Пройти спокойно им дали пару вест, не более. Впереди и с боков раздался приближающийся топот копыт. Ратислав натянул поводья, останавливая Буяна, поднял руку, давая знак своим людям остановиться. Топот нарастал. Ратьша оглянулся. Сзади подходили сомкнувшиеся в плотный строй, готовые к бою сотни панцирной конницы. Догнав Ратьшин дозор, они остановились. Ратислав со своими людьми встал в первой шеренге. Здесь построились воины, сумевшие сохранить копья. Сейчас они взяли их в боевое положение: кто знает, может, татары решились на копейный удар. Но нет, когда до рязанцев осталось с полсотни саженей, темная масса вражеских всадников, уже угадываемая в ночной тьме, встала как вкопанная и выбросила тучу стрел. Стрел видно не было, только щелканье тетив, скрип натягиваемых луков и свист рассекаемого оперением воздуха. Рязанцы как могли быстро вскинули щиты. Прикрылся щитом и Ратьша. В него сразу ударилось несколько стрел. Одна скользнула по шлему. Пара отскочила от налобника Буяна. Сколько-то застряло в его кожаном доспехе. Справа, слева и позади из глубины конного строя, раздались вскрики раненых людей и ржание пораженных стрелами лошадей.
Топот ног пехоты тоже стих: пешцы остановились, прикрывшись щитами. Защелкали тетивы – это стрелки, прятавшиеся между пешими колоннами, ударили из луков в ответ. Ратьша, сжавшись за щитом, тоже потянул лук из налучья, натянул защитную рукавичку, вытащил стрелу из тула, качнул головой сокрушенно: мало их там осталось. На мгновение приоткрывшись, выпустил стрелу в темнеющую стену вражеских всадников. Справа от Ратислава натягивал лук Олег, слева отстреливался Могута, дальше – Первуша.
– Нельзя стоять! – наклонившись в сторону Ратьши, крикнул Могута. – Да и стрел мало!
– Знаю! – отозвался Ратислав. Приподнялся в седле и прокричал: – Конница! Вперед! – Убрал лук, вынул из ножен меч, дал шпоры Буяну.
Жеребец, нагнув голову так, чтобы подставлять под летящие стрелы защищенные части тела, перешел на рысь. Вся шеренга, в которой ехал воевода степной стражи, подравнялась под его скакуна, уплотняя строй. Татары боя не приняли. Разлетелись в стороны, продолжая бить неповоротливых русских стрелами. Нет, не угнаться. Ратьша сдержал коня, переводя того на шаг. Так, чтобы пехота не отстала. Опять достал лук…
Рязанское войско двигалось уже около трех часов. Минула полночь. С час назад взошла луна, теперь заливавшая с ясного неба степь своим мертвенным светом. Со всех сторон вытянувшегося змеей русского войска, гремя копытами по мерзлой земле, гарцевали тысячи легких татарских всадников, хорошо видимых теперь в свете луны и неустанно сыплющих стрелы на головы рязанцев. Позади колонны русских оставались темнеющие на снегу тела павших и умирающих: нести тяжелораненых воины уже не могли, изнурены были до крайности, да и мало кого не зацепили еще татарские стрелы хотя бы слегка.
Пешцов в строю оставалась едва половина, конных – не более тысячи. На коней, лишившихся всадников, и на всех уцелевших заводных посадили раненых, не способных передвигаться. Пешцы шли медленно. Конные, прикрывавшие их спереди и сзади, подравнивались под их шаг.
Ратьша со своими ближниками продолжал идти в голове войска. Его пока стрелы не поранили. Материнский оберег помогал или просто везло? Кто знает? Первуша тоже был невредим. А вот Могуте и Олегу досталось. Ратиславов ближник получил в бедро стрелу, прошившую кольчужную юбку и ноговицу, а князь переяславский поймал стрелу в правое плечо – угодила, проклятая, в сочленение между оплечьем и стальным нагрудником. Вытаскивать стрелы не стали, недосуг, да и кровью изойдут: перевязывать некогда, а пока стрела в ране, крови идет совсем чуть. Обломали древки, чтобы не мешали. Олега в сопровождении пары гридней Ратьша отправил в середку колонны. Там собирались раненые, еще могущие двигаться. Там же ехал и великий князь со свитой. Могута покидать свое место в строю отказался, а Ратислав настаивать не стал: что здесь, что там почти одинаково опасно. Единственно, в середину колонны стрелы падали сверху, навесом, и убойная сила их была чуть меньше.
Свои стрелы у рязанских всадников кончились еще час назад, и они ехали теперь под ливнем татарских стрел, в бессилии сцепив зубы, сжав судорожно рукояти мечей и древки копий. У пеших стрельцов запас еще оставался, и только потому татары пока держались на почтительном расстоянии. Вот когда стрелы иссякнут и у пешцов, степняки подъедут совсем близко и будут бить в упор. Тут уже никакой доспех не спасет.
Ратьше давно стало понятно, что до Черного леса они не дойдут. Во всяком случае все вместе. Может уйти конница, если сумеет прорваться сквозь полчища окруживших рязанцев кочевников. Похоже, это поняли и ближники великого князя с княжатами.
К Ратиславу протолкался Кир Михайлович Пронский. Перекрикивая лошадиный топот и ржание, крики и стоны раненых, он передал Ратьше приказ Юрия Ингоревича: готовить головной конный отряд к прорыву.
– А князь? – крикнул в ответ Ратислав.
– Он со своими людьми и всеми, кто на конях, сейчас подтянется к голове войска! И замыкающий отряд сюда подойдет!
– А их бросаем? – Ратьша кивнул на пешцов.
Кир Михайлович нахмурился. Сказал:
– Сам видишь, им не спастись. Предлагаешь всем вместе здесь полечь?
– И князь согласен?
– Упирался спервоначалу. Потом понял, что по-другому никак. Смирился.
– Ладно, – кивнул Ратьша. – Пусть так.
– Начинаем по сигналу княжеского рога! – разворачивая коня, крикнул Кир.
А стрелы продолжали падать, втыкаясь в щиты, кожаные брони коней, человеческую и конскую плоть, со звоном отскакивая от панцирей и шлемов или с глухим стуком пробивая их. Жалобно заржал конь Могуты: одна из стрел, пронзив защиту, вонзилась ему в правую лопатку, уйдя в тело на полчетверти. Ближник с заметным усилием вырвал ее, похлопал заплясавшего жеребца по шее. Ратислав озабоченно покачал головой: далеко ли ускачет Могута на истекающем кровью коне?
Из-за задних рядов в голову войска протиснулась княжеская свита с великим князем в середине, заботливо укрываемым щитами гридней. Здесь они встали в центре первого ряда. Понятно, Юрий Ингоревич решил сам возглавить прорыв. Что ж, тогда Ратьшино место позади: будет прикрывать отход.
– Уходим в хвост! – приказал он своим людям, разворачивая Буяна. – Ты иди с княжьими людьми. – Это Могуте. – И сам, и конь подстреленные.
Ближник упрямо мотнул головой и тоже развернул коня. Ну что ты будешь с ним делать!
Только успели добраться до последних рядов конников, продвигающихся к голове войска, как впереди раздался хриплый рев княжеского сигнального рога. Еще не умолк его звук, а там, впереди, разнесся боевой клич панцирников и грохот тяжелых кованых копыт: конница пошла на прорыв. Здесь, в хвосте, черед до всадников еще не дошел. Они продолжали двигаться шагом.
Пешцы, понявшие, что их оставляют одних, остановились, устало поставили ростовые щиты на землю, пригнулись за ними, повернулись вполоборота, провожая взглядом уходящих соратников. В лицах их не было упрека. Только усталость. Они тоже понимали: незачем погибать всем, спасшиеся там, за Черным лесом, постараются защитить города и веси родной земли.
Меж колоннами пешцов, ставших заметно короче и тоньше, осталась группа всадников в полтора десятка, это был тысяцкий Будимир с воеводами. Ратьша, проезжающий мимо, завернул к ним.
– Остаешься? – спросил у тысяцкого.
Тот только кивнул в ответ и тут же крикнул:
– В круг! Становись в круг! – Потом хлопнул Ратьшу по спине, сказал уже негромко: – Езжай, отстанешь. И отомстите там за нас.
– Прощай, – сдавленным голосом ответил тысяцкому Ратислав и пришпорил Буяна. Горло сжимало от ярости и бессилия.
Хвост конного войска уходил вперед, набирая ход. Вот он уже выскользнул из промежутка между колонн пешцов. Те сразу начали смыкаться, образуя оборонительный круг. Ратьша и Первуша с Могутой едва успели проскочить наружу.
Догнали концевых всадников быстро. Татары, судя по отсутствию впереди звуков схватки, боя не приняли. Опять разлетелись в стороны и теперь скакали по бокам остатков рязанской конницы, расстреливая ее, лишенную возможности отвечать, в упор. Сразу появились убитые. Люди и лошади. Ратьше, скачущему позади, приходилось то и дело объезжать или перескакивать через их тела. Совсем скоро после начала скачки начали отставать всадники на раненых лошадях. Большинство их, поняв, что не уйти, разворачивали коней навстречу преследователям, вытаскивали мечи из ножен и пытались вступить в схватку. Редко кому это удавалось: раньше татары успевали утыкать их стрелами.
Через полчаса начал отставать жеребец Могуты. Ратислав и Первуша пристроили своих коней с боков истекающего кровью скакуна, прижались к нему, помогая продолжить кажущуюся уже бесконечной скачку и не давая повернуть коня встречь врагам. Но теперь уже отставали все трое. Татары, видя такое, засыпали их стрелами. Пяток вражеских всадников приблизился саженей на двадцать, посылая стрелы в упор. Взвизгнул Буян: стрела прошила его доспех и впилась в бок чуть позади Ратьшиного бедра. К счастью, стрела ушла неглубоко. Зашипел от боли Первуша.
– Уходите, – прохрипел Могута.
Ратислав мотнул головой.
– Все погибнем. Уходите! – собрав силы, рявкнул Могута. – Ну!
Ратьша упрямо нагнул голову, не отвечая. В щит на спине с глухим стуком били стрелы. Звонко ударяли по шлему и нагруднику – вскользь, не пробивая. В Буяна татары пока не целили: видно, приглянулся им жеребец-красавец.
– И-йех! – выкрикнул Могута и, нагнувшись, сбросил щит со спины, потом, рванув застежку, сбросил шлем.
– Что ты?.. – начал Ратислав.
Но две татарские стрелы уже вонзились в тело ближника. Одна, пробив панцирь, в спину, а вторая – в обнаженную шею. Та, что попала в шею, видимо, перебила позвоночник, и Могута умер сразу. Его тело завалилось набок, прямо на руки Ратьше. Тот какое-то время, не веря в свершившееся, тормошил своего бывшего наставника. Потом, поняв, что ближник мертв, отпустил его тело и, ударив шпорами Буяна, послал его вдогон ушедшим вперед соратникам, чувствуя, как переполнившие глаза слезы катятся по ресницам, замерзая на морозном ветру.