось?
– Легкоконная сотня вся в целости, – ответил ближник. – Охотники из степных тож. А из панцирных осталось две сотни с половиной. Может, чуть больше.
Ратислав сокрушенно покачал головой: ополовинили цвет рязанских хоробритов татары. За неполный час ополовинили. И тут его, Ратьши, вина: зарвался, недооценил врага. Но не время было терзаться раскаянием. Он вскочил в седло Гнедка, осмотрелся.
Далеко на полдень клубилась туча поднятого снега. Это гнали татар рязанские вои, подоспевшие на помощь. Сердце сжала тревога: влетят ведь тоже в ловушку, наверняка расставленную татарами где-то впереди, так же, как он, Ратьша, влетел. Сколько там наших поскакало? Не рассмотрел толком, не до того было. Но тысяч пять должно: было б меньше, татары бы не побежали.
Глянул на полночь. Оттуда тоже приближалась поднятая копытами снежная туча. Видно, князь с основным войском. Что ж, подождем. Чего зря коней гонять. Пусть отдохнут.
Раненые воины, вытянувшись гуськом, тронулись к стану. Тех, кто уже не мог держаться в седле, привязали за спины тем, которые могли ехать сами.
Князь Юрий со свитой подъехал через полчаса. За ним двигалось тысяч семь конницы в боевом порядке: в центре – панцирники, построенные в линию тройных клиньев, на крыльях и впереди – легкодоспешные сотни. Увидев Ратьшин отряд, Юрий Ингоревич пришпорил жеребца и направил его к воеводе степной стражи. Был великий князь возбужден и даже весел. Злым лихорадочным весельем.
– Что, потрепали тебя татары, боярин? – подъехав стремя в стремя и осадив коня, спросил он.
– Да, есть такое, – дернул щекой Ратьша. – Попался в петлю.
– Что ж ты, опытный, битый – и встрял?
Видно было, что Юрий не ждет ответа, и Ратислав промолчал. Только нахмурился.
– Ладно, – недобро усмехнулся князь. – Сейчас отплатим супостатам за обиду. Твою и воев твоих.
– Как бы наши тоже не попались, – предостерег Ратьша.
– Ништо, – махнул рукой Юрий Ингоревич. – Там походный воевода. Он волк битый, придержит княжат.
– Сможет ли? Кто там впереди?
– Сыновцы все: Роман, Олег, Давид да Глеб. Олег, племяш Юрия Муромского, с ними увязался. Ничего, придержит.
– Пешцов в стане оставил, княже? – спросил Ратислав.
– Нет. Позади идут, в стену развернутые. Вон, смотри, видно уже. В стане тысячу оставил для охраны. Десять тысяч вывел.
– Неуж так сразу на татарский стан и пойдем?
– А чего тянуть, раз так закрутилось? Не бегать же от них аль за рогатками отсиживаться в лагере. Не для того шли сюда. – Глаза Юрия Ингоревича загорелись ненавистью.
– Не успеем до них добраться дотемна, – попытался вразумить князя Ратислав. – А в ночь битву затевать нельзя. Пешцы так вообще дотуда только к утру доберутся, если своим ходом и идти будут всю ночь без роздыха. Уморятся. Какие из них вояки будут…
– Чаю, татары уж давно нам навстречу вышли всем войском, – покачал головой князь Юрий. – Те, что тебя потрепали, не разведка – передовой отряд. За ним – все войско.
«Пожалуй, так оно и есть», – подумал Ратьша и посоветовал:
– Коли так, надо пешцов дождаться.
– Дождемся, – кивнул князь. – Да вон они уж показались.
Ратислав глянул за строй всадников. Из балки близ полночного окоема показалась темная полоса шириной с версту. Пехотная стена. До нее верст шесть-семь. Час ходу, не меньше. Ну и ладно, кони отдохнуть успеют.
Юрий Ингоревич отъехал к своей свите и там о чем-то яростно заспорил с воеводами. Ратислав поставил своих панцирников тройным клином на правом крыле конного войска. Клинья получились куцые в сравнении с полнокровными, еще не побывавшими в битве свежими сотнями. Легкая сотня сакмогонов гарцевала впереди в полуверсте. Две сотни степных охотников отпустил к своим. Сам встал в острие переднего клина. Могута и Первуша заняли места позади, образуя второй ряд клина.